Якобино

– А знаешь, где у меня одиннадцатый палец?

Южин пожимает плечами.

– Узнаешь, когда я…

Что тут началось в зале! Зрители повскакивали со своих мест. Деревянные сидушки кресел громыхали канонадой. Самые горластые и отчаянные кричали вразнобой окончание знаменитой фразы. Некоторые вдруг стали почему-то обниматься. Пожалуй, такого ликования, крика, свиста и топота одесский цирк не знал со времён своего основания. Людей прорвало…

Южину и Якобино ничего не оставалось, как только раскланиваться, пятиться к кулисам, чтобы остановить этот гвалт и продолжить представление.

Он не успел вытереть пот. К ним пришли. Скорее даже вбежали. Оказалось, что в этот вечер в зрительном зале сидел целый отдел НКВД. Во главе с… Перчаткиным.

Они от души смеялись вместе со зрителями. Потом рванули за кулисы. Окружили. Вызвали директора. Говорили почти шёпотом. Лучше бы орали – не так страшно было бы…

Менее чем через час потрясённый Якобино без грима уже сидел дома на диване, вжавшись в угол. Сидел и ждал…

Заканчивать представление пришлось Южину. Тот с начала гастролей до сего момента постоянно выставлялся напоказ перед дирекцией – рвался правдами и неправдами в программу. Безуспешно интриговал, пытаясь пододвинуть «любимца публики». Но как ни старался, имел всего лишь пару малозаметных выходов у ковра на смену реквизита к номерам. И вот нежданно-негаданно его час настал! Всё началось с этой, казалось бы, проходной репризки. О, какая неудача для Якобино! И какое счастье для него! Он, Южин, на манеже! Премьером! Сама дирекция попросила! Есть Бог! Есть!..

В тот вечер Южин хоть и с трудом, но отработал. Публика уже на его втором выходе сообразила, что с Якобино беда – раз его нет. Да и место Перчаткина, которого многие видели в зале, пустовало. Теперь, гад, наверняка покажет свои пальцы. У себя на Маразлиевской. Бедный парень…

Южина, как сольного клоуна, публика встретила настороженно. Зал гудел потревоженным ульем. Нет-нет с галёрки раздавались недовольные реплики. Шли на Якобино, на их любимца, а тут какой-то Южин! Да и ситуация была особенной. Не до развлечений. Не до цирка. Стали расходиться. Ко второму отделению зал опустел.

В Одессе работать всегда было непросто. Тут – или-или! Если какой артист нравился, осыпали знаками благодарности, аплодисментами и прочими земными благами. Например, силовую пару молодых парней, которые в этой программе работали с голыми торсами, ежедневно провожали до дому. Одесситы силу почитали, знали в ней толк. Разбирались и в красоте, неважно – в мужской, женской. Тех полюбившихся акробатов провожали до дому из уважения. И ещё потому, что эти артисты проживали не в самом спокойном районе – охраняли.

Цирковые ехали в Одессу всегда с некоторой опаской. Тут публика была специфической. Настолько острой на язык, что рецензии на номера выдавались не только в газетах, но и тут же на представлении, со зрительских мест. Если в Одессе поимел успех – мог смело считать, что ты как артист состоялся. Или… уж извини, не обижайся!..

Южину не повезло. То ли ему не простили подмену Якобино, то ли образ и репертуар не соответствовали чаяниям жителей Ланжерона, Молдаванки и Пересыпи. Народ простой, бесхитростный, но интуитивный. Фармазона от козырного фрайера отличают в момент.

Случилось это на другой день после инцидента с Перчаткиным. Слух по Одессе проносится быстрее морского ветра в десять баллов по шкале Бофорта. К началу представления в зрительном зале шушукались: «Якобино сегодня не будет». Народ в напряжении – наших бьют!..

Шпрех объявил:

– Выступает клоун Южин!

В зале недовольный гвалт и с галёрки хором:

– На х… нужен! Якобино давай!..

Южин даже не вышел. Крепко обиделся на Одессу. В тот же день собрал манатки и был таков. Не стал работать даже у ковра.

Истина гласит, что в Одессу нельзя ехать с претензией. Она сама – сплошная претензия! Человек с чувством юмора в Одессу влюбится, а жлоб с претензиями поимеет сплошной гембель…

На следующий день Якобино триумфатором появился на манеже. Органы дали добро. Но репризу «одиннадцать пальцев» запретили.

Домой на Ришельевскую его несли на руках. В прямом смысле. Он стеснялся такого внимания. Ему было неловко. Все остальные считали за честь. «Это, брат, Одесса!..»

Он тогда отшучивался: «Ну вот, дожил – пошёл по рукам!..»

Глава восемнадцатая

Весна 1941 года была жаркой. И тревожной. В газетах подчёркнуто мажорно писали о нерушимой дружбе Советского Союза и Германии. Одесситы шутили: «Наши заклятые друзья…»

В сердцах людей поселилась неуверенность и страх перед грядущим, которое всем стало казаться неизбежным. Об этом больше молчали. А если и говорили, то только на кухнях, при закрытых дверях, и исключительно шёпотом…

Якобино отработал в Саратове и приехал в Одессу домой в начале лета. Нужно было привести в порядок квартиру, которая простояла без хозяина полгода. Наполнить её новым ощущением радости, светом собственной души и комфортом.

Для начала Якобино открыл настежь все окна. В жильё ворвался тонкий аромат начинающих цвести лип. Комната словно заулыбалась, раскрыла объятия. Якобино не удержался, погладил горячую стену квартиры, нагретую южным солнцем. Вытер слой пыли с подоконника, стола и стульев. Мебели мало. Зато какие просторы! За окном Одесса! Благословенная Одесса! Какое счастье!..

Всё случилось ожидаемо неожиданно. «Вероломное нападение германских войск…», «Вставай страна огромная!..».

Якобино метался по городу, встречался в цирке с артистами, такими же растерянными, как и он. Молодых одесситов, которым подошёл срок, срочно призвали в армию. Возрастные цирковые, коих военкоматы завернули пока за ненадобностью, не понимали, что делать и как жить. В цирке программа прекратила работать «до особого распоряжения». Многие иногородние запаковали реквизит и разъехались по домам.

Уехали не все. Весь юго-запад уже был перекрыт. Пути-дороги отрезаны – вражеское наступление. Стремительное. Беспощадное. Бомбёжки. Разрушения. «За чертой» у многих остались родители, семьи. Ни весточки, ни телефонного звонка. Молчание. Неизвестность…

Одесса стала островом в каких-то два месяца. «Большая земля», называемая всеми СССР, теперь была где-то там…

Оборона города показала и героизм, и трусость, и человеческую подлость. Война проявляет людей во всех их ипостасях. Здесь, в Одессе, со дня основания города исторически всё было непросто. Некоторые загадочно улыбались, ждали. Немецкая диаспора попряталась по щелям – их взяли на заметку, стали таскать по допросам.

Якобино лишний раз не высовывался на улицу. Он уже знавал в своей жизни немецкие погромы Первой мировой, репрессии немцев в Прибалтике во время Революции 1917 года и потом в двадцатых. Хлебнул по полной, едва унеся ноги из Риги в начале Второй мировой войны в 1939-м. Предчувствовал новые беды этнических немцев и теперь. Был уверен, что продолжатся они и после, как бы ни сложилась война.

Конец ознакомительного фрагмента.