Якорь спасения

Разговаривал свободно и весело, врал, что вовсю работает над новой вещью, теперь это уже роман, который пишется на едином дыхании. Однако о чем новый роман, не считал возможным распространяться загодя, со временем все станет известно, а перескажешь и самому себе дорогу перебежишь, не так пересказанное напишешь. Все это выходило вроде бы натурально, убедительно, даже самому хотелось верить, что все идет лучшим образом.

– Я еще всем покажу!
– грозил он изредка, оставаясь в одиночестве.

Но не нами сказано: не так живи, как хочется. Едва только Востроносов намерился не противиться временному забвению, как вдруг, как говорится, в один прекрасный день над его головой снова нежданно-негаданно раздался гром небесный.

В одно, как говорится, прекрасное утро в газетах появился отчет с очередного заседания проходившего как раз в эти дни международного симпозиума электроников и кибернетиков, на котором выступил советский ученый Никодим Сергеевич Кузин. Он в пух и прах разбил выступления некоторых представителей западной науки, утверждавших, что думающие машины ближайшего поколения смогут заменить человека в любой сфере интеллектуальной деятельности и даже выйдут из-под контроля их творцов. В качестве примера приоритета живого человеческого разума над механическим интеллектом Никодим Сергеевич рассказал о случае с рукописью повести писателя Акима Востроносова "Наше время". В газетном отчете приводилось такое высказывание Кузина: "Да, машина во много раз превосходит человеческий разум в быстроте действий. Ее можно будет оснастить таким образом, что она получит возможность корректировать собственные ошибки и даже устранять их. Но контролировать любой механизм - неотъемлемая прерогатива человека!"

Кавалергардов тут же поднял с постели ранним звонком юного гения и прочитал ему те места в газетном отчете, которые прямо касались их обоих, сказав в заключение:

– Вот так-то, друг. Такие, как говорится, пироги.

Если Илларион Варсанофьевич говорил спокойно, то молодой гений буквально взорвался.

– Это подло! Подло!
– вскричал он.
– Мы же договорились, сам Кузин обещал не предавать огласке... А тут на весь свет... Какая непорядочность! Да на него за это в суд, в суд...

– Не кипятись попусту, - оборвал Кавалергардов.
– Тут надо действовать, а не сотрясать воздух. Необходимо меры принимать. Решительные. И быстро.

– Какие меры, какие меры?
– чуть не плача вопрошал Востроносов, он весь дрожал от негодования.
– Какие, к черту, меры?!

– Кончай истерику, - властно потребовал Илларион Варсанофьевич, - и слушай внимательно. Нам надо идти, как говорится, ва-банк!

При этих словах Аким издал не то вопль, не то стон, но его собеседник не обратил на это внимания и продолжал:

– Будем твердо стоять на том, что это происки, Кузин спровоцирован, все это возня групповщиков и сомнительных людей. Вместе с нами хотят запутать и скомпрометировать выдающегося ученого...

– Какой он выдающийся ученый, он интриган!

– Помолчи, мальчишка, слушай, что старшие говорят. Кузин нам нужен не как враг, а как союзник...

– Такой союзник хуже врага, - не унимался Аким.

– Не перебивай меня! И запоминай: никакой машины мы не боимся. Слышишь, не боимся. Держись того, что вот будет готова новая вещь - суйте в любую машину, не страшно. Силу свою покажи, силу. Присутствие духа, а не растерянность.

Юный гений мыкнул в трубку что-то неопределенное, что шеф и опекун принял за согласие, а на самом деле Аким подумал: "Тебе-то легко соглашаться, пусть в любую машину. Совать-то будут меня. А чем это обернется?"

А Кавалергардов между тем продолжал:

– Тебе вольно или невольно нанесли, если хочешь, публичное оскорбление. Будем настаивать на публичной сатисфакции. Только публичной, гласной. Широкогласной, я бы сказал.

– Каким образом?
– простонал Востроносов.

– Это придется обдумать. Хорошенько обдумать. Через полчаса будь в редакции. Там и решим.

Когда Аким появился, шеф встретил его сообщением, которому открыто радовался:

– С Никодимом Сергеевичем Кузиным я уже договорился, через час будет здесь. Уверял, что все вышло чуть ли не случайно, вырвалось, так сказать, в пылу полемики. Только-только не извинялся. Вот на это и будем наседать. Мы его, голубчика, дожмем.

– Может, требовать опровержения? Ведь это всего лишь газетный отчет. Могли быть искажения, неточности...

– Думал я об этом. Ерунда. Кузин на это не пойдет, ученые такой народ, их не свернешь. Такого противника надо валить, как англичане говорят, железным кулаком в бархатной перчатке. И неотразимо точным ударом.

Востроносов глянул вопросительно и с надеждой на своего заступника. А Кавалергардов подошел к нему, положил руку на острое мальчишеское плечо и внушительно проговорил:

– Ты напишешь новую гениальную вещь. Только гениальную! Другого выхода нет. Это должно быть ясно тебе.

Аким похолодел и с болью выдавил:

– Легко сказать - должен. И заурядная-то может не получиться. Да еще в такой нервозной обстановке...

– Значит, ты не гений, - глядя в глаза своему юному другу, проговорил Илларион Варсанофьевич.
– Не гений. Только и всего.

Аким попытался возразить и открыл было рот, но в это время в дверях кабинета появилась Лилечка и доложила:

– К вам Никодим Сергеевич Кузин.

– Проси, - бросил Кавалергардов и указал Акиму на кресло.

Кузин вошел с приветливой улыбкой, как если бы ничего не случилось, ни в чем не был виноват и не предвиделось неприятного или, во всяком случае, напряженного разговора.

– Как же так, Никодим Сергеевич, - начал с добродушного упрека Илларион Варсанофьевич, - дали слово и нарушили. Некрасиво получилось. Некрасиво. И неловко даже.

– Платон мне друг, а истина - дороже, - отвечал Кузин.

– Оставим в покое истину, - холодно возразил редактор, - ей-то все равно. А вот нам что прикажете делать? Молодого одаренного писателя в какое положение поставили?

– Что ж, вины своей не отрицаю. Готов содействовать. Подскажите, что требуется?

– Присаживайтесь, подумаем.
– Только сейчас Кавалергардов предложил кресло.

– Я весь внимание, - отозвался Никодим Сергеевич.

Аким ожидал, что встреча будет скандальной и напряженной, а начало оказалось как нельзя более мирным и походило на светскую беседу. И это ему очень не нравилось.

– В чем проблема?
– приступил к делу Кавалергардов.

– Да, в чем проблема?
– подхватил Никодим Сергеевич и взял инициативу в свои руки.
– Я утверждаю что машина из-за ненормальных условий эксплуатации допустила ошибку. Вы настаиваете - никакой ошибки не было, и сей молодой человек - гений. Поверьте, ничего лично против Акима Востроносова, - Кузин улыбнулся и благосклонно кивнул в сторону молодого человека, - я не имею. Речь идет лишь об объективности оценки. Вы вправе настаивать на повторном испытании.