Якорь в сердце

Неужели пацана уличили в поджоге? В случайном или умышленном? Я хотел было спросить лейтенанта, но тут открылась дверь и в комнату вошел еще один «преступник» — зареванный краснощекий крепыш октябрятского возраста.

— Дяденька! — всхлипывал он и залитым чернилами кулаком размазывал по лицу синие следы отчаяния. — Я опоздаю в школу!

— Об этом надо было раньше думать, — грозно ответил лейтенант, глянув на мальчишку и с трудом сохраняя строгое выражение лица. — В котором часу у тебя начинаются занятия?

— В два. Но мне еще нужно сбегать домой за портфелем, — и парнишка снова пустился в рев.

— Написал, что я тебе велел?

— Да.

Счастливый, что хоть чем-то мог угодить грозному судье, мальчишка положил на стол перед лейтенантом исписанный корявыми буквами лист бумаги.

— «Начальнику милиции города Риги, — читал вслух лейтенант. — Заявление Петрова Саши Александровича. Я учусь в третьем классе и, если еще раз так сделаю, поеду в исправительную колонию. Вместе со мной автоматы обрабатывал Андрис. Он живет в нашем доме, но учится в латышской школе. Я обещаю, что никогда больше не буду заходить в телефонную будку один, без родителей».

— Какая у тебя отметка по русскому письменному?

— «Тройка».

— Тогда понятно, почему у тебя в каждом слове по три ошибки, — усмехнулся лейтенант. — Но главного ты, конечно, не написал — сколько тебе лет, где живешь и что ты натворил. Садись и… нет, лучше сначала расскажи все вот этому дяде.

Саша посмотрел на меня и снова разревелся:

— Дяденька, разрешите мне идти! Я никогда больше…

— Не реви, а рассказывай! — проговорил я бесстрастным голосом, так как успел смекнуть, что в воспитательных целях парнишка должен получить как можно более суровое внушение.

— Мы сделали вот такие заслонки, — Саша отломил от спичечного коробка маленький четырехугольный кусочек, — и засунули в автомат, ну, там, где получают обратно деньги, когда номер занят. Вот и все.

Положив в сторону ручку, старший пацан с интересом слушал своего товарища по несчастью. Оскорбленный его упрощенным подходом к их совместному изобретению, он не выдержал:

— Важно поставить заслонку так, чтобы монета застряла и не выпала, даже когда колотят по автомату кулаком, — со знанием дела пояснил Андрис. — Если повезет, то часа через два, когда вынимаешь «пробку», можно набрать пять или шесть двухкопеечных монет.

— Вы сегодня уже успели собрать урожай? — допрашивал лейтенант.

— Только в двух местах. В третьем нас поймали и привели сюда. — Саша снова стал канючить: — Дяденька, честное слово, я никогда…

— И сколько же вы украли?

— Четырнадцать копеек. Купили три пирожка с вареньем, но я съел только один, — Саша вынул из кармана монету. — И две копейки еще остались. Пожалуйста.

— Вы сами изобрели этот способ? — поинтересовался я.

— Нет, — нехотя признался Андрис. — Меня научил Жора. — Чувствуя, что всеобщее молчание затягивается, он уточнил: — Парень с соседнего двора.

— Обязательно напиши о нем тоже, — приказал лейтенант. — Сколько этому молодцу лет?

— Не знаю. Но он еще не комсомолец. Говорил, что будет вступать следующей осенью, наверное на Октябрьский праздник.

— А пока придумывает, как обворовывать граждан, — сказал лейтенант с искренним сожалением.

— Да нет же, — пытался оправдать приятеля Андрис. — Ему это показал Юрис, который мастерит себе детектор и…

Мальчик запнулся и умолк.

— И? — грозно потребовал ответа лейтенант. — Здесь нужно говорить правду!

— Юрис отрезал трубки у двух автоматов, — наконец признался Андрис. — Ему нужны были какие-то детали. На станции юных техников они есть, но Юриса туда не взяли. Нет мест.

— Не забудь все это написать в своем сообщении начальнику милиции, — наказал лейтенант и снова обратился к Саше: — Ну, что мне с тобой делать?

— Дяденька, отпустите меня!

— Ладно, договоримся так: беги сейчас в школу. Вечером все расскажешь маме — как вы обчистили автоматы, как вас привели в милицию и как ты умолял нас. И пусть она завтра позвонит и расскажет, как тебя наказала.

— Я лучше папе расскажу. Маму утром увезли в больницу. У нее плохо с сердцем…

— Мать увезли в больницу, а любящий сын отправляется воровать!

— Я ведь не хотел совсем, но Андрис меня позвал.

При виде Сашиных слез лейтенант наконец сжалился:

— Ладно, расскажешь матери, когда она вернется из больницы. Но отцу обязательно скажи, чтобы позвонил мне завтра… А теперь покажи, что ты там насочинил! — обратился он к Андрису, когда Саша закрыл за собой дверь. — Так, так: отец работает шофером, мать счетоводом, старшие братья днем занимаются честным трудом, а по вечерам учатся, и только младший отпрыск семьи выбрал для себя другой жизненный путь… И даже не просит у дяди отпущения грехов, не обещает никогда больше так не делать.

— Я больше не буду, — выдавил Андрис сквозь зубы.

— Об этом мы сами позаботимся. Позвоню в школу, и если окажется, что за тобой уже числятся грехи, ты завтра же поедешь в исправительную колонию. А теперь катись, чтоб я тебя не видел!

В комнату вошел капитан Домбровский. Я увидел в его глазах иронический вопрос и, не найдя ответа, спросил:

— А что с ними делать?

Капитан развел руками:

— По закону — ничего, ведь мальчишкам нет четырнадцати лет. Постращать, сообщить родителям, учителям, поставить на учет в детской комнате при милиции и ждать, пока подрастут. Либо исправятся, либо станут преступниками, отвечающими перед законом. Это не от нас зависит, мы стражи порядка, а не педагоги.

— У младшего нормальные семейные условия, — попробовал я все же докопаться до сути. — Он учится в советской школе, в жизни не видал ни «комикса», ни американского гангстерского фильма. И вряд ли пирожки с вареньем были столь сильным стимулом… Товарищ капитан, у вас многолетний опыт, как вы объясняете этот случай?

— Пережитки капитализма, неужели сами не заметили?

Мы переглянулись.

После этого разговора в милиции прошел всего лишь месяц, поэтому я не знаю, по какому руслу потекла дальнейшая жизнь Саши и Андриса. Хочется верить, что они, однажды оступившись, получили достаточный урок. Но если это не так, если родители и учителя не в состоянии наставить сбившихся с дороги ребят на истинный путь, что тогда? Есть ли у нас возможности вырастить, несмотря ни на что, такого заблудшего желторотого пацана честным человеком? Узнав адрес рижской специальной школы, я отправился на улицу Кулдигас.

Показав на ворота в глубине тихой улочки Грегора, старушка, которая стояла за забором своего домика, с любопытством осведомилась:

— Ваш тоже там?.. Нет? Жалко… — И вдруг спохватилась: — Что же это я, дурья голова, болтаю?.. Но, честно говоря, мы не можем нарадоваться на них. А вначале, когда только прослышали, что вместо интерната у нас в Засулауксе собираются устроить этакое бандитское логово, мы натерпелись страху. Я сама подписала два письма в исполком. В первые дни боялась после захода солнца нос на улицу высунуть, сидела за тремя замками и дрожала как осиновый лист… Теперь даже калитку не запираю. Раньше, когда тут эти честные ребята жили, осенью мы о фруктах в садике и мечтать не могли, все обирали подчистую — яблоки, сливы, вишню. Теперь в школе такой порядок: ребят выпускают за ворота только в парадной форме. А в выходном костюме с гербом на рукаве на чужое дерево разве полезешь? Иногда, правда, духовой оркестр действует на нервы, особенно когда целый час подряд заладят один и тот же куплет, но зато как лихо они играли на первомайской демонстрации, сама по телевизору видела.