Яков Блюмкин: Ошибка резидента
Шрифт:
Между тем после первых успехов революция в Северной Персии начала давать сбои. «Персидская Красная армия» должна была совершить поход на Тегеран, но застряла перед Менджилем — ближайшим городом на пути к столице. К тому же одних красноармейцев начинает косить малярия, а других — курение опия. Уже 20 июня встревоженный Троцкий телеграфирует: «Сообщите о ходе персидской революции. Приостановка ее движения — опасный симптом. Только непрерывный натиск смог бы обеспечить быструю победу».
Именно в это время в Персию отправляется Яков Блюмкин.
В архивах сохранился любопытный документ. Это письмо заместителя наркома иностранных дел Карахана и заведующего отделом Востока Наркоминдела Вознесенского
«Согласно просьбе тов. Раскольникова, переданной им через тов. Кучек-Хана о командировании ему опытных революционеров, в качестве советников по различным областям социалистического строительства, командируем тов. Блюмкина и его жену (медичку [30] ), заслуживающих полного доверия. Об их дальнейшей деятельности <распоряжения> и инструкции, применительно к местным условиям, просим дать им на местах».
30
Яков Блюмкин к этому времени действительно женился. Если Лидия Соркина в самом деле была его женой, а не подругой или невестой, значит, это был его второй брак. О том, кем была его жена-медичка, речь пойдет ниже.
В Персии Блюмкин получил псевдоним — Якуб-заде. В общем-то, это была уже привычная для него работа революционера-нелегала под чужим именем, хотя и в дружественной среде. В дальнейшем, когда Блюмкин станет уже настоящим разведчиком-нелегалом, персидский опыт ему пригодится.
В чем заключались задачи Блюмкина в Персии? Иногда встречаются утверждения, будто он организовывал Иранскую коммунистическую партию и ее первый съезд. Это не так. Сам Блюмкин писал в марте 1921 года в автобиографии: «По приезде в Персию я сейчас же вступил в только организовавшуюся на Съезде в Энзели Иранскую Компартию, всецело принявшую программу РКП и входящую в III Коминтерн». (Съезд в Энзели открылся 22 июня.)
Ситуация в «Персидской Советской Республике» была к тому времени сложной. Иранское правительство резко протестовало против вторжения советских войск на территорию их страны. Англичане поддерживали Тегеран. В Москве оправдывались, объясняя все самодеятельностью Федора Раскольникова и других командиров.
Между тем части закавказских коммунистов во главе с Микояном, Ломинадзе и Мдивани совсем не нравилась установка Троцкого на дипломатические игры с Англией при помощи революции в Персии. Они на самом деле хотели установить там советский режим. Такой же точки зрения придерживалась и часть руководства РКП(б). Сторонники переворота говорили о необходимости наконец-то «перейти от персидского Февраля к персидскому Октябрю», проводя параллели с событиями в России в 1917 году.
Десятого июля 1920 года «радикалы» решили свергнуть Кучек-хана, так как его правительство, по их мнению, «губит революцию» и ведет «тайные переговоры» с шахом и англичанами. В Энзели прибыли — вряд ли случайно — Микоян и Мдивани.
Утром 31 июля советские военные моряки очень быстро взяли Энзели под контроль. В Реште же переворотом командовал Яков Блюмкин. Вооруженный отряд советских и персидских красноармейцев под его командованием, практически не встречая сопротивления, занял ключевые объекты города Решт. Большинство сторонников старого правительства бежали, некоторые были арестованы.
Бакинская газета «Коммунист» 8 августа 1920 года в заметке «Подробности переворота в Персии» сообщала: «В час ночи, на 31 июля, отряд из ста дженгелийцев [31] под общим начальством тов. Блюмкина получил приказ занять все военные и гражданские учреждения города Решт. Приказ этот был в точности выполнен, и к четырем часам утра все правительственные учреждения
перешли в руки новой власти без единого выстрела. Старые русские революционеры — участники Октябрьского переворота восхищены дисциплинированностью революционных персидских солдат. Наутро город принял обычный вид, лавки на базарах открылись».31
Дженгелийцами (от слова «дженгель» — лес) называли персидских партизан.
Еще раньше, 31 июля, Микоян докладывал в ЦК РКП(б): «31-го июля в ночь был совершен переворот в Реште без выстрела и в Энзели. С нашей стороны — двое ранены, арестованы оставшиеся руководители кучуковской партии и объявлена власть революционного комитета Иранской Советской Республики и установлен полный порядок».
Кучек-хан, узнав о заговоре заранее, ушел из города в леса, не желая, как он писал Ленину, «становиться причиной страдания многих невинных лиц». Он сообщал в Москву, что останется там до тех пор, пока не будет «установлена истина».
«Коммунисты, англичане, деспотическое шахское правительство будут для нас равны, и мы будем сопротивляться им всем во имя защиты родины, защиты персидского народа и охраны прав… — писал он в одном из своих воззваний. — Если российское советское правительство будет хорошо осведомлено о том, что здесь происходит, оно несомненно воспрепятствует деятельности этих господ (коммунистов. — Е. М.)».
Власть в «Советской Республике» перешла в руки «Революционного комитета Ирана» из восьми человек во главе с левым республиканцем Эхсануллой. Естественно, Комитет полностью зависел от советских большевиков.
«В состав Ревкома, — сообщал Микоян в Москву, — вошли 4 персидских коммуниста и столько же членов левой группы. Программа правительства: организация Иранской Красной Армии по типу российской и поход на Тегеран, уничтожение феодальных повинностей и удовлетворение насущных нужд трудящихся города и деревни».
Эта программа, безусловно, импонировала Блюмкину. Она казалась ему по-настоящему революционной. Да, революция в Европе пока не получилась, зато буквально на его глазах она совершалась в древней Персии, и он, террорист, не так давно убивший германского посла ради разжигания этого «революционного пожара», теперь лично участвовал в событиях исторического значения. Блюмкину было чем гордиться. Да и чувствовал он себя там увереннее, чем в Москве, где всерьез боялся получить пулю от своих же бывших товарищей по партии. А тут если уж погибать, то, по крайней мере, за дело революции.
В Персии у него было множество дел и обязанностей. Так во всяком случае утверждал он сам. «Товарища Якуб-заде» будто бы ввели в ЦК Иранской компартии и даже назначили секретарем ЦК. В одной из автобиографий Блюмкин писал: «В ЦК партии я являлся ответственным работником, будучи заведующим отде<лом> по раб<оте> в деревне, председател<ем> агитационной комиссии, членом комиссии по созыву персидск<их> предст<авителей> на Съезд Народов Востока, редактором газеты и т. д. По поручению партии я вел не менее ответственн<ую> работу в военной области (нач<альник> курдск<ого> отряда, военком Штаба Персидск<ой> Армии, раб<отник> Поарма и т. д.)». Поарм — это Политический отдел Штаба «Персидской Армии».
Новое «революционное правительство» решительно приступило к «экспроприации буржуев и кулаков в деревне» и тут же получило то же, что и в России, — сопротивление крестьян и мелких собственников. А их в Персии было большинство. «Благодаря этому мы оказались лишенными в Персии всякой почвы и опоры, очутились в роли только пришлых иноземцев-завоевателей и тем создали возможность для англичан занять положение спасителей персидского народа от надвигающихся на них насильников и грабителей», — признавал президиум бакинского филиала Коминтерна.