Ямани: Взгляд из-за кулис

Он велел пилоту лететь в Женеву. Но тот сказал Ямани, что в эту ночь Женева не принимает, аэропорт закрыт. Ямани предложил лететь в Рим. Но, когда пилот связался с Римом, ему сказали, что тамошний аэропорт тоже закрыт — из-за шторма.

— Ну что ж, — сказал Ямани, — тогда летим в Афины. Нужно поскорее попасть хоть куда-нибудь, потому что у меня ужасно болят уши. Не в Триполи же возвращаться.

И пилот взял курс на Грецию.

Он связался с Афинами по радио, но начальство аэропорта соглашалось дать разрешение на посадку только в том случае, если ему сообщат, кто находится на борту. «Арабы», — лаконично ответил пилот. Греки спросили, есть ли у этих арабов въездные визы. Переговорив с Ямани, пилот ответил: «Нет».

В разрешении на посадку было отказано.

Но люди высокого ранга и мировой известности легко обходят любые правила.

— Скажи им, что на борту шейх Ямани и что у него сильно болят уши, — велел Ямани своему пилоту. — Не меняй курса. Скажи, у тебя в самолете больной, которому срочно нужна помощь.

Прошло еще полчаса, и греки сообщили, что готовы принять Ямани. В аэропорту его встречали министр иностранных дел и министр внутренних дел Греции.

Они даже привезли с собой врача.

* * *

В 1970 г. король Фейсал переместил шейха Хишама Назера, бывшего ранее заместителем Ямани, на пост министра планирования.

У назеровского министерства были весьма амбициозные замыслы, но сравнительно небольшой бюджет. Оно то и дело оставалось без денег еще до окончания пода.

Но наступивший нефтяной бум радикально изменил ситуацию, и в 1974 г. Назер имел возможность расходовать на создание государственной инфраструктуры до 33 миллионов фунтов стерлингов (77 миллионов долларов) в сутки!

В 1974—1976 гг. нефть лилась из скважин рекой, и Саудовскую Аравию охватила настоящая золотая лихорадка. Ее жители не успевали тратить деньги.

Они разом получили все, в чем нуждались, — воду, продовольствие, школы, больницы, цемент, сталь, дороги, телефонные сети, линии электропередачи, железнодорожные и портовые склады для импортируемых товаров.

— Это был ни с чем не сравнимый, беспрецедентный период нашей истории, — говорит Ямани. — Король Фейсал всегда считал опасным отпускать вожжи, чтобы Запад не зашел слишком далеко. Он говорил: будем осторожны, страны-импортеры не должны думать, что рынок у них в руках. А потом, неожиданно для нас, началась эта эра процветания. И мы поняли: помимо прочего, процветанием можно воспользоваться и для того, чтобы укрепить наши связи с Западом. Поскольку у нас появились лишние деньги, мы начали активно инвестировать их в экономику западных стран. А когда вы инвестируете деньги в экономику какой-либо страны, как это делали мы в Соединенных Штатах, то, само собой разумеется, вы заинтересованы в благополучии этой страны.

Сэр Джон Уилтон был в 1970—1974 гг. послом Великобритании в Кувейте, а в 1976 г. получил назначение в Саудовскую Аравию.

— Зримым признаком саудовского процветания стали колоссальные пробки, образовавшиеся в портах, — вспоминает Уилтон. — Это было невероятное зрелище: сотни и сотни кораблей, ожидающих разгрузки в Джидде… Все время рассказывали о случаях, когда гибли груды товаров — ржавеющих, гниющих, пожираемых портовыми крысами… По сути дела, это был настоящий кризис.

Времена бума привели в Саудовскую Аравию десятки тысяч иностранцев: подобно калифорнийским золотоискателям, они жаждали легкой поживы и надеялись урвать частицу богатства, внезапно свалившегося на саудовцев. Каждый день открывались новые гостиницы, появлялись рестораны, где готовили блюда европейской кухни. Всюду, куда ни взглянешь, высились строительные леса. Саудовская культура переживала мощную встряску.

Хотя саудовцы могли получать едва ли не все, чего желали, они, как ни парадоксально, далеко не всегда были в состоянии воспользоваться этим без посторонней помощи. Так, в 1976 г. больница короля Фейсала была напичкана новейшим медицинским оборудованием, отвечавшим самым высоким стандартам. Только это ставило ее в один ряд с лучшими медицинскими учреждениями мира. Но саудовцы были вынуждены приглашать на работу иностранных врачей, так как их медицинские институты тогда выпускали слишком мало специалистов.

Эпоха процветания породила новый тип дельцов: это были арабы-комиссионеры, буквально заполнившие арену международного бизнеса. В торговых кругах их иногда вежливо называли «посредниками»; если же в вежливости не было нужды, то пользовались более точным наименованием — «барышники».

Посредничество было одной из самых древних коммерческих традиций, существовавших в арабском мире. Но только в условиях бума из этого сословии выдвинулись несколько поистине одаренных людей, которые устремились в большой мир на поиски больших денег, оставив привычную торговлю верблюдами и каждодневную базарную толкотню.

Среди этих людей выделялся Аднан Касоги.

Его отец был врачом, которого время от времени приглашали ко двору Ибн Сауда, так что Касоги с юных лет имел связи в высших кругах саудовского общества. Он использовал эти связи, чтобы составить начальный капитал, причем действовал как посредник, сводивший покупателя и продавца и получавший комиссионные с обоих. Позже он занялся торговлей оружием, постоянно расширяя масштаб своей деятельности — речь шла уже о многомиллиардных контрактах, — сколотил огромное состояние, сделавшее его (во всяком случае, на какое-то время) одним из богатейших людей в мире. По некоторым данным, в пору наибольшего успеха Касоги тратил на свои личные нужды более 330 тысяч долларов в сутки, что в год составляет 120 миллионов!

Сулейман Олаян в начале 40-х годов работал водителем грузовика в «Арамко», получая не более 300 риалов в месяц. Но в 1947 г. Олаян занялся внешней торговлей. Он также сумел заручиться поддержкой королевской семьи и к тому времени, когда начался бум, раскрутил свое дело на полную катушку. Деньги, хлынувшие в его карманы в начале 70-х годов, Олаян тут же реинвестировал в банки Соединенных Штатов — среди которых были «Мелон» и «Бэнкерс траст» — и вскоре стал крупнейшим акционером «Чейз Манхэттен», вторым после Дэвида Рокфеллера.

Следуя общему примеру, решили поправить свои дела и члены монаршей фамилии.

При жизни Ибн Сауда в королевском доме на занятия бизнесом смотрели косо. Ибн Сауд любил повторять:

— Существует два дела, которые нельзя смешивать: бизнес и управление страной. Правитель должен думать, как потратить деньги на благо народа, а не как нажиться самому. Если ты не мешаешь деловым людям, они не станут мешать тебе. Но стоило одному из сыновей Ибн Сауда открыть свое дело, как о философии старого короля быстро забыли.

Первым членом королевской семьи, нарушившим традицию, был принц Талал, который стал просить у отца субсидию на строительство цементного завода — и в конце концов добился своего. Начальник королевской канцелярии Абдулла Сулейман сумел внушить королю, что принц, занимающийся частным бизнесом, будет хорошим примером для остальных. И хотя Ибн Сауд пытался найти компромиссное решение (он позволил Талалу основать компанию, но настоял, чтобы принц был лишь одним из ее акционеров), обет финансового целомудрия, установленный им для членов королевской семьи, был мгновенно забыт.