Ямщик, не гони лошадей

ПИТЕР. Спой! Сейчас ДЖИНН выйдет на балкон, ты — под, и пой. ДЖИНН, вы не против?

ДЖИНН. Я уже иду.

ПИТЕР. (РОЛАНУ) Ну, а ты? Поторапливайся!

РОЛАН. Папа, я не умею петь.

ДЖИНН. (с балкона). Вася, я жду… Долго ты там?

РОЛАН. Меня зовут РОЛАН! И сядь на место. На балконе холодно. Ты простынешь.

ПИТЕР. Ерунда! В Ленинграде было холоднее. Романс согревает, кровь начинает кипеть на морозе!.. Вася, что ты будешь петь?

РОЛАН. Ничего!

ПИТЕР. Ты с ума сошел! Девушка — на балконе. Когда девушка на балконе — надо петь!

РОЛАН. И, несмотря на это, я не буду петь, папа.

ПИТЕР. Вася, ты идешь против законов любви. Всегда мужчина начинает петь — и она появляется на балконе, а тут — она уже на балконе, а тебя еще нет под. Иди, иди! (подталкивает его).

РОЛАН не двигается и разваливается в кресле.

ДЖИНН. (с балкона). Ну, где ты там? Где романс?

ПИТЕР. (тихо). Ну, что ж, придется мне. (громче) Сейчас, сейчас!

Он немного поправляет волосы, откидывает голову и выходит. РОЛАН остается в кресле. Он смотрит на горы, на начинающее заходить солнце и на ДЖИНН, стоящую на балконе. И вдруг снизу начинает звучать романс. Чуть хрипловатый, чуть печальный голос поет.

Милая, ты услышь меня, Под окном стою Я с гитарою. Так услышь же меня Хоть один только раз. Ярче майского дня Чудный свет твоих глаз.

ПИТЕР поет, ДЖИНН слушает, РОЛАН неподвижно сидит в кресле, и красное солнце все больше и больше уходит за Альпы. Потом РОЛАН поднимается, выходит на балкон, встает рядом с ДЖИНН, и оба они слушают пение блудного папы.

Наконец, романс кончается, и на балкон летит букет цветов.

ДЖИНН. (удивленно). Откуда?

ПИТЕР. От меня.

ДЖИНН. Спасибо.

ДЖИНН и РОЛАН уходят с балкона, входят в комнату, и тут же появляется ПИТЕР.

ДЖИНН. Можно, я вас поцелую, ПИТЕР?

ПИТЕР. Что значит — можно? Нужно! После романса надо целовать!

ДЖИНН целует ПИТЕРА.

ДЖИНН. Улана звали ПИТЕР. А как звали красавицу?

ПИТЕР. Красавицу звали Света.

ДЖИНН. Странное имя.

ПИТЕР. Потому что она жила в странной стране. И улана звали не Питер, а Петя… Петя и Света… Никто больше меня так не называл. Никто… Я просил, умолял этого шалопая — называй меня Петя… Но он не хочет. Я ему говорил: «Ведь я зову тебя Вася. Почему ты не хочешь?» Но он только рычал в ответ… И вот уже много лет, как никто не зовет меня Петей…

ДЖИНН. Я буду вас так называть. Если вы не против.

ПИТЕР. Спасибо. Вы вернете меня в чудесное время, ДЖИНН. Под тот балкон в холодном городе, где капуста и белые ночи… Она любила картошку с капустой. Вы любите картошку с капустой?

ДЖИНН. Вы чудак, Петя.

ПИТЕР. Нет, так не пойдет. «Петя» и «вы» — несовместимы: «Петя» — это «ты»!

ДЖИНН. Идет… И что же получилось из любви улана и красавицы со странным именем?

ПИТЕР. Вот, пожалуйста! (он кивнул в сторону РОЛАНА) — Шалопай! Он тебе что, ничего не рассказывал?

ДЖИНН. Нет… Он больше про пациентов.

РОЛАН. Папа, мы совсем недавно познакомились.

ПИТЕР. Сколько это — недавно, сколько?

РОЛАН. Полтора года…

ПИТЕР. Всего?! Ну это, конечно, не время, это не срок. Полтора года — это «фу»! (ДЖИНН) Я встретил его мать в восемь часов пятнадцать минут…

ДЖИНН. Какая точность!

ПИТЕР. Я — швейцарец. К девяти она мне рассказала всю свою жизнь, к десяти я ей рассказал свою, а в полночь мы признались в любви. Стояла удивительная белая ночь. Каменные львы с шарами удивленно смотрели на нас… Куда-то на своем коне скакал мой тезка Пётр, и Нева тихо пела внизу.

— Je vous aime! — сказал я.

— Я люблю тебя, — ответила она по-русски.

ДЖИНН. Ты знал русский, Петя?

ПИТЕР. Несколько ругательств. Но к этому моменту они не подходили.

ДЖИНН. Она знала немецкий?

ПИТЕР. Да, три слова: Хенде хох! Гитлер-капут! И «Warum?!» Но и это не подходило к моменту… И все-таки мы поняли друг друга… Как все было прозрачно и ясно. Как белая ночь… Быстро неслась кибитка в то время… И веселый ветер свистел в ушах. До сих пор он еще там посвистывает…

ПИТЕР откинулся в кресле, и взгляд его улетел в Альпы.

ПИТЕР (РОЛАНУ). Так, значит, ты работал, лечил людей. И один раз даже потерял голову. И это очень не мало. Можно потерять раз и навсегда. Как твой отец… Пожалуй, это самый лучший вариант — потерять раз и навсегда. Потому что, когда теряешь голову много раз — то много раз ее и находишь. А это скучно — найти свою голову. Это так скучно… Веселее всего жить без нее… И вообще, ребята, мы все не тем занимаемся! А, как вы считаете? Надо бы все бросить и научиться останавливать мгновение. Представляете, остановить прекрасную секунду? Их ведь не так много, даже у таких веселых и удачливых людей, как я… Неужели их нельзя как-то задержать, зафиксировать, а? Представляешь, ДЖИНН, наш Вася находит средство, и все мы останавливаем момент, когда нам сказочно хорошо, и всю нашу жизнь тянется это удивительное мгновение — и нам хорошо всегда. И решены сразу все проблемы… А, Вася, займись…

РОЛАН. Хорошо. Я подумаю… Но мне кажется, это больше подошло бы тебе.

ПИТЕР. Ты все-таки мой сын, ты чувствуешь папу… Я как раз именно этим и занимался… Все эти годы.

РОЛАН. И остановил?

ПИТЕР. Представь себе — раньше да. Раньше — я останавливал.

РОЛАН. А сейчас?

ПИТЕР. Сейчас? Ничего не хочется мне сейчас останавливать, дети… Лошадка жизни моей еле плетется… (РОЛАНУ) Ты спрашиваешь, чем я занимался все эти годы? Одним — я вспоминал твою мать, гугенот Вася. Нет в мире кабака, где бы я ее не вспоминал. И порта… Я вспоминал ее с докерами Вальпу, с сандинистами. В Сельве, когда я продавал автомобили и когда служил в Красном Кресте, и когда снимал фильм в джунглях Конго. И все понимали меня. Потому что я влюблен, и у меня открытое сердце… Вот чем я занимался. Ты все понял?