Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Докия. Саня! Как тебе не стыдно?

Саня. "Саня, Саня!" Даже опротивело. За дверями вечеринка, а ты и потанцевать не даешь!

Докия. Кончим ковер, тогда натанцуешься.

Саня. А я сейчас хочу. Марийка! (Подхватывает Марийку, вертит.)

Марийка. Пусти, у меня ноги не свои!

Докия. Отпусти ее, Саня. Слушай, Марийка, спрашиваю тебя по-комсомольски…

Марийка. Спрашивай.

Докия. Ну вот, например… Если бы этот твой бывший отец остался врагом, ты пожалела бы его?

Марийка. Нет, Докийка. Я давно отреклась.

Докия. Если бы понадобилось — жизнь за социализм, тебе не жалко было бы?

Марийка. Нет.

Докия. Вот и все.

Саня. Ну, что это вы, право, завели! Лучше вон взгляните, как на свету играет. (Хочет повернуть ковер. Докия не дает.)

Докия. Не надо, не надо. Потом! Ты, Марийка, постереги, а я сбегаю за шерстью. Это, наверно, Саня ее спрятала, она у нас лентяйка… Ей бы все танцевать.

Саня. "Саня, Саня" — все на Саню!

Докия. Бедная Саня, никак десятерых не переговорит. (Уходит.)

Саня. А я ей соврала, а я ей соврала! Я не танцевать пойду, а пойду к Семену и скажу ему: "Братик-голубчик, кудрявый чубчик, одна дивчина тебя ожидает, слезы, как горох, рассыпает…" (Убегает.)

Марийка. Саня, обожди! (Бежит.)

Входит Семен Твердо хлеб.

Твердохлеб. Марийка! Марийка!

Марийка (остановилась). Чего тебе?

Твердохлеб. Чего-ничего, лишь бы было чего, коли нет ничего. (Смеется.)

Марийка. А мне плакать хочется…

Твердохлеб. Уж и плакать! Пускай враги наши плачут!

Марийка. Семен…

Твердохлеб. Я за него.

Марийка. Не люби меня, Семен…

Твердохлеб. Вот здорово. Я сам собирался спросить, любить тебя или нет… А ты словно угадала!

Марийка. Не люби меня, лучше мне одной остаться…

Твердохлеб. Марийка, это никуда не годится. Отними руки от глаз. Так. А теперь мы слезы утрем… Платок у меня чистый. (Утирает.) А слез как много! Ай-яй-яй! А еще звеньевая! (Выжимает платок.)

Марийка. Я не хочу, чтобы он был моим отцом. Я честно отреклась… Имею я право не хотеть? Мне хочется быть сиротой. Если бы я не жалела, то сказала бы ему… Нет, я бы не сказала, а просто забыла бы его… и все… А так — жалко, но жалеть не хочу. Я чувствую, что он чужой… Чужой…

Твердохлеб. Знаешь что? Он на несколько дней приехал. Потом уедет. А мы останемся. И все пройдет, позабудется…

Марийка. Бабушку Василину с собой заберет, Христю заберет, когда уедет. Меня дочкой называет, а у самого глаза мертвые, не улыбнутся…

Твердохлеб. Слушай. Нельзя так бояться. Он же не волк. И у нас не лес, а колхоз. Поняла? Пойдем, потанцуем… Вечеринка так вечеринка…

Маринка. Я вот с ковром… (Утирает глаза.) Теперь слез не видно?

Твердохлеб. Нет.

Уходят.

В другую дверь входят Горлица, Голешник, Одарка, Прийма.

Голешник. И тут его нет. Скрывается, что ли?

Прийма. На что он тебе понадобился?

Горлица. Разговор есть.

Прийма. Тихий или громкий?

Голешник. На полный голос — чтобы никто не слыхал.

Горлица. Не только семь — семьсот лет с ним не помиримся. Из наших рук ему уже никуда не уйти.

Прийма. Как председатель сельсовета, заявляю вам…

Голешник. И не заявляй!

Прийма.…заявляю вам — посажу куда следует, и тогда пеняйте на себя!

Горлица. За кого, Одарка? За кулака?!

Голешник. За недорезанную контру?! Честных революционеров?

Прийма. Я предупредила, а там ваше дело.

Горлица. Одарка! Это не твой голос. Это не ты говоришь. Помнишь, как мы контру в расход пускали? Ну-ка вспомни, что ты тогда говорила?

Голешник. А сказала ты: "Собаке — собачья смерть, бей деникинцев, догоняй время!"

Горлица. Догоняй время! Вот что ты тогда говорила!

Прийма. Как же вы догоняете время? Учитесь? Инженерами стали?

Горлица. А сеялку кто изобрел? Такую сеялку, что агроном за голову схватился!

Прийма. И сказал, что такая конструкция уже есть.

Голешник. Значит так? Плыл, плыл, да на берегу и потонул? Да?

Горлица. Говори, Иван. Пускай знает, что мы тоже люди. Довольно молчать!

Голешник. Я скажу, только и ты не молчи. Пускай услышит! Если у нее осталась еще революционная совесть…

Прийма. И это ты про меня?

Горлица. Молчи да слушай! Мы уже до края дошли. Допекла!

Голешник. Доняла!

Горлица. В Европе был — не встречал!

Голешник. Говори, Иван. Все, до дна. Раскручивай гайку. Молчи, Одарка!

Прийма. Да молчу, молчу.

Горлица. Ага, теперь молчишь! Испугалась? Ничего, еще не то будет!

Голешник. Скажи ей, Иван, как ты бобылем остался, ее ожидаючи. По сей день себя свету лишил. Как ты в плену о ней думал, на Европу не глядел. В партизанах ее любил, под Перекопом. В колхозе из сердца не мог вырвать. Да, да, не мог!