Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3

Грицько. Когда женщина любит — и каторга не помеха. Жалко мне брать ее с собой, отрывать от родного колхоза. А она: я семь лет тебя ждала, вместе будем жить, где ты — там и я. Думаю еще и мать взять, сами знаете, пускай старый человек в хате порядок соблюдает, за детьми ходит…

Твердохлеб. Мать любит вас?

Грицько. Уж так любит, так любит…. Если не возьму с собой, пешком за поездом побежит.

Твердохлеб. Григорий Чорный, вы уже присмотрелись к нашим людям?

Грицько. Человек себя не скоро показывает.

Твердохлеб. Так ничего и не увидели?

Грицько. Меня семь лет в лагерях исправляли. Газеты читал. Людей слушал. Работал так, как на себя никогда не работал. Сознательный пришел, а вы спрашиваете.

Твердохлеб. Значит, вы понимаете, что Христю мы вам не отдадим?

Грицько. Неужто в колхозе и любовь на счету?

Твердохлеб. В колхозе все на счету. Вот вы и подумайте, следует ли вам обманывать Христю. (Уходит.)

Грицько (вслед), А если у меня любовь? (Один.) Боже! Помоги мне хоть на этот один день! Лучше с десятерыми Иванами дело иметь, чем с одним Твердохлебом! (Уходит.)

Входят Омелько и Василина.

Омелько. Да видано ли, чтобы вот так танцевалась горлица? (Притопнул деревянной ногой.) Горлица вот как танцуется! (Показывает.)

Василина. Нет, ты мне горлицей зубы не заговаривай! Мать я или не мать? Имею я право заступиться за сына?

Омелько. Имеешь право. Пока сама веришь ему.

Василина. А как же? Верю. Отец его был сукин сын, а у Грицька есть и моя кровь. Человека он не убьет… Только резкое слово скажет — ударит кровь в голову — так и вспыхнет!

Омелько. Вот поживешь на его харчах — не то будет! За няньку. Да помыкать тобой будет — тогда узнаешь!

Василина. Мне к сыну не в примаки идти, У меня есть свой дом. Так ему и в глаза скажу.

Омелько. Побоишься сказать. Он на вас такого страху нагнал.

Василина. Э-э, нет, скажу. Вот пойдем.

Омелько. Ну, идти так идти!

Уходят.

Марийка (входит, зажигает свет). И чего тут бояться? Пхи! Я той зимой на винограднике волка встретила — и то не испугалась. Губы закусила, больше ничего. Еще и палкой его ударила. А это ж не волк! Ну, что он — укусит? Так — поругает, поругает, а я и слушать не стану. Буду смотреть на узор да цветы подсчитывать: один цветок, второй цветок, третий цветок… Пускай он ругает! А ну как ударит? Нет, я не смолчу! За меня все звено заступится, бригада! А Христя его не боится? Неужели она и вправду любит? Может, и любит. А кто любит… Не буду об этом, не буду, не буду! Волк зимой — ой страшный, а это человек! Не убьет же он меня? Вот глупая. Сама себе что-то выдумываю. (Поет.)

Ой, десь гуде, ой, десь грає, Скрипка витинає,— Ой, там вдова своїй доні Весілля справляє!

А мне так нравится жить! Дед Мелхиседек говорит, что его бабка до ста десяти лет жила. И я хочу до ста десяти лет. Выберут меня в Москву. (Вдруг, увидев кого-то, прячется за ковер.)

Входят Грицько и Василина.

Грицько. Хорошо, что и вы тут. Слушайте, что я скажу.

Василина. Прежде ты меня выслушай. Мало я тебя била в детстве. Тебя добрым словом не проймешь!

Грицько (угрожающе). Мама!

Василина. Людей позову, чтобы поучили тебя!

Грицько. Молчите, когда я говорю! Там Христя рожать надумала. Подите туда. Не отходите ни на шаг. Если слово какое вырвется — рот ей зажмите…

Василина. Какое слово?

Грицько. Это, мама, не вашего бабьего ума дело. Идите и делайте, что я говорю!

Василина. Судьба тебя покарает…

Грицько. Покарала уже — такой матерью!

Василина. Чтоб язык твой огнем спалило!

Грицько. Я с вами по добру, а могу и не так! (Замахивается кулаком. Василина испуганно отступает за дверь.) Словно рехнулись все!

Входит Омелько.

А, сват Омелько! Заходите, заходите!

Омелько. Василина сюда шла…

Грицько. Заходите, заходите. Она сейчас. Неужто и старому так же не терпится, как молотому?

Омелько. Болтаешь, как пьяный. Почему Христя упала?

Грицько. Время пришло падать, не видите, что ли?

Омелько. Вижу.

Грицько. Правду тоже видите?

Омелько. Твоя правда хуже брехни.

Грицько. Разве правда не одна?

Омелько. Наша правда болюча, а твоя во все стороны гнуча.

Грицько. Всю жизнь вы стадо пасли. Грешное тело под луной грели. Много ли вы заработали? Старость да нищету.

Омелько. Жизнь заработал.

Грицько. Жизнь, жизнь… Напихали себе в голову пустопорожних слов! Жизнь! Разве так живут?

Омелько. А как же надо жить?

Грицько. Неужто все колхозники скрозь одинаковы? Ну вот, представьте себе, что где-то в другом районе или в другой области есть такой колхоз. Передовой, богатый, образцовый. Только наш. Понимаете — наш!

Омелько. Не твой, известное дело.

Грицько. Рода нашего. Хозяйского рода, работящего. Без нищих, без побирушек…

Омелько. Так, так.

Грицько. Смотрите. Вот для примера. Для практики возьмем, Марийка моя — звеньевая. Христя моя — бригадир. Вы — около скотины. Мать моя — на огороде.

Омелько. А ты сам?

Грицько. Мы только к примеру говорим. А я и на черную работу стану. Каждый будет знать, где его земля, чтобы, случаем, не забыть. Разбогатеть можно!