Янтарин

Пёс недовольно чихнул. Таша засмеялась. Да уж, запах старого человека, да ещё и приправленного спёртым духом лаборатории, чуяла даже она. Что уж говорить о её мохнатом друге? Но в данном случае это было очень даже кстати — ароматы реактивов перебьют запах фениксов, чью гарь любая нечисть вычисляет на раз-два.

— Ну так слушай сюда…

Веллерен подошёл как всегда неслышно, тихонько коснувшись плеча девушки. Она сидела на террасе, обхватив колени руками и положив на них голову. Невидящие её глаза были полуприкрыты и тонкие веки слегка подрагивали. Вампир усмехнулся — за двадцать лет никто в палаце, включая родного отца, так и не узнал, что принцесса Таша страдает редким талантом засыпать мгновенно и в совершенно невообразимых местах. Довольно милая привычка, особенно если учесть, что в таком состоянии она иногда умудряется совершать прогулки по покатым крышам палаца. Вампир следовал за юной принцессой молчаливой тенью, успевая вернуть её в спальню до того, как кто-нибудь заметит шальную выходку… в том числе и она сама, поэтому Таша жила в счастливом неведении.

Вампир усмехнулся — из четырёх детей короля единственно нормальным можно было считать разве что Феликса и то с большой натяжкой, если учесть вредительское участие Фелиши в его жизни и, как следствие, характере. Диметрий, хоть и слыл славным воином, умудрился поцапаться с некромантом в первом же своём бою, за что среди людей прослыл героем. Вся же прочая толпа, основная масса жителей Янтарного края, да и прочих земель — нелюди и полулюди — считали его самоубийцей. И Веллерен не был исключением.

— Ваше Высочество, — тихонько окликнул он. Девушка сонно вздрогнула и проснулась. Невидящие глаза скользнули куда-то мимо вампира, замерев в пустоте ночи. Они редко впечатывались в него, да и то нечаянно, но от такого взгляда — пристального, но пустого Веллерену становилось не по себе. И внутри всё сжималось — словно удавка перетягивала горло. — Всё в порядке?

Она улыбнулась и кивнула.

— Отлично, — он оглянулся, но пса рядом не обнаружил. — Где ваш…хм… телохранитель?

Принцесса безмятежно пожала плечами и зевнула.

— Побежал погулять, — невинно хлопая ресницами ответила он.

Веллерен нахмурился. Вот уже два года зверюга не отходила от Таши ни на шаг и вдруг ускакала по своим собачьим делам, бросив хозяйку одну в ночной Говерле?

— Мне холодно, — принцесса капризно выпятила нижнюю губку, демонстративно оглаживая плечи ладонями.

Сработало. Вампир скинул плащ, укутывая озябшую девушку. Слишком увлёкся, чтоб заметить хитрую ухмылку. Поднял и повёл к фыркающему коню.

…а пёс так и не появился. Таша отмалчивалась, бубнила себе под нос про то, что её не ценят и угнетают, а однажды просто заткнула уши и принялась напевать куплеты весьма фривольного содержания.

3. БОЛОТИЩА ФЕРЕКРУСА

Утро выдалось серым и промозглым. Слепой дождь упорно долбился под плащи. Нахохленные всадники хмуро косились на Гельхена, ссутулившегося на своём коне и мрачно подгоняющего жеребца. Дорога, которой он повёл их, на карте не присутствовала да и в природе отметилась едва притоптанной тропинкой. Ни обозов, ни конных, ни пеших на ней не встретилось. Только тоскливые жёлтые глаза мигали из-за кустов, когда кони входили в перелесок. В поселения они въезжали по отдельности и в разное время, делая вид, что не знакомы. Хуже всего было в харчевнях, где от назойливого рыжего гадёныша не было спасения. Он внаглую подходил к стойке, где наёмник пил свой эль или разговаривал со смазливой разносчицей, "знакомился" и портил своим навязчивым присутствием весь отдых. Особенно после двух-трёх не самых лестных фраз, как будто нечаянно ляпнутых относительно внешности "дам". Гельхен заметил, как точно били слова, словно пацан всю жизнь провёл в женский бане, подслушивая тайные страхи баб: у этой одна бровь выщипана сильнее товарки, а у той грудь подкладная. И ведь не подкопаешься — состроит невинную мину, глазки распахнёт и поскуливает, мол, не виноват, просто интересно стало вот и спросил "А зачем взрослой тётеньке там тряпки, неужели не парит в такую-то жару"? И хочется двинуть, а формально вроде и не за что.

Гельхен мельком глянул на рыжее чудовище, мирно кунявшее носом в лошадиную холку. Буквально ночью вытащил его за шкварник из сеновала, где очень мило проводил время с дочкой кабачника. Вредитель! И ведь прижух в стоге словно мышь, если б на него сверху развязная девуля не шмякнулась, решившая таким образом окончательно "пленить" бровастого наёмника, так бы и не засекли.

Словно почувствовав тяжёлый взгляд, мальчишка вяло разлепил короткие рыжие реснички, сонно улыбнулся и тут же полез за пазуху за краюхой хлеба, через полминуты щедро скормленной пернатому предателю. Спелись — один подворовывает из продмешка, второй согревает по ночам вечно трясущуюся худышку. Правда, тут он мог птице только спасибо сказать — в первую ночь весь лагерь перебудоражился от дикого крика — это парень орал в своём кубле из подстилки и одеяла. Сучил во сне ногами, стонал, выл, обливался потом и никак не мог проснуться. Что снилось не признался. На вторую ночь кошмар повторился. И на третью. На четвёртую. А на пятую птица слетела на узкую хилую грудь и малец затих. С тех пор, вроде, не орал. Если не считать этой ночи, когда после громких разборок на сеновале, отстёганной задницы и почти оторванных ушей, гадёныш до утра не давал заснуть своим чёртовым кошмаром. В этот раз даже птица не помогла. Парня отпаивали водой, давали несколько воспитательных подзатыльников и заново укутывали в одеяло. Но стоило рыжему заснуть, сон возвращался. В конце концов Гельхен сдался, сгрёб в охапку мальчишку и до самой зари просидел с ним под мышкой, выцеживая по капле обрывки кошмара, но ничего кроме развалин огромного зелёного города тот вспомнить не смог. Его крылатый дружок сидел рядом, топорща перья и словно отгоняя ночные видения. Пацан даже имя птице дал, на которое тот, к удивлению Гельхена, стал охотно отзываться — своё собственное: Филя.

Уговоренный прежде маршрут был смят и выкинут в придорожную пыль сразу же, как только городские ворота выплюнули их из столицы. А потом корректировке подвергся и основной план — Гельхен бессовестно использовал халявную силу, припрягая мальчишек к готовке еды, мытью посуды и чистке лошадей. На возмущения старика не обращал никакого внимания, заявляя, что подобная муштра пойдёт сорванцам на пользу. Рыжий восторженно соглашался и просился пойти в караул, изумляя старика ещё больше. Правда, от ночных бдений пришлось отказаться — племянник вампира пугался любого шороха и тут же будил весь лагерь, а его сумасшедший молочный родственник, тоже в каждом шорохе обнаруживавший угрозу спокойствию спящих, начинал шумно от этой угрозы избавляться, швыряя в ночь попавшиеся под руку предметы и громко выкрикивая угрозы. Один раз нечаянно попал в наёмника, ещё пару раз обляпал оставшейся в котелке кашей брата. Сам же котелок обрушился на ни в чём не повинного старика. Поэтому дозорными шли сам Гельхен и старик, после случая с котелком вызвавшийся добровольцем.

Заброшенный тракт отблагодарил путников отсутствием ловушек и неприятных встреч. Лешаки и мавки не в счёт — к стоянкам они не приближались. Зато одним своим присутствием заставляли старика восторженно кудахтать и доставать пыльный фолиант, сверяясь со вписанными в него сведениями. Истинно городской житель, да ещё и судя по всему не естествовед, он понятия не имел, как ведёт себя в полевых условиях настоящая нежить. Как-как? Когтями по горлу и в овраг, чтоб с гнильцой было! Гельхен наблюдал за обучением темноволосого юноши, совершенно не похожего на племянника богатого человека (или не человека) — тихий, спокойный, рассудительный, исполнительный. В нём не было надменности, присущей изначально обеспеченному ребёнку, он не насмешничал над увечьями побирушек и не увлекался изысканной едой, без проблем запуская зубы в подгорелую яичницу. Впрочем, возможно, времена изменились, и теперь разгульная жизнь и мотовство не в моде. А вот замашки его молочного братца, от навязчивого внимания которого наёмник всё никак не мог увильнуть, вполне соответствовали его положению. Поначалу, ещё в кабаке, ему показалось, что главной фигурой всё же является именно рыжий, за чью всклокоченную башку наниматель так щедро отсыпал пятьдесят золотых. Где это видано, чтоб за простолюдинов так много платили? Где это видано, чтоб за них вообще платили золотом? Таких обычно использовали как пушечное мясо, когда через дикие земли перевозили ценный груз. Старик с ним заговаривал редко, явно не имея понятия, как к нему обращаться. Темноволосый мальчик вообще молчал, только задумчиво буравил спину взглядом, если "братец" долго сидел неподвижно, колупаясь в чём-нибудь интересном, например, в склянках старика, явно взятых без спроса. А ещё рыжий восторженно относился к любой военной цацке. На одной из стоянок даже умудрился стащить кинжал и азартно крошил им землю, пока не получил по ушам и не осознал своих ошибок. С другой стороны, он понятия не имел что такое этикет, первым совал нос в котелок, с удовольствием трескал полусырую кашу, мог увлечённо поковыряться в носу и незаметно вытереть пальцы о попону чужого коня. Однажды Гельхен обнаружил его на дереве, увлечённо разоряющем сорочье гнездо.

Прошло несколько дней. Плато смялось, прорезалось морщинами трещин и буграми холмов, сочная зелень постепенно пожухла, сменилась вереском и перекати-полем, леса росли клочками, уменьшившимися настолько, что даже белки в них появлялись всего два раза. Причём, одна старая и облезлая, а вторая — дохлая и неприятно пахнущая. Сёл становилось всё меньше, каждое из них всё больше напоминало укреплённый боевой форт, в котором жили люди, нелюди и всевозможные их потомки, перенявшие от родителей самые разнообразные черты, в основном, не человеческие. В последнем даже ночевать не стали, на чужаков там косились с почти гастрономическим интересом.

Сырость к вечеру переплавилась в густой туман, а ночью к стоянке пробралась парочка мелких духов, которых, к недовольству Гельхена, засёк всё тот же рыжий поганец. Радостно улюлюкая он гонял несчастных тварей половником вокруг костра, стараясь пришибить бесплотные в общем-то сущности, приползшие к человеческому теплу. В результате чего к стоянке, привлечённая запахом адреналина, пришлёпала ещё дюжина подобных экспериментов природы, поэтому ночёвка накрылась медным тазом. Правда, Гельхену показалось, что из темноты леса за лагерем следил кто-то ещё, кто-то достаточно умный, чтоб не светиться и совершенно безмозглый, чтоб досадливо лязгнуть зубами на сунувшегося к нему духа. По крайней мере, теплокровный… Но высказывать свои мысли по этому поводу наёмник не стал. Зачем пугать людей, если таинственный наблюдатель улизнул к утру и больше не скулил на огонь?

Дождь как-то резко прекратился и дорогу тут же упаковал туман, насунувшийся на тракт с северных болотищ, разросшихся за последние годы благодаря нездоровой активности местных кикимор и лешаков.

— Мне всегда казалось, что дождь и туман несовместимы, — пробурчал рыжий. Не удержался, зажмурился и звонко чихнул.

— Много ты понимаешь в особенностях местной погоды, — не оборачиваясь обронил Гельхен. — Хотя, будь это в Нерререне, я бы решил, что здесь хозяйничают духи природы: берегини, элементалы, они заправляют природой, заодно корректируют под себя погодные условия. Тут, кстати, неподалёку, живёт одна колония. Будем держаться тракта — не нарвёмся и не отгребём по самое это самое. Злющие, заразы, словно дикие осы.