Янтарный телескоп

— Но послушай, Мэри, — сказала она, — туалапи разорили поселок выше по берегу, а за ним еще один и еще. Раньше они никогда так не делали. Обычно они нападали на какое-нибудь одно селение, а потом возвращались в море. Вдобавок, сегодня опять рухнуло дерево…

— Да что ты говоришь! Где?

Аталь назвала рощу неподалеку от горячего источника. Мэри была там всего лишь три дня назад, и тогда ничто не предвещало беды. Она достала телескоп и посмотрела в небо; действительно, поток частиц-Теней стал еще более мощным и стремился мимо гораздо быстрее, чем прилив, постепенно затопляющий речные берега.

— Что будешь делать? — спросила Аталь.

На плечи Мэри словно легла чья-то тяжелая длань — так давил на нее груз ответственности, но она заставила себя держаться прямо.

— Буду рассказывать им истории, — ответила она.

Когда с сытным ужином было покончено, трое людей и Аталь устроились отдыхать перед домом Мэри, под теплыми звездами. Вольготно растянувшись на ковриках в напоенной цветочными ароматами ночи, они приготовились слушать рассказ Мэри.

Она начала с событий, случившихся незадолго до ее встречи с Лирой: поведала им о своей работе в группе по изучению невидимого вещества и о возникших трудностях с финансированием. Как много времени уходило у нее на хлопоты по выколачиванию денег и как мало его оставалось на научные исследования!

Но Лирино появление быстро все изменило: не прошло и нескольких дней, как она совсем покинула свой мир.

— Я последовала твоему совету, — сказала она. — Составила программу — так называется последовательность команд, — чтобы Тени могли говорить со мной через компьютер. И они сказали мне, что делать. Сказали, что они ангелы, и… в общем…

— По-моему, не стоило говорить такое ученому, — вставил Уилл. — Вы же тогда вряд ли верили в ангелов.

— Ну, кое-что я про них знала. Понимаешь, я ведь была монашкой. Думала, что физикой можно заниматься во славу Божью, пока не убедилась, что никакого Бога нет, а если и есть, физика все равно гораздо интереснее. Христианская религия — это очень влиятельное и убедительное заблуждение, не больше того.

— А когда вы перестали быть монашкой? — спросила Лира.

— Я помню это очень хорошо, даже час, — ответила Мэри. — Поскольку физик из меня получился неплохой, мне разрешили продолжать научную деятельность; я защитила докторскую и собиралась преподавать. Наш орден был не из тех, что полностью изолированы от мира. Даже монашеское облачение надевать не требовалось: достаточно было одеваться скромно и носить на груди распятие. Так вот, я готовилась вести занятия в университете и попутно изучать элементарные частицы.

И тут я узнала, что скоро состоится конференция по моей теме; меня попросили приехать туда и прочесть доклад. Я отправилась в Лиссабон, где раньше никогда не бывала; честно признаться, до тех пор я вообще ни разу не покидала Англии. И все это вместе — перелет, гостиница, яркий солнечный свет, вокруг сплошь иностранная речь, именитые коллеги со своими выступлениями и мысли о моем собственном докладе: станут ли меня слушать и не забуду ли я от волнения, о чем надо говорить… словом, я ужасно волновалась, можете мне поверить.

И еще учтите вот что: я ведь тогда была совсем невинна. С детства, как послушная девочка, я регулярно ходила к мессе и думала, что у меня призвание к духовной жизни. Всем сердцем я хотела служить Богу. Мне хотелось взять всю мою жизнь и пожертвовать ею вот так, — сказала она, протянув вперед раскрытые ладони, — принести ее Иисусу, чтобы он сделал с ней все что пожелает. И мне кажется, я была довольна собой. Чересчур довольна. Считала себя умницей, ведущей праведную жизнь… Ха! Все это длилось примерно до девяти тридцати вечера десятого августа — с тех пор прошло уже семь лет.

Лира села и обхватила колени руками. Она внимательно слушала.

— Это был вечер после моего доклада, — продолжала Мэри. — Все прошло благополучно: в зале присутствовали кое-какие весьма известные люди, и с вопросами я справилась неплохо — как говорится, не ударила лицом в грязь, — так что меня переполняли радость и облегчение… ну и гордость тоже, не скрою.

В общем, несколько моих коллег собрались в ближайший ресторанчик на побережье и пригласили меня с собой. В обычных обстоятельствах я нашла бы какую-нибудь отговорку, но тут подумала: в конце концов, я уже взрослая женщина, только что прочла доклад на важную тему, который хорошо приняли, и вокруг меня добрые друзья… Погода стояла замечательная, и разговор шел о самых интересных для меня вещах, у всех было приподнятое настроение, и я тоже решила немножко расслабиться. В тот день я открыла в себе что-то новое: обнаружила, что мне нравится вкус вина и жареных сардин, теплый ветерок, овевающий лицо, негромкая ритмичная музыка. Я искренне наслаждалась всем этим.

Ужинать мы уселись в саду. Я очутилась в конце длинного стола, под лимонным деревом; рядом было что-то вроде беседки, увитой страстоцветом, и мой сосед говорил с тем, кто сидел по другую руку от него, и… в общем, напротив меня оказался человек, которого я раз или два видела на конференции. Я не знала, как к нему обратиться; он был итальянец, результаты его работы обсуждались среди нас, и я подумала, что неплохо бы узнать о ней побольше.

Ну вот. Он был лишь чуть-чуть старше меня, и у него были мягкие темные волосы, прекрасная кожа оливкового цвета и черные-пречерные глаза. Волосы все время падали ему на лоб, и он убирал их назад — медленно, вот так…

Она показала как, и Уилл подивился тому, насколько живо она все помнит.

— Он не был красив, — продолжала она, — и его нельзя было назвать дамским угодником, обольстителем… С красавцем я не нашла бы общего языка: меня попросту одолела бы робость. Но он был очень мил, умен и весел, и это оказалось легче легкого — сидеть там при свете фонаря, под лимоном, вдыхать ароматы цветов, вина и жареной рыбы, болтать, смеяться и ловить себя на мысли о том, что я ему нравлюсь… Сестра Мэри Малоун флиртует! Но как же мои обеты? Как же намерение посвятить жизнь Иисусу и все прочее?

Словом, не знаю, что было тому виной — легкое опьянение, моя собственная глупость, или теплый бриз, или лимонное дерево… но мне постепенно начало казаться, что я заставила себя поверить в неправду. Я заставила себя поверить в то, что мне хорошо и я полностью счастлива сама по себе, без любви другого человека. Полюбить было для меня все равно что отправиться в Китай: вы знаете, что такая страна существует, там очень интересно и некоторые там побывали, но вам туда попасть не суждено. Я собиралась прожить всю жизнь, так и не посетив Китая, но это меня не огорчало: ведь на свете столько других стран!

И тут кто-то передал мне блюдо с десертом, и я вдруг поняла, что уже побывала в Китае. Фигурально говоря. И забыла об этом. Все вернулось ко мне благодаря вкусу одного лакомства — кажется, это был марципан… такая сладкая миндальная смесь, — пояснила она озадаченной Лире.

— А! Марчипин! — удовлетворенно воскликнула Лира и устроилась поудобнее, готовая слушать дальше.

— Ну вот, — снова заговорила Мэри, — я вспомнила этот вкус и в мгновение ока перенеслась в тот день, когда попробовала марципан впервые, еще девочкой.