Ярослав Мудрый
Шрифт:
Поэтому беседы с Сигрид стали для нее отдушиной. Постепенно они вспомнили всех родственников и знакомых, поговорили обо всех примечательных местах Швеции и Норвегии, перемыли косточки всем красавицам обеих стран. Оставалась одна запретная тема – король Норвегии и его женитьба на Астрид.
И однажды Ингигерд не выдержала:
– Расскажи мне об Олаве…
Сигрид нахмурилась:
– К чему?
– Расскажи…
После яркого, теплого лета вдруг наступила дождливая сырая осень, ветер без устали тащил куда-то тяжелые от дождя тучи, время от времени проливая их на землю нудным дождем, швырял в окна и лица людей оборванные с деревьев листья, завывал в трубах. Сыро, серо, тоскливо… От былой красоты осенней природы не осталось
А в покоях княгини тепло, сухо, слегка потрескивали поленья в печи, мурлыкала, примостившись на лавке, кошка. И совсем не хотелось прислушиваться к завываниям ветра на дворе и нудному стуку вновь начавшегося дождя.
Сигрид поддалась на уговоры Ингигерд и стала рассказывать о короле Норвегии. Лучше бы она этого все же не делала! В душе Ингигерд всколыхнулись все прежние чувства – горькая обида на судьбу, сначала поманившую ее свадьбой с Олавом, а потом так жестоко обманувшую. И снова казалось, что лучший мужчина на свете – Олав. Он самый сильный, самый смелый, самый доблестный! А уж какие висы сочиняет… Не всякому опытному скальду такое под силу.
Будь Сигрид чуть поумней, она поняла бы, что не стоит бередить душевную рану Ингигерд, особенно в отсутствие ее мужа. Но и сама супруга Рёнгвальда увлеклась. К ее рассказу примешалась тоска по родине, а от этого все связанное с королем Норвегии казалось еще прекрасней.
Они основательно перемыли косточки Астрид, лишившей Ингигерд такого достойного супруга. По словам Сигрид выходило, что именно сестра молодой княгини виновата в предательстве Олава. Ингигерд с радостью согласилась с таким утверждением. Легче всего обмануть того, кто хочет быть обманутым, молодой княгине очень хотелось верить, что это не Олав соблазнил Астрид, а та сама навязалась ее жениху. Конечно, а как же иначе?! Разве мог Олав отказаться от такой невесты, как Ингигерд? Сигрид со знанием дела даже утверждала, что здесь вообще примешана магия, небось негодная девчонка опоила бедного короля, чтобы тот забыл прекрасную Ингигерд хоть на время, и соблазнила его.
Такие разговоры велись из вечера в вечер, и немного погодя Ингигерд с нетерпением ждала посиделок, чтобы в очередной раз выслушать, как хорош несостоявшийся муж и как жаль, что такая любовь не завершилась свадьбой. Постепенно молодой княгине начало казаться, что она едва ли не с рождения любила Олава и будет любить всю жизнь. А то, что он женат, а она замужем, только добавляло горечи и крепости в это чувство.
У Ингигерд реже стали приступы тошноты, она постепенно свыклась со своим состоянием беременности, кроме того, теперь она знала о своей судьбе что-то такое, что позволяло чувствовать ее значительность. Ее удел – вечная любовь к Олаву при невозможности соединиться с ним! Это казалось так удивительно, даже возвышенно – жертвенность непонятно чем, непонятно во имя чего, душевные страдания и запретное чувство! Теперь у Ингигерд появился смысл жизни. Она будет прекрасной женой князю Ярославу, потому как вышла за него замуж, верной, хорошей матерью и хозяйкой, продолжая любить Олава Харальдссона, и эта любовь сделает ее еще сильнее.
Будь рядом с Ингигерд умная женщина, она осадила бы ненужный пыл молодой княгини, напомнила о князе Ярославе, его любви и недавней радости самой женщины. Но Сигрид таковой не была, а о том, что Ингигерд таяла в объятьях Ярослава, попросту не догадывалась. Норвежка сослужила плохую службу подруге своими рассказами о короле, между Ингигерд и мужем на много лет встал его призрак, мешая счастью.
А сама княгиня вдруг решила написать бывшему жениху письмо и в знак примирения отправить подарок. Последние отплывавшие в Норвегию купцы увезли запечатанный печатью новгородской княгини свиток и дорогую золотую безделку.
При этом Ингигерд ничего не передала своей сестре, словно той и не существовало.Немного позже Сигрид все же сообразила, что наделала, и принялась убеждать Ингигерд в том, что Олав хоть и хорош, но любит другую. Но теперь Ингигерд не верила уже Сигрид.
– Это ты твердишь, чтобы мне было не так больно! Не нужно меня жалеть, я сильная женщина и смогу справиться.
– Ингигерд, но ты не бросишь князя Ярослава? – Похоже, Сигрид основательно испугалась результатов своей болтовни.
– Нет, я буду настоящей княгиней и матерью его детей. Но любить буду всю жизнь только Олава!
– Хорошо хоть так, – вздохнула супруга Рёнгвальда.
Ярослав смог приехать только в конце сеченя, до того он всю зиму слал молодой жене ласковые послания, дорогие подарки и уверения в своей любви. Та отвечала, как, по ее мнению, должно отвечать доброй жене – сдержанно и строго.
Ко времени возвращения мужа княгиня была уже кругленькой, ее живот заметен даже под широкой одеждой. Но беременность не испортила красоты Ингигерд, на лице не появилось ни единого пятнышка, не выпал ни один волос, не выкрошились зубы. Мучения первых месяцев были забыты, и княгиня гордо носила будущий плод, уже зная, что это сын. Князя она встретила хотя и приветливо, но сдержанно.
Ярослав, летевший в Новгород на крыльях любви, от такой встречи даже растерялся:
– Что? Худо тебе?
– Нет.
– Обиделась? Забыла меня?
– Нет.
– Я не мог вернуться раньше. Если бы оставил Киев, то все надо начинать сначала. И тебя туда везти, пока дите не народилось, тоже опасно. Не сердись, я очень по тебе скучал.
Возможно, останься бы они наедине в ложнице, как в первые недели, все и изменилось, но повитуха настаивала, чтобы княгиня береглась, все же у нее первенец, а потому Ярослав смог только поговорить с Ингигерд вечером и отправился спать в одиночестве.
Князь не мог понять, что произошло, он все эти месяцы вспоминал их горячие объятья и ночные ласки, всем сердцем рвался в Новгород к молодой жене, а она, оказывается, нет?! С глаз долой, из сердца вон?
Ярослав лежал на ложе не раздеваясь, были забыты даже столь любимые книги, мысли крутились вокруг сдержанности жены. Вдруг его как огнем обожгло: а может, у нее другой появился?! Все же самого князя не было в Новгороде полгода, мало ли кто мог завладеть сердцем молодой женщины?
Весь следующий день он приглядывался к тому, как на окружающих смотрит Ингигерд, но ничего не заметил. Княгиня со всеми ровна и приветлива, себя держит строго и спокойно. Зато все заметил Коснятин, улучив минутку, он с усмешкой протянул Ярославу запечатанный свиток:
– Твоей княгине король Норвегии с моими купцами прислал.
– Кто?! – ошалел князь. – Кому?!
– Княгине Ирине ее бывший жених король Норвегии Олав Харальдссон. – С наслаждением наблюдая, как вытягивается лицо Ярослава и выступают из-за сжатых в гневе зубов скулы, боярин с усмешкой добавил: – Это его ответ на ее послание. Человек, видно, вежливый, не мог не ответить.
Ярослав смотрел в сторону, глаза прищурились. Немного помолчав, поинтересовался:
– Когда писала?
– А сразу после твоего отъезда передала с купцами. Я не стал ей ответ без тебя отдавать…
Князь только кивнул, схватил свиток и вышел вон. Коснятин с усмешкой смотрел вслед. Так-то, князь, ты думал, что весь мир теперь твой, а простая девка, пусть и королевских кровей, плюнула в душу, и утереться нечем. Ни к чему было перед ней ниже травы стлаться! Жена должна знать свое место, а то: «княгинюшка»… «свет ясный»… «ясонька моя»… Она тебе еще покажет ясоньку!
Дверь покоев распахнулась слишком резко, чтобы это было обычным появлением слуг, да слуги и не решались войти без зова или большой необходимости, знали, что княгиня не любит неожиданного появления кого бы то ни было.