Ярость и пули

Наступает тишина, позволяя четко слышать звуки ночи. Этот мужичок, старик, которому разбили лицо и сломали ребра, утверждает, что может чувствовать будущее. Не видеть его, а чувствовать. Что за чушь собачья?

— Сколько же ты выпил? Это потом помешает действию обезболивающих.

Старик сжимает бока костлявыми пальцами.

— Я говорю чистую правду. Твоя девушка, Эмили, попала в большую беду. Я почувствовал это.

Я закатываю глаза и отворачиваюсь, ступая с тонкой плиты бетона на твердый гравий.

— Ага. Чудненько. Ты будешь в безопасности, пока скорая не приедет, не так ли?

— Ты не веришь мне? — кричит он, его голос тонет в боли. — Я говорю правду. Когда ее жизнь начнет разваливаться, не говори, что я не предупреждал.

Я резко замираю и вытираю верхнюю губу. Потакать ему — плохая идея? Если он на самом деле несет чушь, то что мне терять? Я оборачиваюсь, засовываю руки в карманы и ступаю обратно на бетон. Мне не следует этого делать. Я не должен позволять ему так себя вести.

— Будь по-твоему, — говорю я. — Что ты почувствовал?

Вдалеке я слышу сирены. Они становятся все ближе и ближе.

Внезапно мужик снова дергается на месте, тяжело дыша.

— Я посмотрел на нее и почувствовал боль... невыносимую боль у себя в животе.

Он ведь прикалывается, так ведь? Пожалуй, мне нужно напомнить ему, как мы нашли его.

— Ты был избит и сброшен с крыльца, — подчеркиваю я.

Он отрицательно качает головой.

— Это совсем другое. Я почувствовал это, как только взглянул на нее. Было странное ощущение пульсации на моих губах. Парень... тот, который сказал ей игнорировать меня... он твой родственник?

Я киваю.

— Его боль связана с ее болью... Я почувствовал смущение... и удовольствие.

Я вздрагиваю. Удовольствие? Но это не совсем так. Это не может быть правдой.

— Теперь я знаю, что ты несешь херню, старик.

Джоэл никогда бы не предал меня таким образом — и Эмили тоже. Кроме того, удовольствие не обязательно означает сексуальное. Я получаю удовольствие, когда позволяю себе съесть славную порцию шоколадного мусса после недели дисциплинированного питания. Однако беспокойство поселяется в моем животе, пока внутри прорастает семя ревности. Одна только мысль о том, что они вместе, сводит меня с ума.

Старик пожимает своими тонкими плечами, его дыхание прерывается, пока он говорит:

— Верь во что хочешь. Я знаю, что почувствовал.

— Это все? Ты почувствовал боль в животе, когда посмотрел на девушку, и теперь думаешь, что знаешь ее будущее? Вот для тебя экстренное сообщение: я тоже ощущаю что-то странное, когда смотрю на нее. Она хорошенькая. Это биология.

Побитый старикан качает головой.

— Конечно, она хорошенькая, но я не об этом говорю. — Он делает паузу, чтобы отдышаться. — Блядь, мне больно говорить. С этого момента ее жизнь пойдет только под откос.

— Что насчет меня? — спрашиваю я, полный решимости разоблачить его. — Что ты чувствуешь, когда смотришь на меня?

— Теперь ты веришь? Забавно, как это работает. — Он кашляет и стонет, отчего из пореза на его брови течет свежая кровь. — Сказал же тебе. Я не чувствую вибрации от каждого. Я ничего не ощущаю, когда смотрю на тебя.

Что ж, разве это не чертовски удобно?

Я смеюсь.

— Ты просто бухой.

— Может быть и так, но скажи мне, если что-нибудь из перечисленного напомнит тебе кое о чем. Пули, цепи и черепа. Эти три случайных предмета всплыли у меня в голове из ниоткуда, когда я посмотрел на твою маленькую леди.

Мое сердце застревает где-то в горле. Это просто невозможно. Ни в коем случае.

— Ты чокнутый. — Я поворачиваюсь и ухожу, просто сваливая от него.

Он смеется — нет — он ржет. Громко, словно эхо вокруг меня.

— Ты не думаешь, что я охереть как знаю это? Не думаешь, что я прав?!

Он несет какую-то хрень. Чертов псих, который вылакал слишком много пива. Я не верю ни единому его слову. Да и зачем мне это? Его мозг давным-давно утонул в солодовом ячмене и дрожжах.

Но с другой стороны... если я не верю ему, почему мое сердце стучит в ушах так громко и противно, как большой барабан? Холодная капля пота падает с волос и скатывается по затылку. И почему я нервничаю? Это просто невозможно.

Я качаю головой. Пьяница. Вот кто он. Я уверен, что чувство удовольствия, которое он ощутил, когда посмотрел на Эмили, было не что иное как извращенное подергивание собственного члена, — и на Джоэла, кстати, тоже. Возможно, его половой орган дергается в обоих направлениях. В этом есть смысл. В любом случае, я не знаю, почему так долго развлекал его. Он только и делает, что отвлекает меня от моей ночи и вторгается в мои мысли. Последнее, что мне нужно — это чтобы какой-то сумасшедший старик вбивал мне в голову какой-то бред. Мне не надо отвлекаться. Не этой ночью.

Гравий хрустит под ногами, и вскоре этот звук заглушает вой сирен. Темнота вокруг меня вспыхивает красными и синими огнями.

По крайней мере, сегодня я сделал одно благое дело.

Когда вхожу на главную парковку, накачанный мужик на «Харли-Дэвидсоне» проносится мимо меня, наплевав на то, что из-под шин вылетают камни и рикошетят на чужие байки и тачки. (Примеч.: Harley Davidson — американский производитель мотоциклов). Да и какое ему до этого дело? Не он же заплатил хотя бы за один из них.

Придурок.

Я останавливаюсь, когда подхожу к ступенькам «Пещеры», внезапно отягощенный напряжением, поскольку оно, словно тяжелое ведро бетона, давит на мои плечи. Я смотрю на дверь. Даже не хочу туда заходить. Я устал... истощен.

Может, парни чувствуют то же самое. Может быть, они тоже хотят вернуться домой.

Заставляя себя подняться по ступенькам, я добираюсь до дверей и распахиваю их. Рок-музыка смешивается со смехом и звоном стаканов. Я стою неподвижно, удивляясь тому, как этому паршивому небольшому заведению удается удерживать внутри такое количество звуков. Шагнув внутрь, я оглядываю помещение, позволяя двойным дверям захлопнуться за собой.

В баре Джоэл не дает Эмили скучать и, судя по выражению их лиц, они увлечены беззаботной беседой — без сомнения, неловкими историями о моем детстве. В углу бара сидит трезвый Хасс, мрачно уставившись в свой стакан воды. В другом конце комнаты Тэд, склонившись над высоким столом, небрежно положив ногу на табурет, флиртует с миниатюрной блондинкой. Я тут же замечаю у нее татуировку вороны на шее. На ней она выглядит странно. Сколько ей вообще лет? У нее кукольное лицо — большие глаза, маленький заостренный носик и подходящие фальшивые жесткие волосы. Если бы я угадывал ее возраст, то дал бы ей шестнадцать, она точно не дотягивает до восемнадцати. К несчастью для него, Тэд никогда не был хорош в установлении возраста, прежде чем вступить в контакт с женщиной. Дважды я спасал его от перепиха с несовершеннолетними девчонками. Я не могу винить его за это. В наши дни становится все труднее определить возраст женщины.