Ярость

Да, но плохому никогда не стать хорошим, хотелось возразить задетому за живое Соланке. А эти ублюдки — из-за того, что Америка обладает непомерной властью и чертовой притягательностью, — эти ублюдки там, наверху, выходят сухими из воды, они…

— Ну вот, пожалуйста, началось. — Райнхарт с усмешкой указывал на друга пальцем. — Надулся так, что сейчас лопнешь. Покраснел, потом побагровел, а после почернел весь. Того и гляди, удар хватит. Знаешь, как мы между собой это называем? Соланковать. Китайский синдром Малика. Ты так распаляешься, что у тебя мозг вскипает на глазах. И тебя, право слово, ничуть не колышет, что это я, а не ты — тот самый чувак, который до них добрался и всю грязь про них раскопал. И ты, мил дружок, еще смеешь мне рот затыкать, потому, видишь ли, что я сам американец, а значит, несу ответственность «за все черные дела, которые они творят и от моего, как бы, имени».

Нет дурака хуже, чем старый дурак, смиренно сказал себе Соланка. Ничем он не отличается от Возлюбленного Али. Разница небольшая и чисто внешняя — в лексиконе и образованности. Нет, он даже хуже Али, потому что тот всего лишь мальчик, первый день вышедший на новую работу, а он, Малик Соланка, становится чем-то отвратительным и, по всей вероятности, неуправляемым. А горькая ирония заключена в том, что издавна присущая ему агрессивность, не принимаемая всерьез несдержанность мешает даже друзьям заметить страшную перемену, происшедшую в самом характере этого свойства. На сей раз волк действительно совсем близко, но никто, даже Джек, не желает прислушиваться к крикам о помощи бедного Соланки. Во время просмотра футбольного матча тот не без удовольствия подвел черту под разговором следующими словами:

— Ты вообще бываешь не в себе, когда раздражен. Вспомни, как звали того парня, для которого ты навсегда закрыл двери своего дома, когда тот переврал стихи Филипа Ларкина? Поздравляю, друг, ты уже на соседей набрасываешься. Это тянет на первую полосу.

Мог ли после этого Малик Соланка признаться своему жизнерадостному другу в желании убежать от себя самого, в своей надежде быть поглощенным Америкой, этим великим пожирателем? Мог ли покаяться: я — нож во тьме, я — угроза для тех, кого люблю?

У Соланки невыносимо зудели руки. Казалось, собственная кожа восстает против него — та самая кожа, младенческая гладкость которой неизменно вызывала у женщин восхищение и шутливые упреки в том, что он бездельник и неженка, вдруг покрылась болезненной сыпью, проступившей на лбу и — самое неприятное — на обеих руках. Кожа краснела, сморщивалась и трескалась. Однако он до сих пор не обратился к дерматологу. Перед тем как спешно покинуть Элеанор, мучающуюся из-за экземы всю жизнь, он перерыл ее аптечку и забрал оттуда две упаковки гидрокортизоновой мази. В ближайшей аптеке он приобрел две огромные бутыли самого мощного увлажняющего средства и предписал себе втирать его в кожу несколько раз в день. Профессор Соланка был невысокого мнения о врачах, а потому лечил себя сам и — чесался.

Мы живем в век науки, но медицина по-прежнему остается в руках профанов и ослов. Единственное, что можно узнать от врачей, — это то, как мало они знают. Не далее как вчера в газете мелькнула статья о том, что врач по ошибке удалил женщине здоровую грудь. Врача пожурили. Эта история была настолько заурядной, что место для нее нашлось лишь ближе к последней полосе, среди самых малозначимых новостей. Врачебная ошибка — вещь обычная. Не та почка, не то легкое, не тот глаз, не тот ребенок… Врачи ошибаются, и это давно ни для кого не новость.

Что же до горячих новостей, то вот они, прямо перед его глазами. Покинув машину Возлюбленного Али, он купил «Ньюз» и «Пост» и нетвердым, но быстрым шагом направился к дому, словно стремился убежать от чего-то. Актриса и телеведущая Эллен Ди Дженерес скоро выступит в театре «Бикон» на Бродвее, оповещали афиши. Соланка поморщился. Заведет свою обычную песню про гормоны и любовные стоны. Зрительный зал будет до отказа забит женщинами, которые примутся то и дело выкрикивать: «Эллен, мы тебя любим!» И посреди сомнительного свойства программы комедиантка сделает перерыв, чтобы склонить голову, прижать руки к сердцу и объявить, как важно для нее быть символом сапфических страданий. Хвалите же меня, благодарю, благодарю вас, ну хвалите же меня еще, смотри же, Анна, любовь моя, ты и я — мы кумиры! Bay! Вы заставляете меня смущаться…

Современная наука совершает немыслимые открытия, подумал профессор Соланка. Ученые из Лондона убеждены, что им удалось выделить медиальную долю — часть мозга, отвечающую за инстинктивные чувства, а также область в передней части поясной коры, которая связана с ощущением эйфории и ответственна за чувство любви. Кроме того, и британские, и немецкие исследователи утверждают, что латеральная лобная кора отвечает за интеллект. Именно здесь наблюдается усиление кровотока, когда испытуемым добровольцам предлагали решить сложные головоломки. Что в ответе за любовь? Сердце, мозги или кровь?.. Хорошо, спросил себя, лишь отчасти риторически, смятенный Соланка, ну а где в мозгу гнездится глупость? Скажите-ка нам, светила науки! В какой доле мозга, в каком участке коры усиливается кровоток, когда ты кричишь: «Я люблю тебя», — чудовищно, страшно чужому для тебя человеку? А как насчет лицемерия? Притворства? В этой области можно достичь просто ошеломляющих результатов…

Соланка тряхнул головой. Увиливаете, господин профессор, сказал он себе. Ходите вокруг да около, в то время как вам следует взглянуть проблеме прямо в лицо. Перейдем к ярости, о'кей? Проклятой ярости, которая действительно убивает. Скажите мне, где взращивается убийство? Малик Соланка, прижимая к груди газеты и расталкивая прохожих, несся в восточном направлении по Семьдесят Второй улице. На Колумбус-сёркл, площади Колумба, он свернул налево и почти бегом миновал еще с десяток кварталов, пока наконец не остановился. Даже магазинчики здесь носили индийские названия: «Бомбей», «Пондишери». Всё вокруг словно сговорилось напоминать ему о том, что он старался забыть, — о доме вообще, идее дома, и о конкретном покинутом им доме в частности. Правда, не в Пондишери. В Бомбее — и это факт. Соланка зашел в мексиканский бар (высокий рейтинг в критическом обзоре супругов Загат) и заказал рюмку текилы. За ней последовала вторая, после которой настало время мертвых тел.

Найденного этим утром и двух обнаруженных ранее. Газеты сообщили имена погибших. Саския «Скай» Скайлер, самое громкое имя сегодняшнего дня, и ее предшественницы Лорен «Рен» Майбридж-Кляйн и Белинда «Бинди» Букен-Кенделл. Девятнадцати, двадцати и опять-таки девятнадцати лет. Вот они, эти снимки. Вы только посмотрите на их улыбки, так улыбается власть. Удар цементной глыбы погасил их навсегда. При жизни они отнюдь не бедствовали, эти девушки, зато теперь стали последними нищенками.

Скай — она и вправду была исключительной. Высокая, прекрасно сложенная, говорила на шести языках и походила на Кристи Бринкли в роли девушки из высшего общества. Любила большие шляпы и высокую моду; могла бы украсить показ любого знаменитого кутюрье — Жан-Поль, Донателла, Драйс молили ее, Том Форд даже встал на колени, но она отказывала всем из-за своей «врожденной застенчивости». Это была стандартная отговорка для принадлежащих к сливкам сливок общества, старинной аристократии, которая по-прежнему считала кутюрье портными, а выходящих на подиум моделей ставила ненамного выше проституток. И потом, она училась в знаменитой Джульярдской музыкальной школе. Еще в прошлые выходные она очень спешила в Саутгемптон, и поскольку ей было абсолютно нечего надеть, а времени подбирать себе одежду не было, она позвонила старой приятельнице, высококлассному дизайнеру Имелде Пушин, и попросила прислать ей всю коллекцию, а в ответ отправила чек — вы не поверите — на четыреста тысяч долларов.

Да, подтвердила корреспонденту обедающая в «Раш и Моллой» Имелда, чек обналичен два дня назад. Скай была потрясающей девушкой, просто живой куколкой, но бизнес есть бизнес, вы согласны? Нам всем будет ее смертельно не хватать. Да, в их семейном склепе, в самой лучшей части кладбища, прямо напротив Джимми Стюарта. На похоронах будут все. Конечно, невиданные меры безопасности. Я слышала, семья хочет упокоить ее в свадебном платье. Для меня великая честь. Она будет выглядеть изумительно, хотя эта девушка была бы изумительна даже в лохмотьях, уж поверьте. Да, одевать ее перед церемонией буду я. Шутите? Я считаю это честью, привилегией для себя. Во время прощальной церемонии гроб будет открыт. Семья пригласила самых лучших специалистов: Салли X. займется волосами, Рафаэль — макияжем. Фотографировать будет Херб. Мы соберемся, чтобы проводить на небеса ту, которую при жизни звали Скай, Небо, и это не пошлая игра слов. Организацией занимается ее мать. Железная леди. Ни слезинки. Ей всего пятьдесят, но выглядит убийственно. Прошу прощения, не печатайте последнее, хорошо? Какой-то дурацкий каламбур вышел, я не хотела.

Наследники, лишенные наследства, хозяева жизни, превратившиеся в жертв, — вот в чем тут дело. А сколько воспитательно-образовательных усилий пошло прахом! В свои девятнадцать Саския была не только полиглотом, талантливой пианисткой, настоящим знатоком моды, но и опытной наездницей, отличным стрелком из лука, с перспективой войти в сборную на следующих Олимпийских играх в Сиднее, и пловчихой на длинные дистанции; она потрясающе танцевала, великолепно готовила, на досуге баловалась живописью, имела потрясающей чистоты голос, могла принять гостей не хуже своей великосветской матери, а если судить по раскованной, чувственной улыбке, которой она улыбалась с газетных страниц, обладала и еще целым рядом достоинств, высоко ценимых таблоидами, но не оглашаемых ими в силу известных обстоятельств. Газеты осмелились лишь напечатать снимки ее красавца жениха — известного игрока в поло Брэдли Марсалиса Третьего, известного широкому кругу читателей хотя бы тем, что за силу удара товарищи по команде дали ему прозвище Конь.