Ярость
Шрифт:
История Галилео-1 разрасталась и разветвлялась как бы сама собою. Никогда прежде у Соланки не возникало нужды — да и желания — углубляться в детали. Профессор оказался всецело во власти художественного вымысла, придуманные им персонажи внезапно отодвинулись на второй план: они стали не целью, но средством. Он, который раньше с таким подозрением относился к пришествию «дивного нового мира» электронных технологий, был сбит с ног, ошарашен предлагаемыми ими возможностями, несмотря на их очевидную приверженность боковым сюжетным линиям и незаинтересованность в развитии основной темы — смещение, заставившее пользователей больше увлекаться вариантами развития событий, чем их хронологией. Свобода от диктата времени, от тирании того, «что будет дальше», воодушевляла Соланку, позволяя ему одновременно разрабатывать сразу несколько идей, не заботясь о выстраивании причинно-следственных связей. На смену повествовательным переходам явились электронные ссылки. Все происходило одновременно. Именно так, понял Соланка, должен ощущать ход времени Господь. До пришествия гипертекста с его гиперсвязями лишь бог был способен одновременно заглядывать в прошлое, настоящее и будущее, люди же томились в плену календарей. Теперь всеведение стало доступно каждому, и для его обретения достаточно было простого щелчка компьютерной мышью.
На появившемся интернет-сайте посетители могли просматривать все существующие варианты развития разных сюжетных линий: поиски Акажа Кроноса Замин Рейкской, Замин против Богини Победы, история двух
В конце концов профессор Соланка как одержимый целыми часами не мог думать ни о чем другом, кроме многочисленных и многоуровневых этических проблем Кукольных Королей; его одновременно и восхищала, и возмущала все чаще всплывающая в его мирах фигура Могола Бабурского, который оказался одаренным поэтом, блестящим астрономом, истинным знатоком садового искусства и вместе с этим по-кориолановски кровожадным воином, самым жестоким из правителей, полностью захваченным бредовой идеей о безграничности своих призрачных возможностей (интеллектуальных, символических, воинских, мистических и даже сексуальных), делящим мир на блоки двойных оппозиций, то и дело сталкивающим «реальное» с «реальным», «реальное» с «копией» и «копию» с «копией», что, очевидно, свидетельствовало о размывании разделяющих категории границ в его собственном разуме. Соланка вдруг обнаружил, что прекрасно ощущает себя в мире, который раньше предпочитал наблюдать со стороны. Он начал понимать, чт'o имела в виду Мила Мило, говоря, что только здесь «чувствует себя по-настоящему живой». Именно тут, в электронном пространстве, Малику Соланке удалось отойти от полужизни манхэттенского отшельника и, совершая ежедневные путешествия на Галилео-1, снова зажить по-настоящему.
Вопросы взаимоотношений знания и власти, смирения и сопротивления, целей и средств снедали Соланку с тех самых пор, как редактор вырезал их из программы, в которой Глупышка беседовала с Галилео Галилеем. «Вызовы Галилея», драматические моменты, когда жизнь вопрошает человека, что благороднее — постоять за правду либо благоразумно от нее отказаться, все более представлялись Соланке тем главным, что и определяет человеческую суть. Да на твоем месте, уважаемый, уж я бы не позволила им принудить себя врать. Я подняла бы гребаную революцию. Когда защитник правды слаб, а попирающий ее силен, не лучше ли склониться перед силой? Или восставший против силы откроет в себе сокрытую мощь и низложит деспота? Когда борцы за правду снаряжают тысячи кораблей и дотла сжигают «башни безверхие» Илиона лжи, должны ли они считаться освободителями или, побивая врага его же оружием, они уподобляются презренным варварам (бабурянам), чьи грады и веси обрекают огню? Где кончается терпимость? Как далеко можно зайти в борьбе за правду, не переступив запретной черты, за которой мы все оказываемся антиподами самим себе, адептами неправды?
Ближе к кульминации истории про Галилео-1 Соланка вставил один из таких определяющих эпизодов. Престарелый Акаж Кронос, скрывающийся от собственных творений, схвачен воинами Могола и в цепях препровожден к его двору. К этому моменту противостояние между бабурянами и Кукольными Королями, длящееся целую вечность, зашло в тупик, как Троянская война, и бабуряне склонны винить старика Кроноса, творца киборгов, во всех совершаемых Кукольными Королями злодеяниях. Слова Кроноса о том, что он более не властен над собственными созданиями, Могол встречает недоверчивым смехом. Далее Соланка на нескольких страницах расписал длинный диспут двух мужей об истинной природе жизни — как возникшей в результате биологического акта, так и порожденной талантом и воображением живых существ. Следует ли считать «живым» лишь живую природу или искусственно созданное тоже может быть «живым»? Ниже ли воображаемый мир мира органического? Кронос, остающийся творческим гением, несмотря на свое свержение и долгие скитания, с гордостью отстаивает права киборгов: они обладают всеми характерными признаками разумных существ, это полноценные самостоятельные жизнеформы. Они способны пользоваться орудиями труда, как Homo faber, человек мастеровитый, рассуждать и совершать нравственный выбор, как Homo sapiens. Они умеют лечить свои болезни и воспроизводить потомство, а избавившись от него, своего создателя, они стали полностью свободны. Могол не согласился ни с одним из этих аргументов. «Испорченную посудомоечную машину не научишь убирать со столов грязную посуду», — возражал он. Восставший киборг остается простой куклой, робот-изменник — обычным роботом. Тут и спорить не о чем. На самом деле Кроносу надлежит немедленно отречься от подобных теорий и снабдить бабурян техническими данными, необходимыми для того, чтобы приструнить распоясавшиеся машины. Если же он откажется — тут Могол резко сменил тон, — Кроноса подвергнут пыткам, а будет упорствовать — разорвут на части.
Так называемое отречение Кроноса, признавшего, что машины не имеют бессмертной души, в отличие от людей, приветствовалось глубоко религиозными бабурянами как серьезная победа. Информация, полученная от сломленного ученого, позволила антиподам изготовить новое оружие, парализующее нейросистему киборгов и таким образом выводящее их из строя. (Использовать в отношении киборгов слово «убивать» запрещалось: нельзя отнять жизнь у того, что никогда не было живым.) Силы Кукольных Королей — какаев — бежали в беспорядке, и победа бабурян казалась неминуемой. Сам Кукольник оказался среди павших. Слишком эгоистичный — слишком «последовательный» — для того, чтобы создать свою копию, он оставался единственным в своем роде, и с его гибелью этот персонаж был стерт из компьютерной памяти. Возродить его к жизни мог лишь Акаж Кронос, судьба которого туманна. Возможно, несмотря на полную капитуляцию ученого, Могол все же убил его. А может, Кроноса ослепили, как Тересия, и, чтобы унизить еще сильнее, отправили скитаться по миру с чашей для подаяния в руках, «нести людям правду, которой никто никогда не поверит», снова и снова выслушивать на каждом шагу историю краха самого великого его проекта, превращения некогда могучих Кукольных Королей, киборгов из Рейка, чувствующих машин, которым впервые удалось преодолеть черту, отделяющую бездушные механизмы от живых существ, в груды бесполезного хлама. И хотя никто вокруг не хотел слушать правду, от которой он сам некогда отрекся, Кроносу было очевидно: эта катастрофа произошла из-за него, к ней привели его трусость и малодушие.
Но когда мнилось, что конец наступит со дня на день, ход войны неожиданно переломился. Армия Кукольных Королей перегруппировалась под новым, двойным руководством. Замин Рейкская и ее двойник-киборг, Богиня Победы, объединили силы, как новоявленные близнецы правительницы индийского княжества Джанси, рани Лакшми-Баи, восставшей против колониального гнета, или, скорее, как мятежная Глупышка, в новом, чреватом двойными неприятностями воплощении, затеявшая обещанную ею «гребаную революцию». Объединив свои блестящие способности, они создали электронные щиты, защищающие от оружия бабурян.
Предводительствуемая Замин и Богиней Победы армия какаев перешла в массированное наступление и обложила главную крепость Могола. Так началась осада Бабурии, которой суждено было продлиться не одно десятилетие…В мире фантазии, творческом космосе, начало которому было положено обычным изготовлением кукол и который разросся в многорукое мультимедийное чудовище, нет нужды отвечать на вопросы — куда лучше перефразировать их на занятный лад. Нет и необходимости сочинять конец истории. На самом деле с точки зрения долгосрочных коммерческих перспектив проекта очень важно, чтобы сюжет мог раскручиваться практически бесконечно, чтобы в него периодически вплетались новые приключения и сюжетные линии, вливались новые герои, изображениями которых — куклами, игрушками, роботами — можно торговать. Изначально придуманная профессором основная история стала скелетом, у которого время от времени вдруг отрастали новые кости. Она сделалась рамкой, хребтом для постоянно меняющего облик вымышленного существа, кормившегося любым случайным мусором: эпизодами из жизни своего создателя, обрывками сплетен, серьезными научными данными, текущими событиями, феноменами массовой и элитарной культуры, но более всего — прошлым, самым питательным блюдом в этом меню. В том, чтобы обшаривать мировое хранилище старых историй, нет ничего противозаконного. Немногие из пользователей Интернета были знакомы с мифологией и даже просто с древней историей. Все, что требовалось, — дать древним сюжетам новый, современный поворот. Произвести трансмутацию. Сайт Кукольных Королей начал работать в режиме реального времени и тут же набрал самый высокий рейтинг, который и не думал падать. Комментарии пользователей хлынули потоком. Тысячи ручейков влились в реку воображения Соланки. Воды ее полнились и поднимались.
Поскольку подобная работа никак не может устояться или остановиться, пребывая в постоянном развитии, в состоянии перманентной революции, кое-какие нестыковки неизбежны. Истории персонажей и местностей, даже их имена и названия иногда изменялись, по мере того как все отчетливее и яснее становилось авторское видение придуманной вселенной. Некоторые сюжетные линии обнаруживали куда более богатые возможности, чем профессору представлялось вначале, и со временем сильно разрастались. И важнейшей из них стала линия Замин — Богини Победы. Согласно первоначальному замыслу, Замин была всего лишь красивой женщиной, а вовсе не ученой особой. Однако позднее, когда Соланка — не без влияния Милы Мило, как он сам признавал, — сообразил, какую важную роль должна сыграть в кульминационной части его истории Замин, он вернулся к началу и пополнил ее биографию новыми деталями, которые не только уравняли Замин с Кроносом в учености, но и поставили выше него в эмоциональном и сексуальном плане. Несколько сюжетных ходов зашли в тупик и были свернуты. К примеру, в ранних набросках подобной Галилею фигурой, пленником Могола, Соланке виделся киборг Кукольник, а не исчезнувший Акаж Кронос. В этой версии, отрекаясь от собственного права называться «жизнеформой», признавая превосходство антиподов, Кукольник совершает преступление как против себя, так и против всей своей расы. Позднее Кукольнику удается сбежать из бабурянской тюрьмы, и, когда пропагандистская машина Могола распространяет весть о его отречении, чтобы подорвать авторитет киборга, тот горячо отвергает обвинения, объявляя, что никогда не был в плену у Могола, что от правды отступился его человеческий двойник, Кронос. Хотя Соланка предпочел этой версии другую, он все еще сомневался в правильности своего выбора и даже решил попробовать вставить ее в текст. В конце концов, приняв во внимание благосклонность Всемирной паутины к альтернативным возможностям, Соланка выложил эту историю на сайт в качестве возможного варианта развития событий.
Имена собственные «Бабурия» и «Могол» также появились не сразу. Имя «Могол», разумеется, восходило к династии Великих Моголов, первым из которых был Бабур. Однако Бабур Малика Соланки не был тем древним, давно почившим правителем. Это был также выдвинутый из низов предводитель неудавшегося индолилипутского парада-демонстрации в Нью-Йорке, которому, с точки зрения Соланки, Нила Махендра уделяла слишком много внимания. Парад начался самым жалким образом, а завершился банальной дракой. В северо-западном углу парка на Вашингтон-сквер, под равнодушными взглядами торговцев прохладительными напитками, уличных фокусников, велосипедистов и карманников, собралось около сотни мужчин и несколько женщин индолилипутского происхождения; их ряды пополнили немногочисленные американцы, друзья, любовники, супруги и отпрыски, члены всевозможных левых движений, солидарные представители дружественных диаспор, индийцы из Бруклина и Квинса, а также неизбежные любители всякого рода шествий. В общей сложности порядка тысячи человек, по заявлениям организаторов, и не более двух с половиной сотен, по подсчетам полиции. Назначенная на то же время демонстрация этнических элби собрала еще меньше участников, которые были вынуждены с позором разойтись, даже не начав марша. Тем не менее мелкие группки недовольных и уже крепко выпивших элби потянулись к Вашингтон-сквер и стали выкрикивать оскорбления в адрес индолилипутских мужчин и позорить их женщин. Началась драка. Прибывшие представители полицейского департамента Нью-Йорка недоумевали, как такое незначительное событие могло перерасти в столь жаркую потасовку, а когда решили вмешаться, было уже поздно. Толпа нахлынула на полицейских, в ход пошли ножи, и несколько человек было ранено, но не смертельно. Буквально в считанные секунды площадь опустела. Из недавних демонстрантов на ней остались лишь Нила Махендра, Малик Соланка и голый по пояс, бритоголовый великан с мегафоном в одной руке и флагом в другой. Это был оранжево-зеленый стяг пока еще не существующей Республики Филбистан — от английского сокращения FILB (Free Indian Lilliput Blefuscu — Свободные Индийские Острова Лилипут и Блефуску). Добавление в конце слова напоминало гражданам республики об их прародине, Индостане. Обнаженный до пояса гигант и был Бабур, молодой политический лидер, проделавший долгий путь с островов специально для того, чтобы обратиться с речью к участникам марша. Лишенный волос и возможности зачитать свое обращение, он выглядел таким безнадежно потерянным, что Нила Махендра вдруг бросилась к нему со всех ног, оставив Соланку в гордом одиночестве. Едва завидев спешащую к нему Нилу, великан выпустил из рук флаг, древко которого тут же больно стукнуло его по голове. Бабур пошатнулся, но — надо отдать ему должное — сумел удержаться на ногах.
Нила была сама заботливость, видимо, решила, что своей несказанной красотой сумеет возместить соплеменнику трудности долгого и бессмысленного вояжа. Бабур действительно воспрянул духом и уже через несколько мгновений произнес заготовленную речь, обращаясь к Ниле так, словно она одна представляла собой огромную массу людей, которую он надеялся здесь увидеть. Он говорил, что Рубикон уже перейден. Что не может быть и речи о том, чтобы сдаться или пойти на компромисс. Он говорил, что сейчас, когда Конституция, за которую так долго боролись лилипуты, отменена, а положение об обязательном участии в правительстве Лилипут-Блефуску представителей от индолилипутов так позорно игнорируется, пришло время перейти к крайним мерам. «Имеющие власть никогда не расстанутся с нею добровольно, — громогласно заявлял он. — Те, кто нуждается во власти, должны взять ее сами». Глаза Нилы сверкали. Она упомянула о своем телевизионном проекте, на что Бабур серьезно закивал, утешая себя тем, что из сегодняшней неудачи, быть может, удастся извлечь хоть какую-то пользу. «Пойдем, — сказал он Ниле, беря ее за руку. (Соланка отметил, с какой готовностью вложила она свою руку в ладонь соотечественника.) — Пойдем. Нужно много-много всего обсудить. Нужно много-много сделать прямо сейчас». Уходя с площади с Бабуром, Нила ни разу не обернулась.