Ярость

И в тот самый момент, когда она почти что сунула нос в телевизор, чтобы получше присмотреться к шраму, труп пошевелился.

Хеля вскрикнула и отскочила от экрана.

— Как в фильме ужасов, бли-ин, нормально, — произнесла она вслух, чтобы прибавить себе смелости, и инстинктивно вернулась на свое место на кровати.

Приход в себя занял у «трупа» несколько секунд. Он покашлял, огляделся, увидел, что ничего интересного в трубе нет, после чего задрал голову, глядя в камеру, то есть, прямо в глаза Хеле.

Взрослый мужчина с самым обыкновенным лицом, ни уродливым, ни особо красивым. Лицо квадратное, мужское самым пещерным образом, который в Хеле всегда будил отвращение, ей казалось, что подобные мужчины гораздо сильнее потеют, и от них больше воняет. Брови у него были толстые, черные, как будто в чем-то искусственные.

Глаза мужчины какое-то время двигались во все стороны, наверняка он оглядывался, где находится, но с точки зрения Хели выглядело все это комично, как будто бы он осматривал ее камеру. Начальное изумление быстро сменилось бешенством, лицо мужчины искривилось в гримасе злости.

— Ты чего, совсем поехала?! — крикнул он. — Что это за идиотский театр!

Ему никто не отвечал, но никто и не прерывал работу. На фоне все время были слышны отзвуки чего-то, о чем Хеля впервые подумала как о приготовлениях к казни. По телу вновь пробежала дрожью.

Мужчина резко дернулся, как будто желая заставить свою тюрьму упасть. Руки у него были связаны спереди, пальцами он мог коснуться стенки. Тогда он положил ладони плоско и попытался раскачать трубу. Безрезультатно, та даже не дрогнула.

Хеля заметила, что на одной руке мужчины нет двух пальцев.

— Ты еще пожалеешь об этом! — заорал плененный.

Он устал дергаться. Мужчина затих и попытался успокоить дыхание, на лбу выступили капли пота.

— Пизда ёбаная, ты пожалеешь, можешь быть уверена, — бурчал мужчина. — Вот это я тебе, блядь, гарантирую.

На лице мужчины появилась тень. Явно кто-то встал на лестнице и заслонил свет.

Мужчина криво усмехнулся.

— И что это тебе даст? Чего ты хочешь этим добиться? Что? Утопишь меня тут? Убьешь? Каким-то образом избавишься? Что это поменяет?

В средину трубы широким потоком посыпались белые гранулы. На вид — подавленный пенополистрирол. Хеля удивленно подняла брови. Странно, очень странно.

Маленькие гранулы очень быстро поднялись до колен мужчины.

— Что, засыплешь меня пенополистиролом? Правда?

Он потянул носом, как будто почувствовал неприятный запах. Глянул на шарики, в быстром темпе покрывающие его тело. Глаза его говорили о том, что что-то здесь не так. Он скривился и дернулся, словно человек, которого укусил комар, или у которого засвербело в месте, какое ну никак невозможно почесать.

Он глянул в камеру, и впервые агрессия на его лице сменилась поначалу беспокойством, а потом просто страхом.

Белые гранулы доставали ему уж до пояса.

— Эй, мы же занимались любовью, — мягко произнес он. — И еще можем заниматься. Серьезно, мир ведь создан для любви. У нас всего одна жизнь, зачем же тратить ее на ненависть?

— Ты — уже нет, — тихо ответил женский голос. Настолько тихо, что Хеля едва услышала, а может это микрофон плохо собирал звук. Сыплющиеся пластиковые шарики заглушали почти что все, за исключением низкого голоса мужчины.

— Что — я уже нет? — спросил тот, кривясь и дергаясь, как будто бы к комарам присоединились еще и оводы.

— У тебя уже нет жизни, — ответил голос. Тихо, спокойно, без какой-либо ненависти и печали. Просто, как будто бы предоставлял очевидную информацию: который час, или что автобус со стоянки уже отошел.

Хеля вздрогнула. Голос показался ей знакомым.

Гранулы засыпали мужчину уже по шею.

— Ну ладно, я понял, — произнес тот с трудом. — Болит, щиплет, свой урок страданий я уже получил. В этом дело?

Лицо его сделалось багровым, капли пота собрались на носу и скапывали на гранулы. Хеля заметила, что пот вел себя так, будто падал на горячую сковороду, из места падения поднимался легкий дымок.

Девушка инстинктивно сжалась. До нее дошло: что бы ни приготовлено для мужчины, это должно быть ужасным. Теоретически она понимала, что это «что-то» не выскочит из телевизора, но страх перехватывал над ней контроль. Мужчина в первый раз вскрикнул. Не от ярости, а от боли, это был крик раненого зверя. Хеля заткнула уши, чтобы не слышать этого. Но глаз от экрана оторвать не могла.

А потом произошло нечто неожиданное. Пленник начал бросаться во все стороны, отчаянно размахивая головой; выглядело это так, словно бы он, вопреки логике, пытался выползти из своей шкуры. В ходе этих попыток, тяжело дыша и крича, он совершил громадную ошибку: погрузил лицо в таинственные гранулы. Похоже, он захлебнулся ними, потому что неожиданно начал давиться и плевать и орать изо всех сил. В пароксизме боли он откинул голову назад, с грохотом колотя ею о металлическую трубу, а Хеля увидела, что рот его превратился с кровавую яму, в которой дымятся и пенятся белые гранулы, какая-то химическая реакция приводит к тому, что, в соединении с водой они превращаются в едкую субстанцию.

Неожиданно крик умолк. В первый момент Хеля подумала, что это просто отказал звук, но нет. Она слышала шипение реакции, шелест гранул, в которых бился мужчина, глухие удары, когда он валил головой о трубу. Глядя на его широко раскрытый рот, она поняла, что тот все время вопит. Вот только та кислота — или что там было — уже разъела голосовые связки.

Его крик сделался немым.

Никогда еще девушка не видела чего-либо в такой степени пугающего. Это было даже хуже, чем яма вместо рта. Хуже, чем кровавый ошейник, появившийся на шее там, куда доходили маленькие белые гранулы, где они медленно растворяли тело несчастного. Хуже, чем глаз, в который, похоже, попал химический шарик, и который теперь помутнел, начал кровоточить и западать, как будто втекать, в глубину черепа.

Картинка изменилась, Хеля увидала другой план трубы и помещения. На площадке лестницы все время стояла женщина, с которой разговаривал мужчина. Низко наклонившаяся, с головой чуть ли не в трубе, словно она не хотела пропустить ни мгновения из страданий несчастного.

Длинные черные волосы закрывали ее лицо.

9

Часы на панели патрульного автомобиля показывали почти час дня, когда водитель остановился перед пекарней на Мицкевича.