Ярый князь

– Чай, ноги-то отморозил? – зазвенел колокольцем голос. – Чего молчишь? Никак от холода язык онемел? Иди в сени, погрейся, – и девушка, схватив Ярослава за руку, потянула за собой. – Только тихо, – прошептала она. – Я еле дождалась пока нянька уснёт, сбежала, а сторож добрый, сам двери отпер.

Получилось всё как-то само собой: лишь только Ярослав шагнул в тёмные сени, как оказался прижатым спиной к стене. Боярышня без лишних слов, обхватив голову молодца горячими ладошками, припала к его губам. Ярослав, не ожидав такого от девушки, задохнулся.

– Доню! Доченька моя! Ростисла-вуш-ка-а-а! – донёсся из глубины сеней женский голос.

– Вот старая… и тут меня нашла, – огорчённо выдохнула боярышня, отстранясь от Ярослава. – Ты завтра, после того как великий князь Дмитрий Константинович отъедет в свой Нижний, за холодную кладовую приходи. Жди там. Я приду, коли от нянюшки сбегу, – и Ростислава, прильнув к молодцу, игриво укусила его за подбородок. Хихикнув своей проказе, она бесшумно растворилась в темноте.

«Вот так недотрога!» – глубоко вздохнул Ярослав, потихоньку покидая сени. Но как только он затворил за собой дверь, тут же брякнул железом запор. В тишине это прозвучало настолько неожиданно, что молодец вздрогнул: «Дела-а! Словно сторож рядом стоял… А может, так и было? В сенях темень-то хоть глаз выколи…»

В эту ночь Ярослав так и не сомкнул глаз. Ему не верилось, что юная проказница сама выбрала его из многих. Вот только что с того? Она боярышня, а он – простой гридь в княжеской дружине, хотя нет, он – купец. Боярышне же не быть купчихой, а купцу – боярином!

Днём, после суматошного отъезда великого князя, Ярослав поспешил к срубу, стоявшему в глубине двора, именовавшемуся холодной кладовой. Почти до вечера прождал он Ростиславу, но та не пришла. А на вечере от дворовых он узнал, что княгиня поутру отправляется в Москву.

«Как же так? Уже завтра! А Ростислава? Я даже не перемолвился с ней и словом! – лихорадочно забилась мысль. – Как вызвать её на слово?»

Наконец, решившись, он подошёл к вертлявой девице, виденной им во внутренних светлицах терема. Вложив ей в ладонь медную монетку, тихо спросил:

– Ты боярышню увидишь?

Та, быстро сообразив, что к чему, кивнула.

– Передай ей, что я завтра уезжаю и хочу проститься.

Девица, округлив глаза, прошипела:

– Боязно! А ну дознается кто… не жить мне!

– Не дознается, – и Ярослав вложил ей в ладонь серебряную монетку. От такого богатства девица не устояла, и шепнув: «Пожди», скрылась за дверьми трапезной.

Вскоре она вернулась, и по её сияющей мордашке Ярослав понял, что просьба дошла до Ростиславы.

– Боярышня велела передать, чтобы ты уезжал с легким сердцем.

– И всё? – удивленно протянул Ярослав.

– Всё! – поджала плечи девица.

– Может, в горенке нянька её была? – не поверил в услышанное молодец.

– Да нет же, одна-одинешенька. Ну, будет с тебя! – нахмурила брови девица. – Мне недосуг! – сердито буркнула она и мышкой юркнула в приоткрытую дверь трапезной.

Сборы санного поезда великой княгини Евдокии не заняли много времени, и ещё до полудня двинулись во Владимир. Дорога между Суздалем и стольным городом была ведома, накатана, лошади бежали резво, и ещё до закрытия ворот на ночь поезд въехал в город.

В пути Ярослав был хмур, с московскими дружинниками не разговаривал, хотя те не раз обращались к молодцу с вопросом: «Откуда у простого гридя конь, на котором впору сидеть лишь князю?»

Во Владимире расположились в княжеском тереме. Дружинникам отвели место для ночлега в левом пристрое.

Приезд великой княгини ожидали, и потому в горницах было жарко натоплено, в коридорах стоял манящий запах жареного мяса и хмельного меда. Владимирские бояре и купцы ждали, что княгиня пригласит их на пир, ведь крещение княжича – праздник, но Евдокия только вышла на высокое резное крыльцо и при свете потрескивавших смоляных факелов лишь поблагодарила лучших градских людей за верную службу великому князю Дмитрию Ивановичу.

Перед тем как отойти ко сну, Ярослав отправился на конюшню, чтобы проверить, хорошо ли ухожены его конь и две заводные лошади. Там-то его и отыскал служка дворовый, посланный огнищанином [30] княжеского терема боярином Семёном.

30

Огнищанин – боярин, ответственный за всё течение жизни княжеского двора.

– Государыня кличет!

Ярослав поспешил в терем. Пройдя на княжескую половину, тут же был остановлен двумя дюжими дружинниками.

– Куда? – преградили они путь. – Никого впускать не велено!

– Княгиней зван.

– Нам неведомо! Стой здесь! – распорядился один из дружинников и куда-то ушёл. Вскоре вернулся с боярином Семёном.

– Пойдем со мной, – кивнул огнищанин. Миновав несколько дверей, он остановился перед низенькой дверью. – Проходи. Жди! – ткнул он перстом в проём. – И не балуй! Чай, не у себя в гридницкой…

Горенка была небольшой – об одно окно. Ярослав огляделся: вдоль стен – лавки, у окна – резной стол, возле него два стольца, на столе в чаше масляный светильник, в красном углу – маленькая икона.

«Зачем позвала княгиня? – терялся он в догадках. – Да так поздно?»

Ожидать пришлось недолго. Вскоре дверь скрипнула, и через порог шагнула, судя по одеянию, женщина. Разглядеть, кто это, из-за тени, падающей от широкоплечего Ярослава, было невозможно, и он, памятуя, кто его позвал, склонился в поклоне.

– Государыня… – взволнованно произнёс Ярослав.

– Так-то лучше… Уже государыней кличешь, – озорно зазвучал над склоненной головой такой знакомый и желанный голос.

– Ростислава…

Молодой гридь опустился на колени и обнял девушку за талию.

– Ты ли это? – ещё не веря в своё счастье, растерянно произнёс Ярослав.

– Конечно, я! А может, ты ещё кого-то ждал? – рассмеялась девушка. – А ты думал, что так просто от меня сбежать? Нет! Я тебя выбрала! И теперь ты мой! Только мой и ничей больше!

– А как же Нил Семёнович? Не отдаст ведь за меня…

– Батюшка мне не указ! – заявила Ростислава. – С тобой в Коломне останусь. Возьмёшь в жёны?

– Как же без родительского благословения? Проклянёт ведь Нил Семёнович… Как в грехе-то жить?

– Эх ты! – Ростислава отбросила руки молодца со своего стана. – А я думала, что люба тебе! Готова из родительского дома за тобой пойти…

– Да я жить без тебя не могу…

– Молчи уж, – отшатнулась от всё так же стоявшего на коленях молодца Ростислава. – Зрела коня твоего: хорош конь, добрый, горячий, кровей знатных, да седок на нём не тот… Княгинюшка сказывала, что ты купец. А купец – он и есть купец. Прощай, – дрогнула голосом боярышня. – Не ищи встреч со мной. Не трави душу! – и, всхлипнув, выбежала за дверь.