Ярый князь

Придавленный тревожными мыслями Ярослав не заметил, как уснул, и только когда солнечные тучи ласково коснулись щеки, он размежил веки.

«Что ж, штаны тёмно-синие, рубаха белая, полукафтан… Будет жарко, сниму… сапоги без каблуков, мягкие, татарские… Да и бог с ними… Не купец, не воин, не татарин… И так сойдёт. Вот только борода и волосы! За время пути оброс!»

Ярослав на берегу ближе к воде выкопал ямку, подождал, пока она заполнится – лицо отразилось как в серебряном зеркале. Вытащил кинжал. Лезвие наудачу оказалось острым. Путём неимоверных усилий, он укоротил бороду и усы, а волосы на голове стянул отрезанной от полукафтана полоской. Оглядев своё лицо в стоячей воде, остался доволен. «Теперь можно и в город!»

Путь оказался неблизок. Только к полудню, обойдя несколько утопающих в зелени за высокими каменными изгородями загородных усадеб ханских сановников, Ярослав вышел к окраине простиравшегося от края и до края стольного ордынского города. Новгородец знал, что город велик, и даже побывал в нём с ушкуйниками, но что он такой огромный, даже представить себе не мог.

«Как же искать в нём Ачихожию?»

Как в русских или татарских городах-крепостях, посадов не было. Только была степь… и уже городские улицы – ровные, мощёные, дома каменные, один на другой непохожие. По рассказам рязанского боярина Михаила Никодимыча и по рассказам ханского посла Ярослав знал, что в Сарай-Берке поставлен православный храм и службу в нём правит епископ Афанасий.

«Вот кто мне поможет!» – решил молодец и уверенно направился по прямой как стрела улице к центру города. Именно там, недалеко от дворца великого хана, была поставлена церковь.

Только ближе к вечеру, изрядно утомившись, Ярослав оказался перед небольшой, но каменной церковью, над чёрной маковкой которой, видимо, покрытой свинцовым листом, в лучах заходящего солнца сиял золочёный крест. Епископа в храме не оказалось, но церковный служка провёл молодца в добротный каменный дом.

Епископ оказался высоким, широкоплечим, с аккуратно постриженной бородой и усами мужиком, облачённым в светло-серую рясу.

– С чем пожаловал, сын мой?! – густым басом рявкнул священнослужитель. – Почто не знаю?

– Благослови, отче, – встал на колени Ярослав.

Осенив крестом, епископ Афанасий положил мощную широкую длань на склоненную голову.

– Встань. Пылью пахнешь… Иди умойся… Проводи, – кивнул он церковному служке.

Наскоро приведя себя в порядок, Ярослав прошёл в покои епископа.

– Издалёка… – не спрашивая, а лишь уточняя, пробасил епископ. – Никак с Руси. С чем пожаловал?

– Из Руси! – склонил голову Ярослав. – Не своей волей я здесь…

– Добре! Садись к столу, вечерять будем. Позже расскажешь.

Уже заполночь новгородец окончил свой рассказ. Епископ его не перебивал. Лишь однажды, когда Ярослав рассказывал о встрече с великим князем владимирским Дмитрием Ивановичем, он уточнил: «А епископ Алексий тоже в беседе участвовал?»

В завершение рассказа владыка Афанасий заверил:

– В деле твоём я тебе помощник. Ачихожию не знаю, но найду, будь в надёже. Ты же иди почивать. Арсений, – позвал он служку, – проводи.

Оставшись один, владыка Афанасий вытащил из сундучка большую тяжёлую книгу в кожаном переплете и, пролистнув десяток страниц, на чистом поле написал киноварью: «А ноне явился ко мне человек из Руси. А в рассказе сказался новгородским купцом Ярославом сыном Тихона и тот купец зело сладословен и удачлив, а судьбу дал Господь ему изменчивую и нелёгкую. А рассказ о нём будет таков: лета…»

2

Сопровождавший Ярослава высокий стройный юноша в лёгком шёлковом халате и таких же лёгких шёлковых шароварах открыл тяжёлую массивную с замысловатым рисунком арабской вязи слов дверь и, склонив голову, пригласил его войти. Широкая мраморная лестница вела наверх. Перила, резные из неизвестного новгородцу чёрного дерева, завершались в рост человека из розового мрамора женскими фигурами, полуобнажёнными, что несколько смутило не очень сведущего в этом молодца.

Взору открылся огромный, как Ярославу показалось, зал, залитый солнцем, потолок которого поддерживали тонкие колонны. В его центре стоял в белых шёлковых одеждах князь Ачихожия.

Улыбаясь и широко раскрыв руки для объятий, он пошёл навстречу нежданному гостю.

– Не думал увидеть тебя так скоро! Рад встрече!

Князь обнял Ярослава и расцеловал в щеки трижды по-русски.

– И я несказанно рад. Ты, князь, даже представить себе не можешь, насколько я рад тебя видеть! – дрогнул голосом молодец.

Ачихожия отстранился и, хлопнув Ярослава по плечу, с улыбкой сказал:

– Ты словно ещё больше в плечах раздался… Никак внял моим словам и жениться надумал? Или нет?

– Не до женитьбы мне… Поверь…

– Верю. Здесь жарко, пойдём на крышу дома, там тень, прохлада…

Боковая лестница повела ещё выше, и вот ещё одно чудо: словно в сказочный сад вошёл новгородец. Таких деревьев и цветов он ещё не видел. В тени их широких листьев располагалось возвышение, устланное ковром, на котором стоял низенький столик и разбросано множество подушек, отсвечивающих атласом.

– Располагайся, – повёл рукой князь и, чтобы не стеснять молодца, возлёг на подушки первым.

Как только Ярослав умостился на ложе, вокруг них неслышно заскользили две молоденькие симпатичные девушки, одетые в лёгкие пёстрые одежды, словно диковинные птички. С подносов, которые они держали в руках, на столик перекочевали кубки, кувшин с длинным узким горлышком, невиданные доселе Ярославом фрукты, какие-то кусочки желтоватого цвета с тёмными вкраплениями и ещё множество лакомств.

– Хороши?! – кивнул князь на прислуживающих девушек. – То мои старшенькие: Лика и Айра… Ты не подумай… У меня слуг полон дом, но в знак уважения тебе прислуживают мои дочери.

Ярослав подхватился с ложа и поклонился поясно и князю, и замершим в смущении девушкам.

По тому, как расплылся в улыбке Ачихожия, ему это было приятно.

После того как было воздано по заслугам вину и лакомствам, князь сказал:

– Теперь рассказывай. Раз не за женой приехал в Сарай-Берке, то дело должно быть непростое…

– Всё так, князь. Только не своей волей я в стольном граде ордынском… Привезён сюда в железах, как раб, да сбежал случаем…

Ачихожия от услышанного аж потерял дар речи: как подносил кубок с вином ко рту, так тот и замер на пол пути.

– Да, да… Хочешь, сниму сапоги… на щиколотках следы кровавые от железа…

– Да как же ты? Кто же так постарался? – только и вымолвил князь.

– Никто! Знать, Господу Богу было угодно…

– Оставь Господа своего в покое, – отмахнулся Ачихожия. – Давай-ка неспешно поведай мне все, что с тобой случилось. А я решу, кто в том виновен.

Ярослав, ничего не скрывая, поведал князю о своих злоключениях, и когда замолчал, Ачихожия, положив на его руку свою, сказал:

– Так я и думал: все беды от баб. Поверь, у меня их пять, три ещё маленькие, но забот от них, а главное, глуму как от табуна кобылиц! Не тревожься, я тебе помогу: и на Руси будешь, и девка та твоей будет. Я-то уж постараюсь, и ты за себя порадей! К епископу тебе возвращаться не след. К хану Мюриду он был вхож, а хан Азиз до себя никого не допускает.