Ясень и яблоня. Книга 2: Чёрный камень Эрхины

Два передних корабля уже так сблизились, что кричать не приходилось. Торвард видел перед собой это продолговатое скуластое лицо, которое после двухлетней разлуки казалось новым и удивительным. Прямо на него смотрели знакомые темно-голубые глаза, близко посаженные под густыми черными бровями, острые, как льдинки, и блестящие, как звезды. Торвард едва понимал, что говорит: он был так рад этой встрече, что охотно перескочил бы на «Брокка» и обнял бы Роллауга; но узкие голубые глаза смотрели на него с холодной враждебностью, а сам он все еще звался Колем, который отнюдь не был побратимом конунга хэдмаров. Все эти месяцы Торварду удавалось быть другим, почти веря, что он и есть другой. Но перед Роллаугом оказалось так же трудно быть Колем, как перед Сэлой. Почти невозможно. Тем меньше Торварду хотелось с ним сражаться и тем больше – поскорее остаться с ним наедине. А к этому был только один путь.

– Ты не пропустишь нас? – с самым воинственным видом уточнил он.

– Ты удивительно догадлив.

– Тогда мы пройдем сами!

– Пройдите! – Роллауг даже изогнулся, словно пропускал гостей впереди себя в дом, хотя за спиной у него была носовая часть корабля.

– Мы очистим себе дорогу. А если ты, Роллауг конунг, так предан конунгу фьяллей, то я вызываю тебя на поединок!

Туалы за его спиной опять загудели, и на этот раз их недовольство было направлено на него самого.

– Почему ты хочешь взять все на себя! – с видом ограбленных возмущались они. – Мы тоже имеем право биться!

– Поберегите свой пыл для фьяллей! – быстро обернувшись, огрызнулся Торвард. – Вы забыли, что наш враг – не здесь? Я должен довести вас до Аскефьорда целыми! Всех! Здесь мы «глаз богини Бат» не найдем!

– Конечно, в юности каких только безумств я не совершал, но теперь я конунг и должен заботиться о своей чести! – ответил тем временем Роллауг. – Достаточно ли хорош твой род, чтобы я мог с тобой биться? Кто ты?

– Я – прямой потомок Харабаны Старого, по прозвищу Могущественный Отец! – ответил Торвард. Даже в чужом обличье он должен был дать достойный ответ на этот вопрос. – И, клянусь Владыкой Ратей, ни одного человека в Морском Пути не опозорит поединок со мной! Если он не трус, конечно!

Последнее он добавил, чтобы поддразнить немного своего изящно-заносчивого соперника, но тот и бровью не повел.

– Тогда веди корабль к берегу. Здесь неподалеку есть подходящее место. – Роллауг показал острием копья в сторону мыса, из-за которого вышел.

«Брокк» первым пристал к каменистому берегу, за ним последовал «Единорог». Остальные пять пока остались в воде, прошли чуть дальше и остановились напротив мыса, окружив его со всех сторон, так что свидетелей поединка было сколько угодно. Объявили условия: если предводитель туалов одерживает победу, то Роллауг конунг беспрепятственно пропускает их мимо своих земель. Если же он проиграет, то туалы могут так же беспрепятственно повернуть назад. Или биться с превосходящим численно противником, что означало заведомый проигрыш, поскольку туалы не имели никакого опыта морских боев.

На сам мыс, хорошо видный с моря и с берега, поднялись только Торвард и Роллауг.

– Позови твоего оруженосца, я не возражаю, чтобы щит был заменен дважды, – великодушно предложил Роллауг, снимая шлем и передавая его собственному оруженосцу.

Торвард мимоходом узнал румяное юношеское лицо: это был Торстейн, младший двоюродной брат Роллауговой жены, – и по привычке подмигнул ему, но встретил в ответ изумленный взгляд парня и мысленно выругался. Да уж, с Колем из Слэттенланда Торстейн никогда не встречался.

– Лучше мы положим запасные щиты на землю, и пусть оруженосцы стоят подальше, – сказал Торвард Роллаугу. – Нам не надо других свидетелей, кроме Одина! Здесь, конечно, не два весла, но тоже место неплохое!

Роллауг бросил на него значительный взгляд. Ему мгновенно вспомнились те два весла восьмилетней давности. Обладая быстрым умом и тончайшим чутьем, он сразу понял, что это сказано неспроста. Но даже Роллауг еще не мог угадать, что скрыто за этим намеком!

Торвард отдал шлем Иггмунду и знаком послал его к остальной дружине, которая ждала возле корабля.

– Именем Харабаны Старого, нашего общего предка, – громко, чтобы слышали дружины, провозгласил Роллауг. – Я, Роллауг сын Хединвальда, конунг Хэдмарланда, призываю Одина на это место, где встречаются земля и вода, и пусть он рассудит нас!

С самого начала поединка дружинам всех семи кораблей стало очевидно, что каждый из вождей повстречал достойного соперника. Обмениваясь осторожными выпадами, оба старались выяснить возможности друг друга. Теперь они были совсем рядом: Торвард мог рассмотреть даже маленькие белые шрамики, которые окружали рот Роллауга и которых почти не скрывала небольшая светлая бородка. Эти следы остались от проколов, через которые Роллаугу действительно когда-то зашили рот. И Торвард любил его за эти шрамы, чем-то родственные его собственной рваной щеке, – такие разные, они в самом деле были назваными братьями по беспокойной судьбе.

Оставаясь внешне невозмутимым, Роллауг чувствовал все большее недоумение. Он сразу понял, что противник не собирается ни убивать его, ни даже ранить, что совсем не сочеталось с заносчивыми и вызывающими речами, а еще заметил разницу между фигурой туальского вождя и силой его ударов. Роллауг Зашитый Рот был почти единственным в Морском Пути человеком, который ухитрялся совмещать противоестественное для мужчины занятие колдовством с выучкой прекрасного бойца.

И вдруг Роллауг начал говорить. Поначалу Торвард за звоном клинков не расслышал его, и первое, что дошло до его сознания, был не смысл слов, а выражение голоса: спокойное, почти деловитое, без следа той надменной насмешливости, с которой Роллауг говорил с ним перед поединком.

– Сдается мне, что ты вовсе не туал, – сказал Роллауг, ни на миг не прекращая двигаться.

– Я не туал, – подтвердил Торвард. – И даже Колем, сыном конунга слэттов, я был не всегда.

– У старого Хеймира нет такого сына. И если я хоть что-то в этом понимаю, – а иначе я не дожил бы до этой примечательной встречи! – драться тебя учили в Морском Пути. И не южнее Фьялленланда!

– Ты отлично разбираешься в этом! – весело одобрил Торвард, чувствуя, что его соперник-собеседник на правильном пути. – Меня учили держать меч в дружине Торбранда конунга. И я могу только гордиться, если по мне это видно!

– Тогда ты гораздо ближе к Торварду конунгу, чем к фрие Эрхине! Что же сделало тебя его врагом?

– Все, что я делаю, послужит к его чести. И к исполнению его желаний. Хотя эти люди, возможно, думают иначе.

– Есть ли у тебя знак, чтобы я верил твоим словам?

– Есть. Но не из тех, что можно увидеть. Или потрогать. Помнишь ли ты нож с оленьей рукояткой? Моховой пласт с брусникой? И красную росу на серой земле зеленого леса?

Роллауг впился в него глазами: все это означало одну, вполне определенную вещь. Обряд побратимства, который он сам, за свою богатую событиями жизнь, проходил только один раз.