Яшмовая долина

Элоиза напряглась. Прикосновения остановились.

Тогда я взял ее за руку и стал рисовать круги за нее, пока она снова не взялась за дело.

— Я вырос в Потомаке, штат Мэриленд. Моя мать занимается политикой. Она советник нескольких влиятельных чиновников. И она работает в избирательных кампаниях. В годы выборов мама была практически призраком. В тот год, когда сенатор, которого она консультировала, проиграл, ну... скажем так, она оставалась в своем крыле дома, а я — в своем.

— В своем крыле? — глаза Элоизы расширились.

— Мой отец занимается сбором средств на политические цели, но он сам из богатой семьи. — Очень богатой семьи. Семейные деньги оплачивали их жизнь, хотя у обоих была хорошо оплачиваемая работа. — Поскольку деньги никогда не были проблемой, они работают, потому что любят работать.

И ради известности. Они жаждали быть в центре внимания.

— Это звучит не так уж плохо.

— Если только ты не их сын. И ты не родился из чувства долга, а не из любви.

Прикосновения прекратились, но на этот раз я не стал заставлять ее начинать сначала.

— Что ты имеешь в виду, говоря о чувстве долга?

Я пожал плечами.

— У богатых, влиятельных семей должны быть наследники. Не дай Бог, все их деньги достанутся кому-то, кто в них нуждается.

Вместо этого их состояния были потрачены на недвижимость по всему миру. На дома, подобные особняку моего детства, который был в тридцать раз больше того, что могло понадобиться трем людям. Я не был в Потомаке много лет. Если бы это чудовище из красного кирпича с его раскидистыми зелеными лужайками и ухоженными садами когда-нибудь стало моим, я бы с радостью продал его и пожертвовал вырученные деньги на благотворительность.

Я не помню случая, чтобы мои мать или отец делали мне выговор. Они не оскорбляли меня. Не обижались на меня. Они были просто... безучастны

— Не то, чтобы мои родители были жестокими, — сказал я Элоизе. — Я не помню случая, когда бы меня отчитали мать или отец. Они не оскорбляли меня. Не обижались на меня. Они были просто... незаинтересованными.

Полностью и абсолютно незаинтересованными.

— Как они могли быть незаинтересованными? Ты же их ребенок.

— Они просто были, — я понимал замешательство на ее лице. Такой женщине, как Элоиза, у которой была такая семья, как у нее, было трудно это понять. — Помнишь, как во время того ужина на ранчо в разговоре не было почти ни секунды паузы?

— Да.

— Представь себе полную противоположность. Таким было моё детство.

Она нахмурилась.

— Оу.

— Мама и папа оба красноречивые люди. Посади их на торжественном мероприятии или перед журналистом, и ты увидишь двух хорошо говорящих людей, которые в считанные минуты очаруют любого. Ты не подумаешь, что если посадить их за стол с их единственным сыном, то всё будет по-другому. Но у них как будто есть переключатели.

— И для тебя он выключен.

— Да, — от боли на ее лице, от сочувствия у меня защемило сердце. — Не грусти, ангел. Не грусти, ангел. В детстве у меня была вся роскошь мира.

Няни души во мне не чаяли. Репетиторы заботились о том, чтобы я был лучшим в классе. Повара готовили мне все, что я пожелаю.

— Роскошь не заменяет любви, Джаспер.

— Нет, не заменяет, — деньги не были привязанностью. — Но пока Саманта не переехала в Мэриленд, я не знал ничего лучшего.

Элоиза поежилась, словно услышав имя Саманты, почувствовала себя неуютно. Я прижал ее к себе, желая почувствовать прикосновение ее кожи к своей после стольких дней разлуки.

— Отец Саманты тоже занимается политикой, — сказал я. — Они переехали из Нью-Йорка в Потомак, когда мне было десять. Папа и Джон познакомились по работе и стали друзьями. Мама и Эшли тоже поладили, и с тех пор, если у нас было какое-то занятие или мероприятие, то наши семьи делали это вместе. Мне так больше нравилось. Когда Джон и Эшли были рядом, мои родители были в восторге. И у меня была Саманта. Вместе с ней произошли все мои первые разы. Влюбленность. Поцелуй. Мы потеряли девственность друг с другом в четырнадцать лет.

Элоиза опустила взгляд, тупо уставившись поверх моего плеча на подушку.

— Что? — спросил я.

— Просто... ревную.

Блять, мне нравилось, что она могла сказать это прямо. Что она не скрывала этого от меня.

Если бы мы поменялись местами, не уверен, что смог бы услышать о ее прошлых любовниках. Черт возьми, тот день на ранчо, когда она рассказала мне о парнях, которых приводила домой, был достаточно тяжелым.

— Ее родители такие же, как твои? — спросила она. — Незаинтересованные?

— И да, и нет, — сказал я. — Эшли — хирург и постоянно работает в больнице. Джон работает даже больше, чем мой отец. Не сомневаюсь, они любят Сэм. Но она всегда была на втором месте. Это у нас было общее. Мы уделяли друг другу внимание, которого каждый из нас жаждал.

Мы заполнили эту пустоту. В тот момент, когда наши семьи собирались вместе, мы с Сэмом исчезали, и ни один из родителей не обращал внимания на то, что мы делаем. Даже в подростковом возрасте наши родители либо не знали, либо им было все равно, когда мы исчезали в закрытой спальне и часами трахались.

Сэм была первым человеком, которого я полюбил. Первым и единственным человеком, который услышал от меня слова «Я люблю тебя». Я отдал этой женщине все, что у меня было. И все равно этого было недостаточно.

— Мы учились в одной частной школе в Мэриленде, — сказал я.

Подростковые годы мы с Сэм провели как скучающие богатые дети. С другими скучающими богатыми детьми. Трое моих одноклассников закончили школу с проблемами, связанными со злоупотреблением психотропными веществами. Было не так много наркотиков, которые мы с Сэм не попробовали. Выпивка была обычным времяпрепровождением вплоть до моего выпускного класса, когда кто-то, наконец, не вытащил мою голову из задницы.

— Сэм хотела поступать в Корнелл, потому что там познакомились её родители. Я хотел в Джорджтаун. В основном потому, что хотел остаться в Вашингтоне.

— Почему? — спросила Элоиза. — Ты не хотел уезжать от родителей?

— Хотел. Но в старших классах школы я начал заниматься каратэ в местном додзё. Это было похоже на то, что я нашел свою страсть, понимаешь? У меня было такое ощущение, что я нашел правильное место. Я привязался к своему сенсею и хотел получить свой черный пояс. Переезд в Нью-Йорк означал, что у меня будет другой учитель, а я не собирался ничего менять, начинать все сначала. Поэтому Сэм уехала, а я остался.

— Ты получил свой черный пояс?

— Да. На втором курсе Джорджтауна. Примерно через два года после этого я получил второе высшее образование. Как раз перед тем, как мой учитель скончался. Рак

— Мне очень жаль.

Элоиза прижалась поцелуем к моему сердцу.

— Мне тоже, — я запустил пальцы в ее волосы, большинство прядей уже почти высохли. — Его звали Дэн. Он изменил мою жизнь.

Он взял меня — высокомерного, избалованного мальчонку — под свое крыло. Научил меня смирению. Дисциплине. Милости. Уважению. Он был отцом, которого у меня никогда не было.