Ясный Огонь
Шрифт:
– - Пан Стахон, нельзя ли без столь долгих прелюдий?
– - Увы, пан Халлер. Для понимания той ситуации, нужно ее себе в деталях представить. Так вот...Авангард врага батальон Моровского ударом своих ракет дезорганизовал и почти уничтожил. Кстати, там же, впервые, отметился воздушный брандер конструкции пана Моровского. Такие же недавно бомбили столицу и промышленные центры Германии. Затем при поддержке передовых рот группы 'Модлин' под командованием генерала Абрахама, батальон пана Моровского захватил и понтоны одной из двух переправ, и, вскоре, навел наплавной мост для группы 'Модлин' ниже по течению. А вот после наведения той захваченной переправы, командуя 'тет де поном' Моровский был ранен, и отозван вами пан генерал Зайоц.
– - Все верно, пан Стахон.
– - Именно так все и было, пан Зайоц. И вернувшийся на другой день Моровский узнав об этом, бросил пану Ковальски перчатку, которую тот не поднял!
– - Панове, это-то тут причем?! Это ведь сугубо дисциплинарный вопрос!!!
– - Вы уверены пан, Халлер? Затаив злость на пана Моровского, пан Ковальский сейчас фактически хотел обвинить в измене или некомпетентности офицера куда более достойного, чем он сам. Не подлость ли такое поведение, панове?! Достойно ли это офицера наших войск?!
– - А я бы добавил, что это еще и несусветная глупость. Попытка убрать с фронта мастера по проведению неожиданных операций Моровского, или принизить его роль в восстановлении Сил Поветжных, окажется ножом в спину нашей общей борьбе с врагом. Вы все знаете, какой авторитет имеет пан Моровский в Силах Поветжных и у союзников. Или я не прав, панове. И стоит ли нам тогда дальше продолжать это разбирательство?
– - Гм. Пожалуй, вы правы, пан Зайоц, продолжать этот фарс, действительно, не стоит. Мое доверенное лицо подпулковник Лембович докладывал из Хелма о постройке в повяте двух заводов по переснаряжению боеприпасов всех типов, и переносу сборочных и ремонтных производств самолетов и бронетехники в район Пшемысля. То есть Моровский обоснованно оставил в Польше наиболее нужные производства, которые легко восстановить. И убрал подальше от тевтонских рук, те производства, которые, при потере, заменить будет нечем. А стало быть, панове, не все столь мрачно, как нам описал штаб Южного корпуса!
– - Вы правы, пан Халлер. Выполняя свою роль куратора наших производств, Моровский просто здраво разделил задачу снабжения, между безопасными районами Польши и поставщиками из большевистской России. Он вывел из-под тевтонского удара часть нашей промышленности и, фактически, заставил коммунистов танцевать под свою дудку. Я уверен, панове, в правоте решения покойного пана Сикорского и его заместителя пана Кукеля, который был передан болгарами немцам. Не поставь они пану Моровскому этих задач, количество и качество вооружения и амуниции на Восточном фронте было бы существенно меньше и хуже. Планируемые штабом операции на Востоке, также в значительной степени заслуга Моровского...
На этом странное и слабо подготовленное 'судилище над Моровски' было окончательно закрыто. Решение по проведенному штабом разбирательству было оформлено и подписано всеми присутствующими. Штаб Войска на Восточном фронте получил карт-бланш на планирование операций. А в штаб Южного корпуса унеслось оформленное пакетом неудовольствие верховного командования. Подпулковник Ковальски снова стал майором, и был назначен командиром альпийского польского батальона. Генералу Томме указали на его излишнюю пассивность при высоких потерях на Южном фронте, отобрали из его корпуса один полк для усиления Центрального фронта, и дали задание готовить предложения по десантной операции Альянса в северных районах Италии и на Сицилии. Такая дополнительная нагрузка, надежно купировала излишние амбиции генерала, и его штабных любимчиков, звезды карьеры которых плавно уходили за горизонт.
***
Воскресный день выдался теплым, даром, что только март. Сидела за столом с открытым окном, поэтому крик с улицы услышала сразу. И не отвлекаясь от своего дела, ответила почтальонке.
– - Эгей, Максимовна!
– - Чего надо-то?
– - Ты, в окошко-то
выгляни!– - Чего тебе Прашка?! Говори быстрее, мне сейчас некогда!
– - Да брось ты свои тетрадки-то! Я тут такое увидала!
– - Что ты там увидала? Обсмотрись хоть, а мне некогда!
– - Ну ка, глянь ка! А?!
– - Что тебе, 'а'?
– - Похож на твово-то, спрашиваю?! На Пашку-то?
– - Да где ж похож-то?! Поляк вон какой-то. И всем обликом спесивый.
– - А все одно словно близнецы они с твоим Пашкой-то. У меня глаз-то наметан!
– - Мне ничего нет ли? Ну, вот, так и знала! Шла бы ты своей дорогой, Прасковья. Мне еще двадцать контрольных проверять.
– - Скучная ты баба, Веруня! Люди, вон на Луну лететь собрались! На самую Луну!!! И главный у них на твово Пашку, будто родной брат похож. А ты... Эх ты! Ладно, прощевай Максимовна, до другого разу. А то, что тебе писем нету, это-то и хорошо. Значит все в порядке у твово Пашки на службе-то. Но и отличиться, видать, не успел еще. Ты жди, скоро напишет...
Сорокавосьмилетняя учительница, прикрыла окно, и снова взялась за тетради. Но работа больше не спорилась. В голову полезли странные мысли. Молодой поляк на фото, выглядывавший из кабины странного самолета (то ли ракеты), без винта спереди, и впрямь немного смахивал на ее Пашеньку, только возмужавшего сильно. Лицо было очень похожим. Вот только взгляд его... Куда-то вдаль, мимо фотографа, глядел он холодным чужим совсем не пашкиным взором. И хмурился он чуть-чуть по-другому.
С того странного разговора прошло почти полгода. Писем от Пашки все не было. Бывало уже с ним такое, вот только сердце щемило, от предчувствий, прямо как в тот день, когда Вовка на Волге сгинул. Писала письма Ларисе Петровской, жене бывшего пашкиного командира полка. Та, как обычно, успокаивала. Говорила, мол, секретные испытания дело не быстрое, и письма оттуда иной раз по году не приходят. В груди все тянуло тоской. Да и те письма, что Василий Иванович в тот раз в ноябре привозил снова достала. Странные какие-то были письма. Вроде все в них обычными словами расписано. Все как обычно сын писал, а чувство в груди беспокойное и непонятное. Знала, что повредил сын руку в Крыму, с парашютом прыгая. И что почерк немного поменялся, ей ясно было. Да и полковнику верила, он-то сразу видно человек хороший и врать не станет. Да, точно не врал ей Василий Иванович! И, что в Монголии вместе летали, и что с Пашкой недавно виделся, и все равно было тревожно. Холодные стали от Пашки письма. Про друзей подруг спрашивать перестал, и шуточек его дурацких в тексте больше не было.
Все лето промаялась Вера сомнениями, и за пару недель до начала учебного года, не выдержала, сорвалась в Москву. Поехала к Петровской Ларисе в гости, на ее новый адрес. Жена полковника, оказалась уже женой генерал-майора. Звания-то еще летом ввели, но не всем сразу переаттестация прошла. Расцеловались с хозяйкой, как родные. Сама Лариса после переезда ждала направления на новую работу, поэтому погулять, да поболтать, время у них было. И в Большом Театре балет 'Баядера' поглядели, и по летней Москве вместе походили, да и просто в сквере посидели, наговорились вдоволь. Вот там-то ей Лариса и показала Вере совсем свежее фото. На обороте была подпись на французском. Вера хорошо знала немецкий и хуже английский и совсем чуть-чуть испанский и французский. Их-то барин сам из поволжских немцев был, и язык Дюма не шибко жаловал. Понятно, до конца перевести сама не смогла, поглядела внизу подпись по-русски...
– -----------------------------------------------------------------------------------
'Франция. Плесси-Бельвиль. Штаб бригады ПВО 'ДА'. Август 1940.'.
– -----------------------------------------------------------------------------------
С фотографии на нее все тем же холодным, задумчивым взглядом глядел ее Пашка. Рядом с ним чуть улыбался Василий Иванович. А сбоку примостился один из пашкиных учеников - Сергей Симаго. Этого паренька лейтенанта Лариса уже показывала ей на старых монгольских фото. На всех была одета чужая военная форма. У Пашки на груди матово блестели иностранные награды.