Язычник

Держа петуха за лапы, жрец поднес тушку к губам Перуна и смазал горячей кровью губы истукана.

Язычники взорвались криками радости.

Илья посмотрел на лица мужчин: похоже, действа жреца и ритмичные удары бубна Гостяты подействовали на них гипнотически – они не отводили глаз от волхвов и Перуна, зрачки глаз были расширены. Да жрец их просто в транс ввел!

Борг опять принялся ходить вокруг идола, периодически вздымая обе руки к небу и бормоча молитвы. Потом остановился у жертвенного камня и крикнул:

– Боги услышали нас! Но они недовольны скудными дарами!

Жрец сделал знак, и помощники подвели к нему молодого бычка. Илья заподозрил, что бычка предварительно чем-то опоили, больно уж смирно он себя вел: не брыкался, не бодался – как в полусне.

Жрец опять начал воздевать руки вверх, а Гостята бил в бубен. За звуками ударов не было слышно, что говорит Борг.

Закончив возносить молитвы, Борг резким движением полоснул бычка ножом по шее. Обильно потекла кровь.

Двое помощников волхва удерживали бычка, а один подставил к ране чашу, собирая кровь.

Когда чаша наполнилась, ее передали волхву, и тот торжественно поднес ее к губам истукана, наклонил. Кровь потекла по деревянному лицу истукана. Затем жрец сам отпил из чаши и передал ее Гостяте. Тот тоже припал к чаше, а остатки крови вылил на жертвенный камень.

Язычники, стоявшие кругом, начали приплясывать. Они стояли на месте, но переступали с ноги на ногу, причем все вместе, как будто под порывами ветра – так колышется пшеница. При этом все дружно восклицали:

– Хорс, не остави нас! Перун, даруй победу над ворогами!

Волхвы же дружно кричали:

– Род, прими нашу жертву!

Они повторяли эту фразу, как мантру, несколько раз, видимо, жрецы сочли, что принесенных жертв мало. А скорее всего, они действовали по плану и решили продолжить спектакль, воздействуя на души язычников со всей силой.

Когда вопли мужчин немного стихли, Борг сделал знак, и в круг вывели молодого священника. Был он в изодранной рясе, на груди болтался медный крест на цепи. Священник был босиком, на лице следы побоев, руки связаны за спиной.

Наступила тишина, и Илья понял, что сейчас все закончится. Ему было противно и страшно. Священник молод, ему бы жить да жить.

В душе Ильи нарастало неприятие происходящего. Не должен один человек убивать другого из-за разницы в вере, никакая религия не должна призывать проливать кровь во имя самой себя. Илья признавал убийство себе равного только в бою, когда или ты, или тебя.

Но язычники встретили появление избитого и связанного священника радостными воплями и приплясыванием.

– Сейчас ты отправишься к своему мертвому богу! – кричали они.

Илья был неприятно поражен: откуда в людях столько злости и ненависти к незнакомому им человеку?

Волхв вскинул руки, и беснующаяся толпа умолкла.

– Отрекаешься ли ты от своей веры? – спросил жрец священника.

Священник уже понял свою участь. Он выпрямился, собрался с силами.

– Нет, – громко ответил он волхву.

– Перейди в веру отцов и прадедов, склони колени и голову свою перед Перуном – и ты уйдешь отсюда свободным.

– Нет, – повторил священник.

У Ильи появилось уважение к молодому священнику. Вот стоит он, молодой, среди ненавидящих его язычников, и надежды на спасение нет, исход ясен. Кажется, скажи «отрекаюсь» – и будешь жить дальше. Но тверда была вера священника во Христа.

Борг повернулся к Перуну.

– Прими нашу жертву, Род!

Жрец сделал знак, и помощники волхва накинули на шею священника веревку кольцом. За два ее конца взялись двое добровольцев из язычников и стали тянуть в разные стороны, удушая.

Священник задергался, закатил глаза, захрипел.

Борг подошел не торопясь, наслаждаясь мучениями жертвы, и ударил священника ножом в сердце.

Язычники взорвались воплями.

Один из помощников поднес жертвенную чашу к ране, откуда толчками била кровь, наполнил ее и протянул жрецу. Борг поднес чашу к губам деревянного истукана:

– Испей, Род, кровь жертвы и ниспошли нам победу! – возопил он.

Лицо и грудь истукана были в крови.

Потом Борг отпил из чаши сам, и Илью едва не стошнило от отвращения – так хреново ему не было давно.

Воины за веревку утащили труп священника, а Борг и Гостята вскинули руки:

– Перун дал знак! Он принял наши жертвы! Возрадуемся, братья!

Язычники пустились в пляс, образовав огромный хоровод. Они делали несколько шагов в сторону, держась за руки, потом кланялись идолу и кричали «Славься!»

Илья незаметно отошел в сторону и встал за деревом, а когда массовая истерия завершилась и все направились к селу, присоединился. Он шел, а в душе росло негодование. До какой неоправданной жестокости, варварства могут опускаться люди?

Окружавшие же его язычники были веселы, похоже – они не видели в человеческом жертвоприношении ничего необычного. И если раньше Илья воспринимал их как гонимое меньшинство, сочувствовал им, хотя не разделял веры, то сейчас он чувствовал себя здесь чужим – так сильно повлияла на него стойкость молодого священника. На мученическую смерть пошел, но вере не изменил. Как говорится, на миру и смерть красна. А в кругу язычников, среди чуждых ему людей, даже без надежды, что кто-то сообщит семье о его смерти, о месте захоронения… Хотя какое захоронение? Помощники жреца бросят тело в ближайший овраг, на потребу диким зверям. Не по-людски!

Меж тем в селе к возвращению язычников с капища готовились. Вовсю кипели котлы, распространяя дурманящий запах кулеша – кушанья распространенного, простого, сытного и быстрого в приготовлении.

Из кувшина всем желающим разливали медовуху.

Кулеш разложили по мискам, изголодавшиеся язычники уселись на траву и стали есть. Каждому дали по доброму ломтю свежеиспеченного хлеба.

Однако у Ильи аппетит пропал напрочь. Он уселся в стороне, выпил медовухи – слабоалкогольного напитка вроде браги – и подумал: «Водки бы сейчас, чтобы забыться, стереть из памяти увиденную мерзость. Да только нет в этом времени столь крепких напитков».