Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Урумы отмечают, что румеи хуже знают русский и говорят на нем с сильным акцентом, позволяющим сразу определить, что незнакомый человек – румей. «Вот у нас, допустим, – мы, греки, – на русском языке разговариваем, у нас почти никакого акцента нет. А у них очень большой акцент. Вот они, если разговаривают на русском языке, сразу чувствуется, что это не русский человек. А вот у нас нет. ‹…› Потому что они постоянно говорят на своем языке, у них такой акцент» (МАК, урумка, 1937, Старый Крым).

Акцент румеев все урумы определяют как мягкое произношение согласных и нередко имитируют его в интервью. Информанты, реконструируя звучание румейского языка, нередко приводят анекдотические истории о приезде неотесанных, плохо говорящих по-русски румеев в «культурный» поселок урумов; например, одна информантка в качестве типичного контекста встречи с румеями упоминает смотры районной самодеятельности, в которых участвовали дети из сельских школ: «Они как-то вот „эль“ мягко говорят, а мы нет. Я вчера как раз вспоминала… Фестивали проводили, и вот Саул, фамилия Саул, рассказывал стихотворение: „Я вольком би вигризь бюрократизм // К мандатам почтения нету…“ „Ну, смеяться нехорошо, это просто ихний говор такой вот был…“» (ДВФ, урумка, 1929, Гранитное). Контраст между урумами и румеями наглядно проявляется во время советских мероприятий или при встрече жителей разных поселков на базаре в Мариуполе (ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым): вырванные из привычного, деревенского, окружения румеи становятся смешными. Подобное восприятие румеев отражает фольклорные мотивы рассказов о глупцах или простаках: «Никого не мирили они особенно и всегда поддевали друг друга. Да. Как луну в колодце ялтане [жители румейского поселка Ялта]… Наши греки с ялтан смеялись, как они ловили луну в колодце» (ИГО, урум, 1926, Мангуш).

В интервью постоянно используется оппозиция цивилизованность – нецивилизованность. Урумы описывают себя как более цивилизованную и урбанизированную группу по сравнению с румеями: «Да в том, они паровоз увидели – я сказал, в каком году только? Они жили… Малоянисоль… все они как-то от города, как-то отсоединенно. А мы живем здесь, в заводе работаем, вот все» (ИАД, урум, 1938, Старый Крым).

Урум, проживший в Малом Янисоле много лет, сравнивает это место со своим родным поселком Старомлиновка: «Вот до моего приезда это село развивалось практически в чистоте. Здесь было несколько преподавателей, несколько медработников. Тут все рождалось, говорило на своем языке. Это село. Туда [в Старомлиновку] очень много приезжало русских на работу – врачи, учителя. ‹…› Там развитие шло быстрее. Вот когда здесь не было ни одной школы – там уже было три. Когда там было четыре школы – здесь была всего одна школа» (ФГА, урум, 1930. Малый Янисоль).

«Чистота», то есть несмешанное население румейских поселков, интерпретируется ФГА как отсутствие русских в поселке; несколько информантов отмечали, что румеи стремились соблюдать чистоту группы и избегали смешанных браков с русскими, допускавшихся среди урумов. Подобные интерпретации развивают (в контексте отношения с русскими) распространенное противопоставление румеев как чистых греков смешанным греко-татарам.

Затем информант обращается к истории группы и проводит параллель с положением групп в Крыму: «Те греки, которые жили в Крыму, в городах, – там было больше турок и татар. А в тех селах, куда ездили турки и татары раз в год за данью, они сохранили [греческий язык]. И те люди, вот которые говорят так, как я, они всегда были грамотнее – вот так вот складывалось» (ФГА, урум, 1930, Малый Янисоль).

Представление о том, что в Крыму урумы жили в городах, поэтому их прежде всего коснулась языковая ассимиляция, транслируется греческой публицистикой и легко усваивается урумами в связи с восприятием собственной группы как более урбанизированной. Характерно, что мотив публицистического дискурса, оправдывающий гипотетический переход урумов в прошлом с греческого на татарский язык, используется информантами для объяснения другого языкового сдвига, переживаемого группой, – перехода с урумского на русский язык.

Сближая себя с русскими и отделяя от румеев по признакам владения русским языком, а также нормами городской культуры, информанты ориентируются на иерархию групп советского времени, когда наибольшим престижем обладали русские и социальная мобильность предполагала обязательное овладение русским языком. Некоторые информанты подразумевают, что между усвоением норм цивилизованной жизни и утратой родного языка (самим информантом или его русифицированными детьми) существует прямая связь, и расценивают ее как «плату» за вертикальную мобильность и адаптацию к нормам русскоязычного общества.

Одновременно информанты учитывают и другой пласт представлений о родном языке – ставшие популярными в последнее время ценности аутентичности, согласно которым сохранение идиома оценивается положительно, а отказ от него ведет к прекращению культурной преемственности. Урумы сетуют на утрату урумского, сравнивая себя с живущими вдалеке от города румеями, предпринимающими специальные усилия для сохранения своего языка и культуры, любящими свой идиом.

Утверждая ценности аутентичности, урумы представляют языковую ситуацию в поселке глазами румеев.

Информант 1. Вот эта сноха наша с Малого Янисоля. Вот она: «Лида! Я просто поражаюсь! Пошла в магазин, – говорит, – все говорят по-русски. Тут, – говорит, – греки живут или нет?». Я говорю: «Да, греки». А она с Малого Янисоля. Там, говорит, по-русски ничего не услышишь. Только греческий язык, говорит. Представляешь? «Ну и молодцы, – говорю. – Эти сохранят свой язык». А у нас никто… С кем поговоришь…

Информант 2. Ну, они может быть от города далеко зато. А мы близко.

Информант 1. Нет. Просто такая нация, я тебе говорю. Они свой язык вот так поднимают и свою нацию. А наши все боялись, закрывали, не говорите, чтоб не слышали… Считалось, что если ты говоришь на греческом, значит ты неграмотная. Раз ты русский не понимаешь, не можешь по-русски говорить.

(Сведения об информантах: (1) ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым; (2) СВА, урумка, 1937, Старый Крым.)

Информантка СВА, интерпретируя отличие языковых норм, противопоставляет друг другу деревенских и городских жителей, однако информантка ЛОД сочла это объяснение несостоятельным.

Более высокий статус румеев с точки зрения ценностей аутентичности связан для информантов и с переворачиванием шкалы, градирующей цивилизованность, и с политикой греческих обществ, институционально оформляющих движение этнического возрождения. В контексте отношений с ФГОУ румеи оказываются привилегированной греческой группой. Многие информанты подчеркивают институциональную поддержку со стороны ФГОУ, более высокий статус румейского языка. Подобные представления особенно характерны для информантов, считающих румейский и новогреческий одним языком и воспринимающих преподавание новогреческого в школе как средство для поддержания статуса румейского языка.

С осознанием приниженного положения своей группы в ФГОУ связано, по-видимому, встречающееся в интервью представление о численном перевесе румеев, отражающее не действительное соотношение урумов и румеев, а восприятие собственной группы как меньшинства. Помимо количественного преобладания признание ценностей аутентичности приводит и к качественному превосходству румеев – чистых греков, отказывающихся признавать таковыми урумов.

Повседневное взаимодействие урумов и румеев. Выше я рассматривала румеев сквозь призму идеологических смыслов, образов своего сообщества, используемых в интервью. Теперь же остановимся на безоценочных или почти лишенных оценки чертах, приписываемых румеям. В действительности эти характеристики переплетаются с уже рассмотренными представлениями, например, постоянное использование румейского языка упоминается как способ отличить румеев: «Слышу, говорит, что не по-нашему, знаю, что не по-русски, значит – эллинцы» (ЛОД, ж., 1938, Старый Крым). Описывая повседневное взаимодействие с румеями, некоторые информанты, помимо особенностей речевого поведения, указывали на внешность, характер и бытовые практики другой группы.

Информанты подчеркивают, что румеи «темнее», «чернее», «грубее», более волосатые и некрасивые; присущая румеям чернота отличает их, по мнению некоторых информантов, от урумов и русских. Часть сообщества считает, что может определить этническую принадлежность незнакомого румея только по внешнему облику, тогда как другие информанты сочли внешность недостаточным критерием и утверждают, что могут опознать эллинца только по акценту.

По характеру румеи «вредные», склонные к воровству («воровитые»), недоброжелательные, негостеприимные, «жадные» люди, которые «кружки воды не подадут». Негативные свойства румеев обычно иллюстрируются воспоминаниями о контактах с жителями ближайшего румейского села, с которыми урумы связаны соседскими и конкурентными отношениями: в Мангуше рассказывают про жителей Ялты, в поселке Старый Крым – о румеях поселка Сартана и т. д. Довольно часто в таких случаях информант использует наряду с этнонимом «греко-эллинцы» локальные номинации – ялтане, сартанцы.