Язык североазербайджанских татов

— И справедливые же ребята! — твердил Шмая. — Побольше бы таких… Недаром Николка предпочитал держать их в Сибири, в кандалах… И когда только они спят? Когда отдыхают? Один бог знает… Вечно в заботах, вечно в работе…

И Билецкий доработался. Свалился. Напомнила о себе старая болезнь, приобретенная на каторге в Сибири. За несколько дней Фридель изменился так, что трудно было его узнать.

Юрко Стеценко часто приводил к нему старенького фельдшера. И тот, глядя на «главного начальника Советской власти в местечке», качал головой и твердил одно и то же:

— Да-с, молодой человек приятной наружности, плохи наши дела… Что это за власть, которая не имеет масла, хоть немного меда и молока?.. Без этого чахотку не залечишь… Неподходящее время для болезни мы выбрали…

И, прописывая больному разные лекарства, которых никто, конечно, не мог теперь найти, продолжал:

— Да, если бы царь увидел из могилы, кем стали сын портного Билецкого и сынок механика Стеценко, он бы десять раз перевернулся в своем гробу…

Люди были глубоко опечалены болезнью своего вожака, и все разговоры шли только о нем. А тут еще новое событие взбудоражило всех.

Стояли лютые морозы, добрый хозяин в такую погоду собаку за ворота не выпустил бы. Но так как батько Петлюра не принадлежал к числу добрых хозяев, он свою собаку таки выпустил…

Приехал в местечко на санях представитель рады. Со всех сторон собрались люди взглянуть, кто такой. А это был полный, краснощекий, усатый мужчина в пенсне, в тулупе и меховой шапке, в добротных сапогах, с большим портфелем под мышкой.

Оказывается, неспроста он приехал:

— Я уполномочен передать вам последнее предупреждение Центральной рады… Я послан сюда также как представитель министерства по еврейским делам при правительстве Симона Петлюры…

— А это что еще за министерство? — спросили его.

Посланец удивленно посмотрел на людей: как, мол, можно не знать о существовании такого высокого учреждения!

— Конечно, большевики, — сказал он, — скрывают от вас, что в Киеве создано такое министерство с самостоятельным, репрезентабельным министром… Верховный атаман Симон Петлюра очень ценит его… Нет, нет, напрасно вы смеетесь! Большевики научили вас не уважать правителей и законы… А мы должны повиноваться правительству и помогать ему устанавливать порядок…

Посланец закашлялся, поднял меховой воротник, протер белым платком пенсне, расправил усы и, не обращая внимания на шум, поднявшийся вокруг, закричал во всю мочь:

— Новое правительство Украины — это сила! Оно получает помощь из-за границы. Оно очистит страну от бунтовщиков, и тогда повсюду настанет спокойствие… Слушайте мой совет! Сдавайте оружие, не идите за большевиками! Идите с нами. Докажем властям, что мы тоже поддерживаем нашего министра! А министр идет против этих самых бунтовщиков…

— Послушайте! — прервал его кто-то из толпы. — Лучше расскажите нам, чем ваше министерство занимается. Помогает душить нас, присылает к нам карателей, гайдамаков, чтобы жгли наши дома, убивали наших людей?

Человек в меховой шапке немного растерялся, заметив, что толпа окружает его со всех сторон. Его круглое холеное лицо побледнело. Он пугливо оглядывался по сторонам в ожидании, что шум утихнет и ему дадут возможность говорить.

Но скоро непрошеный гость понял, что надеяться на это нечего. Он надрывался, стараясь перекричать толпу, но тщетно. А вскоре, повернув голову и увидев Билецкого, приближавшегося к площади, он и вовсе растерялся.

Фридель, худой, изможденный, с глубоко запавшими глазами, шел, опираясь на палочку. За ремнем у него торчал наган и висела граната. Пристально, чуть прищурив глаза, он посмотрел на незваного гостя и вдруг воскликнул:

— Ты смотри! Гость с того света! Жив, значит, курилка! Сам Волошин пожаловал к нам! Прости, не знаю, как тебя нынче величать. Господином? А может, батькой? Говорят, ты теперь к Петлюре перекинулся… А помнишь, тогда, в университете, ты, если память мне не изменяет, был в Бунде, болел за национальную автономию… Кого же ты теперь представляешь? Вернее: кому ты теперь служишь?

И, подойдя ближе к гостю, ехидно добавил:

— Слыхал я, что ты благополучно окончил учебу и стал медиком. Выходит, бросил свою благородную работу и сделался лакеем у Петлюры? Завидная карьера, ничего не скажешь…

— Я — лицо официальное!.. Как уполномоченный правительства я требую уважения… И в мои убеждения прошу не вмешиваться!..

— Вот оно что! Ты, значит, послан сюда самим батькой Петлюрой? Стало быть, это твои дружки и побратимы стреляли из пушек по местечку, по беззащитным женщинам и детям?.. Это твои дружки залили кровью и сожгли нашу Раковку?

Лицо Билецкого побелело от гнева. Все думали, что он бросится на уполномоченного и начнется потасовка. Но он только плюнул в его сторону и отошел.

Тут уж ребята двинулись к этому посланцу и хотели устроить ему веселые проводы. Но председатель ревкома Билецкий и его помощник Стеценко не допустили этого. Юрко стал уговаривать людей:

— Нет, братцы, так не годится. Некрасиво! Пусть пан Волошин возвращается в свое логово, к своим милым хозяевам, и передаст им, что мы плюем на них и на все их приказы и ультиматумы… Настанет время, и мы отомстим им за все. Всем, а не одному мерзавцу!.. Сотрем с лица земли их кровавую банду…

Посланец батьки Петлюры слушал эти гневные слова и дрожал за свою шкуру. Он явно жалел, что приехал в местечко, и мечтал лишь о том, чтобы подобру-поздорову унести отсюда ноги.

Правда, когда он залез в свои сани, Шмая-разбойник все же ухитрился закатить ему такую оплеуху, что знак от его пяти пальцев надолго остался на щеке неудачливого посланца «самого» Петлюры.

Еще долго потом смеялись люди над уполномоченным батьки и еврейского министра. Но шутки шутками, а неспроста, видно, прислали это чучело, думали они.

В тот день в ревкоме долго ломали голову над тем, как укрепить отряд. Было ясно, что надвигается новая туча… После того как в Киеве потопили в крови восстание рабочих, синежупанники воспрянули духом и взялись за всех, кто выступал против них. Билецкий и Юрко Стеценко созвали митинг и рассказали людям, что нельзя теперь успокаиваться. Надо собраться с силами и быть начеку, чтобы бандиты не застали отряд врасплох.

Никто уже не спал в эту ночь. На околицах выставили патрули. Тут и там установили на крышах пулеметы, захваченные в недавнем бою. Разожгли костры, чтобы было где ребятам погреться. Ведь ко всем бедам прибавился еще и холод.