Юбилей Данте

Ветер с моря развевал шторы на окнах.

— Он пришел пьяный в дым, — сказала Хаджар.

— Где он пил, с кем?

— Откуда я знаю? — Помолчав, добавила: — Бедняга пьет с горя. Молодой, хочет развлечься, погулять. Что он видел в жизни — твою физиономию?

В комнате было темно. Фейзулла повернулся на кровати в сторону жены:

— Знаешь, Хаджар, я все время думаю… Ты верно говоришь… Почему он должен страдать из-за меня? Почему должен стыдиться меня? Почему мы не откроем ему правду? Почему не скажем: «Детка, ты тоже сын большого человека! Твой отец был одним из самых избранных…»

Он не мог видеть в темноте лицо Хаджар. Но в тот же миг ощутил на своих губах ее ладонь. Она зажала ему рот. Шептала:

— Молчи, молчи… Слышишь?

Фейзулла и сам знал, что никогда не осмелится сказать Эльдару правду.

Это было давно. Искендер Мурадалиев ехал на «Победе» с женой и семимесячным сыном в Шушу на отдых. Опасаясь зноя, в дорогу двинулись под вечер. Июль выдался на редкость жарким. Смеркалось, когда в районе Хурдалана они подъехали к железнодорожному переезду. Шофер Искендера не заметил приближающегося поезда. Халатный стрелочник не удосужился опустить шлагбаум. На переезде водитель хотел переключить скорость — с третьей на вторую. Неожиданно заглох мотор, машина остановилась на пути поезда, который надвигался на них с неотвратимостью рока. Гамар, увидев набегающие огни паровоза, закричала, лишилась чувств. В последний миг Искендер, подчиняясь инстинктивному импульсу, выхватил ребенка из, рук жены и выбросил из окна машины за полотно железной дороги.

Младенец остался жив. У него лишь была повреждена левая нога. Все остальные погибли. Когда тело Гамар омывали в мечети, из груди ее сочилось молоко.

У Хаджар и Фейзуллы детей не было. Они забрали ребенка, усыновили, вырастили, воспитали. Скрыли от него судьбу родителей.

Наутро Эльдар сидел за столом и пил кефир. Голова его раскалывалась от боли.

Фейзулла побрился, оделся и хотел уходить.

— Фейзулла, — сказала Хаджар, — завтра у вас премьера, достань и нам билеты. Два — для нас: Эльдару и мне, два — для Ана-ханум, они просили.

— Я не пойду, — бросил Эльдар. Фейзулла развел руками:

— Трудно, Хаджар. Из-за билетов смертоубийство!

— Хорошенькое дело!.. — сердито передернула плечами жена. — Даже не может достать билеты в театр, где работает! Каким никчемным сотворил тебя аллах! Удивительно!

— Ну, будет, будет, опять начала. Соседке ничего не обещай. Эльдар не хочет идти, а тебе я достану.

Спускаясь по лестнице, услышал сзади голос Хаджар:

— Смотри, без билета домой не приходи! Понял?!

Кассир замотал головой:

— Нет, нету, нету! Не осталось ни одного.

— Но ведь я работаю в этом театре.

— В театре работает двести семьдесят человек. Он отправился к администратору.

— Клянусь тебе, Фейзулла, на завтра и послезавтра не могу ничего сделать, заверил тот. — На один из ближайших дней — пожалуйста, сколько угодно билетов.

Он приуныл. Обращаться к Сиявушу ему не хотелось, однако иного выхода не было.

В кабинет Сиявуша то и дело входили люди. Входили, выходили.

— Как это он не может прийти?! — кричал Сиявуш. — Придет, если даже околеет после этого! Завтра спектакль, а он номера откалывает!

Кто-то сказал:

— Сегодня утром умерла его теща.

— Пусть окочурится вся его родня, но завтра вечером он должен быть здесь. Кем я заменю его в этом бедламе?! Зазвонил телефон, Сиявуш поднял трубку.

— Нет, — ответил он, — завтра вечером, послезавтра днем и вечером. Затем другой спектакль. Да.

Повесил трубку. Обернулся к стоящему у двери парню.

— Аслан, укажи в программе: вместо Салимова — Гаджиев. Сабир, а ты скажи, пусть завтра в спектакле на стол поставят не черный телефон, а белый. Тот, вчерашний.

Опять раздался звонок. Сиявуш взял трубку.

— Да… Да, это я, пожалуйста… Добрый день… Извините, сейчас нет возможности. Позвоните в понедельник.

Едва он положил трубку, телефон снова зазвонил.

— Да, да… Нет, на завтра ничего не могу сделать. Не осталось ни одного билета. Знаю, очень хорошо. Я весьма уважаю вашу газету, но завтра это невозможно. Я распоряжусь на послезавтра.

Положил трубку.

— Аслан, попроси Шарифу-ханум, пусть зайдет ко мне! — Он заметил стоящего в углу Фейзуллу. — Кябирлинский, а тебе что?

Фейзулла сделал шаг вперед.

— Сиявуш-муаллим, у меня к вам просьба… Поверьте, мне очень неудобно…

— Кябирлинский, не тяни. Говори, что надо?

— Может, вы мне… один билетик… на завтра… Сиявуш решительно прервал его:

— Нет.

— Что?

— Я говорю — нет. Я не раздаю билеты. Напрасно ты пришел ко мне за этим. Опять зазвонил телефон. — Да… Это я… буду… Извините, пожалуйста, сейчас буду. — Положил трубку. — У меня, Кябирлинский, и без тебя голова кругом идет. И выбежал из комнаты.

Фейзулла медленно спустился вниз, вышел из театра, поехал в радиостудию.

Тяжело поднимался по лестнице. Что он скажет жене? С каким лицом вернется домой?

— Что с тобой, Кябирлинский? Отчего такой мрачный? Что-нибудь случилось?

Фейзулла узнал голос Меджида. Поднял голову.

— Нет, ничего, Меджид… Просто думаю…

— О чем? К добру ли?

— Думаю, какой смысл жить на земле такому человеку, как я?

— Вот это да!

— Я прожил на свете шестьдесят лет, и выходит — зря. Чего я стою? Кто уважает меня? Завтра умру — никто не заметит, никто не вспомнит. Через месяц все забудут, как меня звали.

— Что это ты ударился в самокритику?

— Понимаешь, Меджид, иногда человек кладет перед собой папаху и начинет думать о прошлом. Вся моя жизнь проходит у меня перед глазами, как кинолента. Вижу, я в самом начале не пошел поправильному пути. И вся моя жизнь полетела насмарку, а сейчас уже поздно.

— Что случилось, Кябирлинский? Это что за упадническая философия? Может, тебе что сказали? Оскорбили? Скажи, кто? Клянусь, я разделаюсь с мерзавцем. Не дам тебя в обиду!

— Эх, Меджид, Меджид!.. Сорок лет я работаю в театре, а к гардеробщику и то больше уважения. Меня за человека не считают. Никакого внимания. Даже билет на спектакль пожалели!

Они шли по коридору. Им встретился Эльдар. Увидев Фейзуллу и Меджида, отвернулся в сторону.

Это не укрылось от Меджида. В глазах его зажегся бесовский огонек, губы искривились ухмылкой.

— Не унывай, Кябирлинский, — сказал он и свернул в боковой коридор.

Фейзулла записал свою роль, перекусил в буфете булкой с кефиром. Вышел из здания. Кто-то окликнул его. Он обернулся. Меджид, высунувшись из окна второго этажа, махал ему рукой:

— Кябирлинский, вернись, пожалуйста! Фейзулла пошел назад. Меджид встретил его на лестнице.