Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
Но печаль евреев состоит в том, что Розанов еще умнее евреев. Я знаю все, что знал «отец их Авраам». И их роль около меня — грустное молчание.
* * *
У социалиста болит зуб.
«Вне программы...»
И бегает, бегает по комнате бедный социалист, стонет, зажимает щеку рукой, берет в рот то холодной, то теплой воды, и всех окружающих ругает, и совершенно не замечает, что совершает ряд поступков и в себе переживает ряд душевных движений вне предвидения Маркса и Лассаля.
Меня же мутит и отчасти смешит эта непоследовательность его или то, что Маркс и Лассаль «при всем уме» все-таки не все предусмотрели. И я говорю:
Друг мой, социалист! Это что — зубная боль —
Потеря жены — все равно — возьму другую, — делает он «программную поправку».
Ах, друг мой. Вот если рак голосовых связок — никакая «программа не поможет».
* * *
Да, променяю я Государя своего на повестушки Айзмана в «Русск. Бог.»!! Подставляй карман.
«Мрачного террориста вели в тюрьму, но сердце его было исполнено любви. Он говорил в себе: «О, люди, если бы вы знали»... «И ты, Кира, неужели ты меня забудешь».
Очень интересно.
* * *
Государи терпели. Государь наш чувствовал во время японской войны кой-что другое, чем Короленко.
Вообще государи терпели, этого никак нельзя забывать. Государствование есть терпение.
И мы, подданные, должны быть с «терпением государевым». Помогая ему трудом, сочувствием и пониманием.
Хочу быть «подданным» больше, чем «гражданином». «Гражданином» совсем не хочу быть. «Гражданин» есть претензия, выскочка и самомнение. А я русский.
Я грешен, вот почему я люблю Государя.
Я слаб и хочу «лежать за спиной у нашего Царя». Он — стена. Защита.
— Я рад, потому что это от Государя; не тому, что это хорошо или дурно, но тому, что от Государя.
Вот мой ответ, — интеллигента, писателя и университанта (учился в Унив.).
(утром рано встав) (в ответ «мотивам литературным»)
* * *
Снять нарекание с оплодотворения человеческого — на это уложена У2 моей литературной деятельности?
Скажут: «Напрасно; никто на него и не нарекает, когда оно творится надлежащим человеком, именуемым мужем, с надлежащею женщиною, именуемою женою, в надлежащее время, именуемое браком, с надлежащею целью — именно для произведения сынов отечеству и дщерей церкви. Брак установлен, и именно церковью: и кто на него нападает, тот противится церкви и будет ею побежден. О чем же вы писали 1/2 своей литературной деятельности?»
В самом деле, о чем? Но и церковь, и добрые люди могут понять, что было что-то «очень мало заметное», даже «вовсе не заметное», — что заставило меня забеспокоиться 15 лет назад и потратить столько чернил, нервов и времени на вопрос.
Почему это такое всеобщее молчание, т.е. всех равнодушие, к тому, что миллион лучшей мужской молодежи стоят под ружьем и это «ружье» заставило умолкнуть заповедь Божию о размножении, тогда как других заповедей, не только Божиих, но и «святых отцов» и «византийских императоров», церковь не уступала никакому напору государственной воли?
Посмотрите (исторически и у нас теперь) на вопрос о разводе, на вопрос о сокращении праздничных дней.
Почему это еще 500000 юношей, цветущих силами и здоровьем, в брачном возрасте, запрещены к браку, «потому что они учат логарифмы», и в сем случае уже не напор воли государства, но напор интеллигентной педагогики тоже заставил церковь «выдать ягненка из-под полы», дабы его съел волк. Почему ягненок-брак
вообще выдается церковью и духовенством всякому, кто хочет откусить у него ногу, ухо, голову, хвост. Почему такое несберегание этого единственно «таинства» и только этой одной заповеди, как бы она перестала быть заповедью?Почему в каждом городе, губернии, везде такое множество старых безмужних девушек? без детей, заботы, долга и обязанностей, присущих женщине?
И в параллель — почему ночные тени скользят по улицам и бульварам городов, шепча прохожим: «Кто меня хочет?»
Почему?
Почему?
Почему?
Почему безбрачен высший сонм церкви?
И, вступив в брак (член этого сонма), — уголовно наказуется?
Почему вступивший в брак не законодательствует, не управляет, а повинуется, как малолетний взрослому и (как) несовершенный совершенному и ученик учителю?
Почему «брачное состояние» есть «несовершенное»?
Почему?
Почему?
Почему?
* * *
Еще 20 лет назад, когда я начинал литературную деятельность, «еврей в литературе» был что-то незначительное. Незначительное до того, что его никто не видел, никто о нем не знал. Казалось — его нет. Был только один, одинокий Петр Исаевич Вейнберг, переводчик и автор стихотворений, подписанных «Гейне из Тамбова». Только 20 лет прошло: и «еврей в литературе» есть сила, с которою никто не умеет справиться. Через издательство, через редактуру, через книгоиздательство, — нельзя торкнуться ни в какую дверь, чтобы через приотворенную половинку ее не показалась черная клинообразная бородка, как на рисунках пирамид в Египте, с вопросом: «Что угодно? Я секретарь редакции Захаров. Рукопись? От русского? Перевод!!? Извините, у нас свои сотрудники, и от посторонних мы не принимаем».
Так русские (кроме «имен») мало-помалу очутились «несвоими» в своей литературе. В «Литературном Фонде» у кассы стали Венгеров и Гуревич, в «Кассе взаимопомощи русским литераторам и ученым» стал у денежного ящика «русский экономист и публицист» Слонимский. В «Русском Богатстве» принимает рукописи и переводы Горнфельд, и в «Современном Мире» — Кранихфельд (кажется, это не один и тот же).
* * *
Ну, вот и «таинство» совершили над Львом Николаевичем, обвенчали его с Соф. Андр., и все. «Все честь честью» и «по закону» (Акулина во «Власти тьмы»),
А кончил почти как Анна (Каренина) — над головой коей поставил эпиграфом: «Мне отмщение и Аз воздам».
Поставил предостережением для живущих в «незаконной любви».
И брезжится мне, что «Аз-то воздам» стояло позади его головы, а он не заметил. «Бог... милующий праведных и грешных», говорил:
О, фарисеи и лицемеры, судящие концы Вселенной и поднимающие камни побиения на ближних своих... Вот я спутаю умы ваши, и спутаю в петли шаги ваши, и покрою мглою очи, и очутитесь все, все на сам том месте, куда бросили камень»...
Остапово — «рельсы» повенчанного семьянина Льва Николаевича.
(на хохот Т-ва: «Хе-хе-хе! Анна Каренина и должна была так кончить, п. ч. она жила с Вронским вез венчания»)
У Герцена утонула мать. Он написал потрясающее письмо с изложением этого Карлу Фохту. Вся Европа сострадала страдающему Герцену.
* * *
Когда немец Шиллер и немец Гофман высекли поручика Пирогова, то он пошел было жаловаться начальству, но по дороге зашел в кондитерскую, съел два пирожка, один с вареньем и один с паштетом. Погулял. Успокоился. И уснул.