Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов
Шрифт:
Обзор окрестностей с отрожка ничего не дал, и после спуска я обрисовал ситуацию Уорсли и Крину. Наш очевидный курс лежал вниз по снежному склону в направлении Хусвика. «Парни» — сказал я, «этот снежный склон, похоже, заканчивается пропастью, но, возможно, там нет пропасти. Если мы не пойдём вниз, мы должны сделать крюк не менее пяти миль, прежде чем достигнем низа. Что выберем?» Они оба сразу же ответили: «Попробуем склон.» Итак, мы начали спускаться вниз. Мы оставили пустой примус на месте завтрака и тащили теперь с собой по одному пайку и сухарю. Очень глубокий снег, с которым мы ещё не сталкивались, сильно затруднял наш спуск, но мы пробирались вниз, и спустившись где-то футов на 500, сбросили высоту до 2000 над уровнем моря, мы думали, что путь вперёд открыт. Следующим препятствием стал крутой лёд. Уорсли и Крин стояли на площадке, вырубленной теслом, и потом выпустили меня, по мере рубки ступеней, на все 50 футов длины нашей верёвки. Затем я вырубил площадку, достаточно большую для нас троих, и два спутника спустились по ступеням. Мой конец верёвки был заякорен на тесле, а я сам уселся
Когда мы доехали до низа снежника, то находились не более чем в 1500-х футов над уровнем моря. Дальнейший склон был сравнительно прост. Вода, бежавшая под снегом, образовывала выделявшиеся посреди белой поверхности снега тёмные пятна «карманов». Они были довольно коварны для прохождения, но мы сползли вниз, и вскоре добрались до травы. Несколькими минутами спустя мы находились на песчаном пляже. На нём были видны следы каких-то животных, чем мы были сильно озадачены, пока я не вспомнил, что это следы оленей, привезённых из Норвегии и расселённых на острове, и сейчас занимавших низовья восточного побережья. Мы не останавливались. Наши помыслы были нацелены на достижение обетованного места, и со всей возможной скоростью мы шли вдоль берега к следующему возвышающемуся травянистому гребню. Там мы увидели первые свидетельства близости человека, чья деятельность, как правило, несёт одни разрушения. У травы лежал недавно убитый тюлень, а после мы заметили ещё нескольких со следами пулевых ранений. Позже я узнал, что люди с китобойной станции Стрёмнесс иногда заходят в залив Фортуны пострелять тюленей.
Полдень застал нас на пути вверх по склону по другую сторону залива в направлении восток-юго-восток, и через полчаса мы находились на плоском плато перед ещё одним хребтом, который нужно было пересечь, прежде чем спуститься в Хусвик. Я шёл первым по этому плато, когда неожиданно обнаружил себя по колени в воде и быстро погружающимся глубже сквозь снежный наст. Я бросился на снег и крикнул другим сделать то же самое, чтобы распределить свой вес на зыбкой поверхности. Мы находились на глади небольшого озера, покрытого снегом (оз. Крина). Полежав ещё с некоторое время, мы вытащили ноги и осторожно прошли, словно Агаг, ещё 200 ярдов, до начала подъёма, говорившего о том, что мы выбрались из озера.
В час тридцать пополудни мы поднялись на последний хребет и увидели с него маленький пароход и китобойную шхуну, заходившие в бухту 2500-ми футами ниже. Несколько мгновений спустя, после того как мы поспешили вперёд, в поле зрения показались мачты парусного судна, стоявшего у причала. Наш взгляд выхватил мелкие фигурки людей, сновавших туда-сюда, а затем бараки и завод китобойной станции Стрёмнесс. Мы остановились и пожали друг другу руки, этакой формой взаимных поздравлений, которой воспользовались в четвёртый раз в ходе экспедиции. Первый раз, когда высадились на острове Элефант, второй, когда добрались до Южной Джорджии, в третий, когда в первые сутки перехода поднялись на гребень и с него увидели ведущий вниз пологий снежный склон и скалу Хусвика.
Осторожно мы начали спускаться вниз к теплу и комфорту. Последний участок пути оказался экстраординарно трудным. Напрасно мы искали безопасный путь вниз по крутому, отполированному льдом горному склону. Единственным возможным спуском вниз оказался узкий кулуар, прорезанный бегущей с возвышенности водой. Мы пошли вниз по кулуару. Мы вымокли по пояс, дрожали, замёрзли и устали. Через какое-то время до наших ушей донёсся звук, которые вполне мог бы показаться привлекательным при несколько других обстоятельствах. Это был шум водопада, а мы находились не с того его конца. Когда мы достигли его верха, то осторожно выглянули и обнаружили, что он падал на 25 или 30 футов вниз между непроходимых бараньих лбов по обе его стороны. Подняться вверх в нашем крайне утомлённом состоянии было едва ли мыслимо. Путь вниз лежал сквозь водопад. Мы с некоторым трудом закрепили один конец верёвки за гладкий вылизанный водой валун. Затем Уорсли и я спустили Крина, самого тяжёлого из нас. Он исчез в низвергающемся потоке и, задыхаясь, вышел в нижней его части. Я пошёл следующим, соскользнув вниз по верёвке, а Уорсли, самый лёгкий и шустрый член команды, спустился последним. На дне водопада мы смогли снова выбраться на сухую землю. Верёвку было не снять. С вершины водопада мы вышвырнули тесло, а также вахтенный журнал и плиту, завёрнутую в одну из наших одёжек. Это было всё, за исключением нашей промокшей одежды, что мы принесли из Антарктики, в которую пришли полтора года назад с отличным кораблём, полным оборудованием и большими надеждами. Но это были всё материальные вещи, а вот воспоминаниями мы были богаты. Мы проникли внутрь обёртки очень многих понятий. Мы «страдали, голодали и торжествовали, опускались на самое дно, чтобы подняться ввысь, стать бОльшим в необъятном целом». Мы видели Бога во всём Его сиянии, слышали истинный голос Природы. Мы проникли в самую суть человеческой души.
Дрожа от холода, но с сердцами светлыми и радостным, мы отправились к китобойной станции, теперь отдалённой не более чем на полторы мили. Трудности путешествия остались позади. Мы попытались немного привести себя в порядок, ибо мысль о том, что на станции могут быть женщины, заставила нас болезненно отнестись к нашему нецивилизованному внешнему виду. Длинные бороды, спутанные волосы. Немытые, в драной и грязной одежде, которую носили почти год. Трёх более нелицеприятных головорезов едва ли можно было себе представить. Уорсли
вынул из воротника комбинезона пару английских булавок и скрепил совсем уж растрёпанные куски своих штанов. Мы торопились вниз и когда были совсем рядом со станцией, то встретили двух маленьких мальчиков десяти или двенадцати лет. Я спросил пацанов, где находится дом управляющего. Ответа не последовало. Достаточно было одного взгляда на них, чтобы не повторять вопрос. Они убежали от нас так быстро, что засверкали пятки. Мы добрались до окраины станции и прошли мимо тёмного изнутри «цеха переработки». Дойдя до другого её конца, мы встретили старика, который повёл себя так, словно увидел дьявола во плоти и не дал нам даже времени, чтобы задать хоть какой-то вопрос. Он поспешил прочь. Такая встреча была совсем не дружелюбной. Затем мы подошли к пристани, на которой ковырялся мужчина. Я спросил его, дома ли мистер Сёрли (управляющий).«Да» — сказал он, уставившись на нас.
«Мы хотели бы видеть его» — произнёс я.
«Кто вы?» — спросил он.
«Мы потеряли корабль и прошли через остров» — ответил я.
«Вы прошли через остров?» — спросил он недоверчивым тоном.
Мужчина пошёл в направлении дома управляющего, и мы последовали за ним. Я потом узнал, что он сказал мистеру Сёрли: «Там на улице стоят трое клоунов, которые говорят, что прошли через остров и знают тебя. Я оставил их снаружи.» Очень необходимые меры предосторожности с его точки зрения.
Мистер Сёрли вышел из двери и сказал: «Ну?»
«Вы не узнаёте меня?» — произнёс я.
«Я узнаю ваш голос» — ответил он с сомнением. «Вы помощник на Дейзи.»
«Меня зовут Шеклтон» — сказал я.
Он тут же протянул руку и произнёс: «Входите. Входите».
«Скажите мне, когда закончилась война?» — спросил я.
«Война не закончилась.» — ответил он. «Убиты миллионы людей. Европа сошла с ума. Мир сошёл с ума».
Гостеприимству мистера Сёрли не было предела. Он едва позволил нам снять замороженные ботинки, прежде чем принять в своём доме и дать место в тёплой и уютной комнате. Мы были не в состоянии находиться в любом доме, пока не помоемся и не переоденемся, но управляющий не считал зазорным находиться рядом с нами. Он дал нам кофе и норвежские пирожные, а затем проводил наверх, в ванную, где мы скинули лохмотья и знатно помылись.
Доброта мистера Сёрли не исчерпывалась его личной заботой за тремя путниками, что зашли в дверь его дома. Пока мы мылись, он отдал распоряжение одному из китобойных судов быть готовым отправиться ночью на другую сторону острова и забрать троих оставшихся там человек. Китобои знали Кинг Хаакон Бэй, хотя и никогда не работали по ту сторону острова. Вскоре мы были чистыми. Затем получили восхитительную новую одежду из станционных запасов и постриглись. Через час или два мы перестали быть дикарями и снова стали цивилизованными людьми. Потом был великолепный ужин, а мистер Сёрли рассказал нам о своих решениях и мы обсудили планы по спасению главной партии на острове Элефант.
Я договорился, что Уорсли отправится на спасательном судне показать точное место, где стояли лагерем плотник сотоварищи, а сам начал подготовку для спасения партии на острове Элефант. Китобойное судно, которое отправилось в Кинг Хаакон Бэй ожидалось назад в понедельник утром, и должно было по пути зайти в порт Грютвикен, из которого мы вышли в декабре 1914 затем, чтобы проинформировать представителя метрополии о судьбе «Эндьюранс». Возможно, нас там дожидались письма. Уорсли поднялся на борт китобойца в десять вечера и завалился спать. На следующий день спасательный корабль вошёл в Кинг Хаакон Бэй, лодка подошла к Лагерю Пегготи. Трое мужчин были в восторге сверх меры, узнав, что мы удачно пересекли остров и что их ожидание под перевёрнутым Джеймс Кэрд закончилось. Любопытно, что они не узнали Уорсли, который покинул их лохматым и грязным оборванцем, а вернулся элегантным и бритым джентльменом. Они подумали, что он был одним из китобоев. Когда кто-то из них спросил, почему со спасательной командой нет ни одного члена партии, Уорсли сказал: «Что ты имеешь в виду?». «Ну мы подумали, что Босс или кто-то ещё вернётся» — объяснили они. «Да что с вами случилось?» — спросил Уорсли. И лишь потом они вдруг неожиданно прозрели, что разговаривают с человеком, который был их близким товарищем полтора года. В течение нескольких минут китобои загрузили пожитки в лодку. Они отбуксировали Джеймс Кэрд и подняли его на палубу своего корабля. А затем пустились в обратный путь. Только в сумерках в понедельник во второй половине дня они вошли в Стрёмнесс Бэй, где все люди с китобойной станции собрались на пляже встретить спасённую партию и осмотреть с профессиональным интересом лодку, на которой мы прошли 800 миль по штормовому океану, который они так хорошо знали.
Когда я мысленно возвращаюсь назад в те дни, то не сомневаюсь, что нас вело Провидение, и не только через снежные поля, но и через штормовой океан, отделявший остров Элефант от места высадки в Южной Джорджии. Я знаю, что во время этого долгого и мучительного тридцати шести часового перехода через безымянные горы и ледники Южной Джорджии мне часто казалось, что нас было четверо, а не трое. Я тогда ничего не сказал своим спутникам, но позже Уорсли признался мне: «Босс, у меня на марше было странное ощущение, что с нами был ещё один человек». Крин признался в той же мысли. В попытке описать вещи нематериальные явно ощущается «убогость слов людских и тленность смертной речи», но описание нашего путешествия было бы неполным без упоминания о том, что нам очень близко.