Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов

Наша последняя ночёвка на острове Элефант была холодной и неуютной. Мы проснулись на рассвете и позавтракали. Затем спустили Стэнкомб Уиллс и загрузили его припасами, вещами и балластом, который нужно будет перенести на Джеймс Кэрд, после того, как его спустят на воду. Балласт состоял из мешков, сделанных из одеял и заполненных песком, делая общий вес около 1000 фунтов. Кроме того, мы собрали несколько круглых валунов и около 250 фунтов льда, который будет дополнением к нашим двум бочкам воды.

Снаряжение, взятое на Джеймс Кэрд, и рассчитанное на шесть человек и месяц плавания, было следующим:

30 коробков спичек.

6 1/2 галлонов парафина.

1 банка метилового спирта.

10 коробок растопки.

1 коробка синего света.

2 примуса с запчастями и шилом

1 нансеновская алюминиевая плита.

6 спальных мешков.

Несколько запасных носков.

Несколько свечей и немного масла в канистре.

Еда:

3 упаковки сухпайков = 300 порций

2 упаковки орехов = 200 порций

2 упаковки сухарей = 600 сухарей.

1 упаковка рафинада.

30 пакетов сухого молока.

1 банка бовриловских кубиков

1 банка соли.

36 галлонов воды

250 фунтов льда.

Инструменты:

Секстант.

Плавучий якорь.

Бинокль.

Карты.

Призматический компас.

Анероид.

Когда спускали на воду Стэнкомб Уиллс волны были небольшими и это не вызвало каких-либо затруднений, но полчаса спустя, когда стаскивали вниз Джеймс Кэрд, волнение внезапно усилилось. По всей видимости, зона пакового льда стала более разорванной и позволила волнам проникать дальше не встречая сопротивления. Волнение усиливалось. Пока спускали лодку, многие вымокли по пояс, что было очень некстати в таком климате. Когда Джеймс Кэрд оказался на плаву посреди прибоя, то едва не опрокинулся среди скал прежде, чем мы смогли вывести его на чистую воду, Винсента и плотника, которые стояли на палубе, сбросило в воду. Это было действительно плохо, так как эти двое имели небольшие шансы высушить одежду после того, как мы отправимся в путь. Хёрли, который имел профессиональный нюх на всяческие «инциденты» запечатлел момент опрокидывания, и я бьюсь об заклад, что он хотел, чтобы оба несчастных оставались в воде до тех пор, пока он не сделает свой «щёлк» вблизи, но мы вытащили их оттуда немедленно, независимо от его желания.

Вскоре Джеймс Кэрд был на чистой воде. Мы использовали все имеющиеся верёвки, чтобы удержать его на месте. Затем к Джеймсу Кэрд причалил Стэнкомб Уиллс, с которого на него перегрузили вещи, и он отправился назад к берегу за следующей партией груза. В момент причаливания к берегу его наполовину залило перехлестнувшей корму волной. И теперь, прежде чем он мог отправиться в обратный путь, его нужно было перевернуть и вылить воду. Каждый член экипажа Стэнкомб Уиллс промок насквозь. Во второй заход Стэнкомб Уиллс буксировал бочки с водой, волнением, которое внезапно резко усилилось, лодку бросило на камни, и одну из бочек слегка придавило. Это малозначительное, на первый взгляд, происшествие по своим последствиям оказалось очень серьёзным, поскольку в бочку попала морская вода и её содержимое стало солоноватым.

К полудню Джеймс Кэрд был готов к путешествию. Винсент и плотник нашли сухую одежду, поменявшись своей с членами береговой партии (впоследствии я узнал, что прошло полных две недели, прежде чем промокшая одежда окончательно высохла), экипаж лодки стоял в ожидании команды к отплытию. Дул умеренный западный бриз. Я вместе с Уайлдом, который оставался за старшего, прошёлся вдоль берега и сказал ему, как действовать в случае нашей неудачи, хотя в реальности предоставил ему полную свободу действий и принятия решений по собственному усмотрению, зная, что он будет действовать мудро. Я сказал, что вверяю ему партию, а затем со всеми попрощался. Потом мы в последний раз оттолкнулись от берега и через несколько минут были на борту Джеймс Кэрд. Экипаж Стэнкомб Уиллс пожал нам руки и, когда лодки сошлись вместе, ещё раз пожелал нам удачи. После этого, поставив кливер, мы обрезали фалинь и пошли на северо-восток. Оставшиеся на пляже выглядели как то особенно сиротливо на фоне мрачных утёсов острова и бурлящего моря, они помахали нам и прокричали сердечное троекратное ура. Они верили в нас, в их сердцах жила надежда, что мы приведём помощь, в которой так остро нуждались.

Я поднял все паруса и Джеймс Кэрд быстро удалялся от пляжа и линии тёмных фигурок на нём. Западный ветер резво относил нас к поясу пакового льда, и, как только мы вошли в него, я встал, обняв рукой мачту, и направлял рулевого, чтобы избежать столкновения с большими глыбами льда, что были повсюду вокруг в волнующемся море. Когда пак стал более плотным, мы были вынуждены повернуть почти прямо на восток, двигаясь под ветер к проливу, который я увидел рано утром с высоты утёса. Я не видел его сейчас, но мы должны были выйти к нему по азимуту, и я готов был поспорить, что он образовался под влиянием восточного течения. В четыре часа пополудни мы нашли этот канал, гораздо более узкий, нежели чем он казался утром, но ещё вполне проходимый. Приспустив паруса, мы прошли сквозь него и в 5.30 вечера вышли из зоны пакового льда. Мы прошли мимо ещё одного обломка льда в темноте часом позже, но пак остался позади, и с попутным ветром в парусах мы повели наше судёнышко сквозь ночь, наши надежды сосредоточились на далёкой цели. Волны были очень высокими и теперь, когда пришло время для нашего первого ужина мы ощутили большие трудности в удержании горящего примуса и предотвращения расплёскивания хуша в котелке. Чтобы приготовить еду были нужны трое человек, один держал горелку, а ещё двое алюминиевый котелок, который приподнимали всякий раз над примусом, когда движение лодки приобретало угрожающий характер. Помимо этого примус нужно было защищать от воды, брызги которой летели над лодкой с бака, а наша хлипкая палуба не была водонепроницаемой. Все эти операции проводились в замкнутом пространстве под палубой, где люди, лёжа или стоя на коленях, располагались как можно удобнее посреди вещей и балласта. Всё это было крайне неудобно, но мы утешались тем, что без палубы не смогли бы воспользоваться горелкой вовсе.

Повествование о следующих шестнадцати днях является рассказом об одной сплошной невероятной борьбе за жизнь посреди бушующего субантарктического океана, который полностью оправдал свою зловещую репутацию. Пока ветер держался, я решил идти на север, по крайней мере, два дня, чтобы дойти до области тёплой погоды, прежде чем повернуть на восток и взять курс на Южную Джорджию. Мы положили румпель на два часа. Мужчины, которые были не на вахте, залезали в мокрые спальники и пытались на время забыться, но сделать это в лодке было сложно. Вещи и снаряжение, казалось, жили своей жизнью, обладая при этом неизменной способностью оказываться под самыми неудобными углами для наших жаждущих отдыха тел. На мгновенье представьте себе, что вы вот-вот нашли удобное положение, как тут же быстро обнаружили какие-то закорюки, давящие на мышцы или кости. Первая ночь на борту лодки была одной из особо дискомфортных для нас всех, и мы были от души рады, когда наконец наступил рассвет и мы смогли начать готовить горячий завтрак.

Описание путешествия к Южной Джорджии основывается на сделанных тогда изо дня в день скудных записях. И хотя они преимущественно отражают лишь голые факты о пройденных расстояниях, нашем положении и погоде, то наша память сохранила детали прошедших дней, времени, которого не забыть никогда. Направляясь на север первые два дня, я надеялся выйти в зону более тёплой погоды, а также избежать встречи с паком, который может иногда выходить за обычные границы. Нам было нужно преимущество высоких широт для плавания по Великому кругу (широты пролива Дрейка) и быть осторожными в отношении возможной встречи со льдом. Зажатые в тесноте нашей узкой каюты и постоянно мокрые от летящих брызг мы невероятно сильно страдали от холода в течение всего путешествия. Мы сражались с морем и ветром, и в то же время, ежедневно боролись за то, чтобы остаться в живых. Временами мы находились в страшной опасности. Единственное, что нас поддерживало, это осознание того, что мы идём к земле, куда страстно хотели попасть, но были дни и ночи, когда ничего не оставалось, кроме как ложиться в дрейф в выбеленном штормом океане, и смотреть, больше с интересом, чем с опаской, на вздымающиеся колоссальные массы воды, бросаемые туда и сюда природой, восхищённой своим величием. Иногда казалось, что мы находились в глубоких ущельях, когда оказывались внизу между волн, и на вершинах гор, когда на мгновенье оказывались на пике гигантских гребней. Шторма были почти всегда. Насколько мала была наша лодка, и насколько величественно было море, что часто меж гребней волн наши паруса полностью обвисали. Но затем мы вновь поднимались на новый хребет и ощущали всю ярость шторма и окружающей белизны вспененной воды. Мы иногда смеялись, и это правда, и достаточно искренне. Даже когда потрескались губы и распухли рты, мы отыскивали любые поводы для веселья, хотя они и выглядели довольно натянутыми. Чувство юмора у человека всегда легко пробуждается небольшими неудачами своих друзей, поэтому я никогда не забуду усилий Уорсли, который хотел как-то раз поставить горячую алюминивую подставку на примус во время очень сильной качки. Своими обмороженными пальцами он поднял её, бросил её, поднял снова и поиграл с ней осторожно, словно с тонким кружевом женского туалета. Мы не то что смеялись, мы захлебнулись смехом.

На третий день после отплытия ветер усилился и перерос в северо-западный шторм. Мы шли на восток. Усилившееся волнение моря вскоре обнажило слабости нашей палубы. Непрекращающиеся порывы ветра и воды сместили крышки ящиков и лыжи саней, из которых была сделана палуба так, что брезент провисал вниз и накапливал воду. Ледяные струйки, в отличие от летящих брызг, просачивались в лодку с бака до кормы. Гвозди, которые плотник вытащил из упаковочных ящиков на острове Элефант и использовал для того, чтобы скрепить рейки были слишком коротки, чтобы сделать палубу жёсткой. Мы делали всё, что могли, дабы исправить это, но наши возможности были очень ограничены и вода продолжала проникать в лодку в дюжине мест. Было необходимо постоянно вычерпывать воду, но мы совершенно ничего не могли поделать, чтобы предотвратить намокание наших вещей. Ощутить на себе струйку ледяной воды с брезента было значительно более неприятным, чем принять внезапный контрастный душ из брызг. Лёжа часами внизу под банками (местами для гребцов), мы тщетно пытались их избежать. В лодке не было сухих мест, и поэтому мы просто накрывали головы комбинезонами и терпели всепроникающую воду. Откачка воды была работой вахтенных. Настоящего отдыха у нас не было. Постоянная качка не позволяла расслабиться, мы мезли и страдали физически и эмоционально. В дневной полутьме под палубой мы как могли шевелили руками и ногами. Полная тьма наступала к 6 вечера и только к 7 утра следующего дня мы могли под банками разглядеть друг друга. У нас было несколько огарков свечей, которые очень берегли, чтобы во время ночного перекуса у нас была подсветка. В лодке было единственное сравнительно сухое место под родной палубой на баке, и нам удалось защитить некоторую часть сухарей от попадания солёной воды, но я не думаю, что это имело огромное значение, мы все опплевались солью за время путешествия.

Сложности перемещения по лодке выглядели бы довольно комично, если бы не причиняли нам так много боли и страданий. Для того, чтобы пролезть вдоль неё приходилось подлезать под банками и колени невероятно страдали. Когда поднималась вахта мне было необходимо каждому по имени сказать когда и куда ему двигаться, ибо если бы все стали ползать одновременно, то в результате была бы ужасная путаница и многочисленные синяки. К тому же следовало считаться с дифферентом лодки. На вахте находились по трое по четыре часа, затем четыре часа отдыхали. Один на румпеле, второй на парусах, третий на откачке воды. Когда воду в лодке требовалось уменьшить до минимума, использовали насос. Этот насос, который Хёрли сделал из стойки Флиндерса нашего основного корабельного компаса, был достаточно эффективным, хотя его производительность была невысокой. Вахтенный на парусах мог одновременно качать им в большую ёмкость от плиты, которая поднималась и выливалась за борт по мере заполнения. У нас было приспособление, с помощью которого воду можно было напрямую откачивать в море через отверстие в планшире, но это отверстие пришлось заткнуть ещё на ранней стадии путешествия, так как мы обнаружили, что через него во время качки в лодку попадает вода.

Пока вновь заступившая вахта дрожала от ветра и брызг, сменившиеся поспешно нащупывали промокшие насквозь спальные мешки и пытались воспользоваться теплом, оставшимся от предыдущих хозяев, но и это не всегда получалось во время пересменки. Булыжники, которые мы взяли на борт для балласта, нужно было постоянно перемещать с места на место для того, чтобы выкачивать воду и очищать насос, который забивался шерстью спальных мешков. Четыре меховых спальных мешка теряли шерсть из-за постоянной влажности и вскоре стали совершенно лысыми на вид. Перемещение булыжников было очень утомительной и болезненной работой. Мы знали каждый камень по виду и на ощупь, у меня до сих остались яркие воспоминания о всех их шероховатостях. Возможно они и представляли какой-то интерес в качестве геологических образцов для учёных и были незаменимы в качестве балласта, но вот в качестве тяжестей для перемещения в тесноте лодки они были просто ужасны. И не щадили наши бедные тела. Ещё одной нашей проблемой, о которой стоит упомянуть, было раздражение на ногах от мокрой одежды, которая не менялась вот уже семь месяцев. Внутренние стороны бёдер были стёрты в кровь, а тюбик крема Hazeline из нашей аптечки не сильно помогал в облегчении боли, которая только усиливалась от воздействия солёной воды. Мы тогда думали, что вообще никогда не спали. Дело в том, что как только задремешь, то тут же быстро пробуждаешься от какой-то новой боли или чего-то ещё, требующего реакции. На мою долю в общем круговороте страданий выпали всё обостяющиеся приступы радикулита. Я стал их обладателем ещё на льдине несколько месяцев назад.