Юго-Восток

Тут все в обломках было, на три метра в высоту — крошка из камня, ржавых крепежей да кирпича. Здорово когда-то палили, даже не понять, что за дома стояли, каша от них осталась. Хвала Факелу, у воды не напал никто. Добрались до бережка, за катером перевернутым место нашли, залегли. Голова так дышал, будто рожать собрался.

— Славка, у меня… уфф… баллон пустой. Сил уже нет. Так с собой и таскать?

— Бросай, чо. Потом вонючки нам же продавать его принесут. Взад выкупим, ага.

— Славка, я даже очухаться не успел, зараза такая. Она как буркалы выпучит, у меня руки и ослабли…

— Все, не галди. Будешь галдеть — с того берега приплывут! Лучше смотри, чтоб сзади никто не подлез.

Рыжий замолчал, а я стал смотреть на реку. Говорят, до войны реку тоже называли Москвой, как и город. Теперь все так и зовут — Река. Чудно все же люди жили, ох, чудно. Батя говорит — до войны в Реке рыбы съедобной почти не водилось. Мол, люди столько грязи в реку напускали, что рыбу нельзя было есть. Тут батю кто-то обманул. Не может такого быть, не собрать столько грязи, даже если всю желчь, все могилы в реку высыпать. Рыбы вон сколько плещется, аж из воды прыгают. Другое дело, что голыми ногами в реку лучше не залазить — отгрызут ноги, ага, и охнуть не успеешь.

А еще — туманы часто, вон и сейчас туман с той стороны ползет. Ну чо, почти никогда толком тот берег не разглядеть, даже зимой парит, ешкин медь. Одни умники говорят — это по центру реки горячая струя, от нее пар. Другие говорят — это шамы балуют, их на реке в лодках видали, шамы воды не боятся, они ее в туман превратить могут. Злодеи они, топили рыбаков с Автобазы, а то и к себе в плен забирали. Где у них тайный город — кто ж его знает? Где-то на реке. А по той стороне… Эх, ешкин медь, бинокля нету, жалко! По той стороне несколько био в патруле кружат, не чета нашим больным могильщикам. Пороховых снарядов у них нет, но могут запросто стальную стрелу или звезду метнуть. Мужики с Автобазы, когда первый катер собрали, я еще мальцом был, рыбачить вышли, ага. Дык они ж тогда не знали, где и как по реке можно плавать. Такой вот стальной звездой катер насквость и рыбаков двоих, так мигом и затонули…

— Голова, давай пожрем. А то я после крыс чо-то жрать захотел. Только руки сперва пчелиной этой глиной намажем, что ли.

Рыжий обрадовался. Брюхо набить — это он завсегда. Сели, жуем. Я стал думать — кто мог Хасану донести, что био тут в Лужах помирает? Ну нет таких дураков, чтоб сюда ходить, а потом ему наушничать. Наши патрули в Лужи точно не суются. И снова я про рукокрыла вспомнил, ага. Вроде как мысля глупая, не бывает такого, чтобы человек на мыше поганом летал, они любого в клочья изорвут. Даже когда маленького берешь, а такое бывало, все равно как пса домашнего не вырастишь, звереют они и кусаются, убивать потом придется. Я решил — не буду Голове пока говорить, и без того устал он.

— Славка, а ты зачем сюда идти согласился?

— То есть как — зачем? Ты же тоже согласился.

— Со мной-то ясно. Я в приказчики хочу. Чтобы с маркитантами поближе к Кремлю пробраться. Или вон в Куркино это. А ты хитришь.

Ясное дело, хитрю, подумал я. Голова умный, от него хрен укроешься. Вечно он вперед меня мысли мои угадывает. Ну ничо, все ж мой лучший друг, ему можно, ага.

— Отец мне не даст на чужой жениться.

— Ты чего, Слава? — Рыжий аж картоху изо рта выплюнул. — Ты серьезно или как? Вот эту тощую сватать хотишь? Загрызет она тебя.

— Щас башку в плечи вобью, — пообещал я. — Голова, куда мне деваться? Тебе хорошо, ты умный, ты лучший механик. Даже если на Автобазе со своими разругаешься, тебя дьякон сразу к нам на Факел возьмет. И химики возьмут, и асфальтовые. А я куда пойду, если с батей поругаюсь?

— У Хасана приказчики могут на базаре жить, прямо в контейнере, — рыжий стал жевать хлеб, ухи у него зашевелились, значит, сильно задумался. — Но с девкой он тебя, Славка, не пустит.

— Это я и сам знаю.

— И пасечники к себе чумазого навряд ли захотят. Они тока девок замуж берут, и то периодично…

Тут только до него маленько доходить стало. Хоть и умный Голова, но, как брюхо набьет, ничего не соображает.

— Ты чего хотишь, Славка? Ты чего, куда бежать задумал?

— Ничо я пока не задумал. Доел ты? Давай оружие проверяй и пошли!

Пока промеж трухлявых кораблей пробирались, рыжий на меня все косился и бурчал, ага. Уж больно ему хотелось язык почесать. Но я молчал, дык чо говорить-то? Я и сам пока не придумал, как бы похитрее все обделать. И с отцом чтоб не разругаться, и чтоб Иголку не потерять…

Кораблей тут было много. Больших и маленьких, все в дырах, все трухлявые. Одни вповалку лежали, другие, видать, прежде в воде стояли, теперь на бок завалились. А может, на реке когда-то сильно рвануло, что их всех сюда покидало. Один на другом лежали, винты в небо торчали, все переломано-перекручено, дерево мало где осталось, в железных животах кораблей птицы орали, чайки всякие, вороны. То есть больших тут не было, таких как с севера раз приволокло. Вот там корабль был, так корабль! Его льдом тащило, боком, полреки, наверное, загородил, снизу черный, а сверху — этажи, как на доме высотном. Так льдом по течению и утащило. Мы тогда с Факела все сбежались смотреть на такое диво, никто и не верил, что до войны люди на таких громадинах плавали, ага.

— Славка, откуда-то гноем разит? Или труха в носу замокла?

— Берег сдвинулся, не видишь? Раньше тут вода была, река сдвинулась. Так что с Луж дерьмо течет, вот и воняет. Давай, пора маску надевать.

Мы петляли, чтоб никуда не провалиться, я краем глаза за водой следил. Чо-то вода мне сегодня не шибко нравилась. То есть, ясное дело, вода в реке вообще никому понравиться не может, но бывают же дни, когда река тихая, тогда механики выходят на рыбалку, и химики, и даже обезьяны вместе с пасечниками. Но это редко, обычно в воду лучше и по колено не входить, ага.

Туман с реки наползал все ближе, такой липкий, что ли, ни фига не видать. Плескалось под ногами, мелочь всякая разбегалась, может, крысы, может, осьминоги ползучие, мало ли кто. Я впереди мечом сквозь труху тыкал, чтоб ядовитых всяких разогнать, а то разок кусит — и готово, никакой мед не поможет.

Лодки, всякие катера и длинные баржи кончились, мы почти добрались до Кладбища. Вплотную к берегу нас прижимали колючие кусты, за ними торчали поганые зомби-деревья и еще какая-то трава, высотой с меня, жесткая, острая, хуже ножа. Тучки на небе разбежалися, прямиком над нами три падальщика кружили, медленно крыльями махали.

Ага, хрен вам, не дождетесь, гады! Было почти красиво, ага, если бы не те, кто крались за нами за травой.

— Славка, слева…

— Вижу. Иди, не дрыгайся.

— Славка, а ты говорил — их двое осталось… Кто ж они такие, на вонючек вроде не похожи? След видал какой — почти копыто.

— Это точно. Кажись, они хуже вонючек.

Ну чо, зря я успокоился, до могил мало осталось, решил, что дойдем. Выходит, я ошибался.

ЧУЖАК

Щуплый человечек, покрытый короткой шерстью, шагнул на горелую землю из колючих зарослей. Стебли и ветви кустов были густо покрыты колючками, но лазутчик проскользнул между ними без единой царапины. Спустя секунду он очутился возле поверженного био, легко взобрался на корпус, зашагал по обгоревшей броне. Неподалеку от мертвого робота пировали крысособаки. Они настороженно подняли морды, с языков у них капала кровь. Псы доедали своих убитых сородичей, им было лень кидаться на новую жертву. Однако двое молодых, голодных, ждавших своей очереди к обеду рискнули напасть.