Юлиан Отступник

II

Поначалу вся армия целиком двинулась в направлении Тигра, чтобы Шапур подумал, будто удар будет нанесен именно с этой стороны, и чтобы войска Сурены не ушли из Верхней Месопотамии. Однако это был всего лишь обманный маневр ⁹. Через 24 часа армия разделилась на два корпуса. Юлиан простился с Прокопием и назначил ему встречу у стен Ктесифонта. Затем, спустившись в долину Билехаса, он быстро повернул на юг и форсированным маршем направился к Каллинику, торговому городу, расположенному на Евфрате, и подошел к нему 27 марта в день праздника богини Кибелы.

Юлиан, посвятивший в свое время Матери богов философский трактат ¹⁰, увидел в этом совпадении доброе предзнаменование. Он отпраздновал этот день, совершив омовение статуи богини в водах Евфрата ¹¹. Затем он удалился в свой шатер для короткого отдыха.

В ту ночь Юлиан прекрасно спал и проснулся бодрым. Едва встав, он узнал о прибытии депутации арабских вождей, просивших о встрече. Юлиан сразу же принял их.

— Мы слышали, что ты — Посланник Солнца, — заявил один из вождей, — и мощь твоей армии подтверждает это. Мы тоже поклоняемся Солнцу под именами Алла и Дюсарес. Поэтому мы приехали, чтобы поднести тебе золотую корону и предложить свою поддержку и поддержку нашей конницы.

Юлиан поблагодарил их, принял подношение и приказал включить в свою армию 500 всадников, которых они привели с собой.

Когда Юлиан беседовал с арабскими вождями, ему сообщили о прибытии флота из Самосаты. Выйдя из шатра, император направился к реке, и его глазам предстало великолепное зрелище: весь Евфрат был в буквальном смысле заполонен кораблями. Там было 50 больших вооруженных для боя галер, 64 понтонных судна, предназначенных для перевозки пехоты и конницы через реки, и 1403 лодки, перевозившие провиант, оружие, пушки и гигантские гелеполисы высотой в двадцать метров, чьи мощные зубчатые башни выделялись на фоне неба. Юлиан поблагодарил Луцилиана: тот привел даже больше кораблей, чем предполагалось. Затем, посчитав, что этому дню сопутствует удача и ею надо воспользоваться, он отдал армии приказ направиться к Киркесию.

Небо было ясным. В этом году весна наступила рано. Докуда хватало взгляда, вокруг простирались пшеничные поля, над которыми местами возвышались пальмы. Армия весело двигалась на юго-восток через эту плодородную и многообещающую землю.

В авангарде скакали арабы и 1500 римских конников, проводивших рекогносцировку местности. За ними двигался десяток легионов, в том числе носившие имена Победителей (Victores), геркуланы, зианны и так называемые империалы (Imperiali), то есть императорская гвардия. Всеми ими командовал сам Юлиан. Справа, то есть со стороны реки, шли терциаки, кельты и петуланты. Ими командовал Невитта. Слева, со стороны равнины, скакал кавалерийский корпус под командованием Аринфея и Ормизда. Комит Виктор и германец Дагалаиф возглавляли арьергард. Замыкающим шел дука Ордоэны Секондин.

Чтобы создать у парфян впечатление огромного войска, Юлиан отдал приказ растянуть дивизионы вдоль дороги и заполнить пространство между ними обозами. Протяженность колонны достигла таким образом почти пятнадцати километров. Двигавшийся параллельно армии флот Луцилиана тоже производил внушительное впечатление своими понтонами, осадными машинами и экипажем в 20000 человек под командованием Константина.

Однако эта армия, столь внушительная своими размерами и мощью вооружения, была поражена неизлечимым недугом: она несла в себе все противоречия античного мира второй половины IV века.

Самое главное: в ней не было единства. Во-первых, среди офицеров и солдат имелись христиане. Хотя Юлиан и приказал изгнать их из армии, те, кто отвечал за набор войск, не посмели в полной мере следовать этому распоряжению, боясь, что это повлечет за собой резкое сокращение личного состава. В конце концов Юлиан уступил их доводам, убедив себя, что эти христиане скоро осознают свою ошибку и обратятся к религии Солнца. Конечно, ничего подобного не произошло. Враждебность христиан к Юлиану день ото дня только возрастала. Они испытывали глубокое отвращение при мысли о том, что им приходится сражаться под знаменами, на которых девиз «Soli Invicto» заменил монограмму Христа, что им приходится каждое воскресенье молиться Гелиосу-Царю, что они вынуждены проливать кровь ради победы императора, приказавшего вынуть камни из стен их церквей и без почтения относящегося к мощам их мучеников.

Но и среди язычников не было особого единодушия. Они распадались на две враждующие группировки: «западных» язычников римской традиции и «восточных», приверженцев эллинизма.

«Римляне», во всем отличавшиеся реалистичностью мышления, были обеспокоены тем, что Юлиан пустился в авантюру, смысла которой они не понимали. Зачем углубляться в эти пустынные земли, которые в свое время уже доставили немало хлопот императорам Валериану и Гордиану? Если Юлиан хочет обезопасить восточные границы империи, как он это сделал на Западе от Базеля до устья Рейна, то достаточно укрепить Самосату и Иераполь, и это надежно прикроет Пальмиру и Средиземноморское побережье. То, что Юлиан не объявил четко о военных задачах экспедиции, внушало им недоверие, усиливавшееся полным непониманием его целей в области религии. Конечно, они были ему обязаны тем, что он вернул утраченное величие языческим храмам. Но зачем он старается превратить мифологию в религию? Привычные к ритуалам, которым с незапамятных времен следовали их предки, они считали бесполезным что-либо менять в них. В их глазах христианство представляло собой преходящее зло, которое обречено исчезнуть само по себе. И потому вовсе незачем противопоставлять христианской Троице какую-то Солнечную Троицу.

Поэтому они прилагали все усилия к тому, чтобы уговорить Юлиана отказаться от своих планов, и прибегали к помощи авгуров и гаруспиков (гадателей). Эти «служители культа», ибо их и вправду трудно назвать как-то иначе, повсюду распространяли тревожные слухи. По их словам, кампания против парфян началась при дурных предзнаменованиях и, судя по знакам, плохо закончится.

Судите сами: когда Юлиан находился в Каррах, в Риме сгорел храм Аполлона (19 марта 363 года), и неизвестно, спасены ли Сивилловы книги храма ¹². Чуть позже при проезде императора рухнула триумфальная арка. Сам он не пострадал, но обломками придавило 50 солдат из его эскорта. Еще чуть позже он увидел у дороги труп казненного ¹³, а это считалось у древних предвестником близкой смерти. Затем из десяти быков, приведенных к алтарю Марса, девять погибло до жертвоприношения. Короче говоря, не было ни одного случая, ни одного совпадения, которые не превращались бы авгурами в гибельное предзнаменование.

Эти «пораженческие настроения» в конце концов вывели Юлиана из себя. Но в еще большей мере они выводили из себя таких приверженцев эзотерического эллинизма, как Орибасий, Максим Эфесский, Анатолий и элевсинский иерофант. Они умоляли Юлиана не прислушиваться к тем, кто пытается смешать веру с самыми дикими суевериями и не поддаваться воздействию этих пророков несчастья. Кто дал им право судить о воле богов? Разве боги сами не указали ясно, какова их воля? Разве Юлиан может бросить на одну чашу весов все милости, оказанные ему богами, и вздор, который несет какая-то деревенщина, не способная понять сверхъестественной миссии, выпавшей ему?

По правде говоря, Юлиан не нуждался в этих ободряющих речах. Его путь был намечен свыше, и он намеревался пройти по нему до конца.

III

В первые дни апреля армия, по прежнему сопровождаемая флотом, прибыла в Киркесий. Это был важный укрепленный пункт, расположенный у слияния Хабура и Евфрата. Его стены были выстроены почти столетие назад по приказу Диоклетиана, потому что тогда это место было крайней восточной точкой империи. Юлиан задержался здесь на несколько дней, чтобы дать время флоту построить мост для перехода через реку. Этот переход был важным этапом операции, ибо за Хабуром начинались дикие просторы Персидской империи с их ловушками, засадами и неведомыми далями.

Как только мост был готов, — а это произошло среди ночи, потому что Юлиан хотел оказаться на другом берегу до восхода солнца, — император отдал приказ войскам начать переправу. В частях чувствовалось некоторое колебание, и он решил обратиться к солдатам, как это обычно делают перед боем. Поднявшись на небольшой холм на берегу Хабура, император начал с напоминания о том, что римская армия не впервые вторгается в эти земли и что она, вопреки утверждениям некоторых, отнюдь не всегда терпела здесь поражение. Он напомнил им о Лукулле и Помпее, о Вентидии и Траяне, о Вере и Севере, которые вернулись из этих областей с богатыми трофеями. «Даже Гордиан вернулся бы с победой, — заверил он солдат, — если бы его не предал префект Филипп».