Юлиан Отступник

Доспехи солдат слабо мерцали в ночной тьме, потому что луна уже зашла и на востоке начинали бледнеть звезды. Но если фигура Юлиана была видна смутно, то смысл его слов был абсолютно ясен. Он продолжал:

— Этих героев подвигло на великие подвиги стремление к славе. Нас же побуждают к этому бедствия захваченных противником городов, тени воинов, погибших без отмщения, наши огромные потери и разрушенные крепости! Поэтому с Божьей помощью я всегда буду с вами, ваш император, ваш знаменосец, ваш собрат по оружию. И если в бою меня постигнет злая участь, то я по крайней мере умру с уверенностью в том, что пожертвовал собой на благо Общего дела!

Какая странная речь! Вопреки всем ожиданиям, Юлиан не упоминал ни Гелиоса-Царя, ни Александра, столь милых его сердцу. Он взывал исключительно к патриотизму римлян. Никогда еще он не вел себя так по-западному,как в этот момент вторжения в земли азиатов. Несомненно, он хотел рассеять в душах легионеров страхи, порожденные пессимистическими заявлениями авгуров, и показать, что в нужный момент и он умеет встать на точку зрения традиционных римлян.

— Так будьте храбры, как этого требуют от вас обстоятельства, — сказал он в заключение. — Уверуйте в успех! Будьте готовы бросить вызов опасности, зная, что всех, сражающихся за правое дело, ждет победа.

Солнце появилось на горизонте в то самое мгновение, когда он закончил речь. Юлиан спустился с холма и направился к своему шатру, а солдаты собрались вокруг своих командиров. В эту минуту только что прискакавший всадник спрыгнул с коня и протянул Юлиану пакет. Это было письмо от префекта Галлии Саллюстия. Юлиан вскрыл его и пробежал глазами.

«С грустью и тревогой слежу я за твоими действиями, — писал префект. — Умоляю, откажись от экспедиции в Персию, пока еще это можно сделать. Заклинаю тебя: не иди навстречу верной смерти против воли богов» ¹⁴.

Юлиан в гневе скомкал письмо. Опять эти советы об осторожности, призывы к разуму, которые на деле всего лишь прикрытие трусости. Решительно, те, кто изображает из себя его друзей, плохо его знают!

Не дав себе задуматься над письмом Саллюстия, он приказал легионам перейти через Хабур. Когда последний солдат ступил на противоположный берег, Юлиан велел разрушить мост, чтобы «ни у кого не оставалось надежды на то, что он повернет назад».

IV

Перейдя через Хабур, войско двинулось вперед по дороге вдоль левого берега Евфрата. Теперь оно находилось уже на персидской земле. Все напоминало солдатам о том, что они вторглись в земли, абсолютно не похожие на те, что остались позади. Горизонты казались более дальними, холмы более дикими, тишина более глубокой, и, когда за их спинами садилось солнце, они видели, как на небе восходят незнакомые созвездия.

У городов, мимо которых они проходили, были варварские названия: Тилуфа, Ахаяхалька, Бараксамальха, Озогардана, Перисабора, Майозамальха…

Эти города проплывали мимо, как бы несомые монотонно плещущейся рекой, и, казалось, бежали прочь. Легионеры быстро забыли бы о них, если бы каждый не остался связан в их памяти с какой-нибудь яркой деталью.

В Дура-Европос они увидели мавзолей, в котором покоился прах императора Гордиана. Проходя, они отдали ему честь, склонив знамена. В Озогардане они обнаружили колодцы, заполненные какой-то черноватой жидкостью, которая бурлила, изливаясь на землю. Это был битум. Юлиан приказал поджечь его. Огромный столб пламени взметнулся в небо. Его красноватые всполохи долго мерцали в ночи, и Юлиан сделал вывод, что они на правильном пути, ибо было известно, что Александр тоже видел такие колодцы.

Чуть позже возвращающийся с рекогносцировки Юлиан наткнулся на группу молодых людей, несущих что-то тяжелое. Оказалось, что это лев, которого они только что убили ударом дротика. Оружие все еще торчало в боку зверя. Юлиан обрадовался. Он увидел в этом предзнаменование смерти царя и не сомневался, что речь идет о царе персов. Однако, когда он посоветовался с авгурами, те сказали прямо противоположное.

— Речь идет о царе, идущем с запада, — заявили они, качая головами. — О, Юлиан! Это еще один знак, запрещающий вторжение в земли Шапура и грозящий тебе такой же участью, как участь этого зверя ¹⁵.

Окружавшие Юлиана философы возмущенно зашумели.

— В 297 году, — возразил один из них, — когда Галерий, еще будучи цезарем, выступил против персидского царя Нарса, ему принесли окровавленный труп льва. И он вернулся невредимым после победоносной кампании ¹⁶.

— Ваши доводы не выдерживают критики, — отбивались авгуры. — В те времена Нарс первым нарушил границы империи. Галерий только оборонялся. Лев же всегда означает нападающего.

«В этом вечном конфликте между упорными консерваторами, опирающимися на официальные предсказания, и отважными толкователями из школ восточного мистицизма», как справедливо замечает Аллар ¹⁷, Юлиан, как всегда, отдал предпочтение последним. Но хотя он и запрещал себе сомнения, нагромождение мрачных пророчеств начинало тревожить его. Как убедиться, что боги все еще поддерживают его? В конце концов, он не получал от них прямых указаний со времени своего паломничества в Пессинунт. Желая успокоить себя, он попросил Максима Эфесского вновь обратиться к богам.

Кудесник преклонил колена перед колодцем с водой, начал ровно и глубоко дышать и впал в глубокое оцепенение. Спустя несколько мгновений он вздрогнул и открыл глаза. Но его взгляд был остановившимся, как у слепого. Он заговорил голосом, который звучал как бы из другого мира:

— Не бойся ничего, Юлиан… С тобой говорит не Максим, а Гелиос… Ты будешь побеждать до тех пор, пока будешь идти к моей колыбели… Твоя жизнь останется вне опасности, пока ты не вступишь во Фригийские поля…

— Фригийские поля? — воскликнул Юлиан и расхохотался. — Мы давно уже оставили Фригию позади, и у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться! Если это единственная опасность, которая меня подстерегает, то это все равно, что я вообще вне опасности!

Успокоенный, он вернулся к войскам и велел продолжать путь.

Продвижение легионов было быстрым и легким. Многие из городов сдавались без сопротивления. Но солдат беспокоила сама эта легкость. У них было впечатление, что они погружаются в пустоту. Где парфяне? Почему они не показываются? Находятся ли основные силы Шапура до сих пор в Месопотамии? Или, споря в быстроте с римской армией, они отступают к югу, чтобы избежать окружения? Разведчики прочесывали местность почти до горизонта. Но они по-прежнему никого не встречали. С течением времени эта пустота и тишина становились все более тревожными.

Внезапно с высот Пирисаборы кто-то из всадников дал сигнал о приближении большого конного войска. При этом сообщении легионеры издали радостный крик. Наконец-то они померятся силами с противником! Они знали, что парфяне отличные кавалеристы и любая стычка с ними очень опасна. Но любая опасность казалась им лучше той неопределенности, в которой они пребывали Со времени перехода через Хабур.

Не дожидаясь приказа командиров, легионеры наступательным шагом бросились на вражескую конницу. Этот дерзкий поступок мог погубить их; но оказалось, что лучшего решения нельзя было и придумать. Вооруженные стрелами и дротиками парфяне обычно старались держаться на расстоянии от противника, потому что это давало им возможность маневрировать, сидя верхом. В ближнем бою они теряли все свои преимущества и поэтому старались избегать сближения. Захваченные врасплох бросившейся на них с воплями толпой пехотинцев, они быстро смешались. Римские легионеры проникли в их ряды и стали избивать их.