Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги

Ю. Н. Данзас и русская философская эмиграция

Нельзя оставить в стороне реакцию православной русской эмиграции на плоды религиозно-философского творчества русской католички. За пределами немногочисленных русских католических общин она была окружена стеной непонимания и неприятия даже в среде Парижской школы, объединившей лучших религиозных философов XX века вокруг Богословского института св. Сергия и издаваемого Н. Бердяевым журнала «Путь». В обретенном римском архиве Юлии есть единственный рукописный документ – фрагмент письма Ю. Данзас (вырезан ножницами из утраченного текста) переводчику своей статьи на итальянский [19] :

19

Текст письма написан пером, каллиграфическим почерком, фиолетовыми чернилами на листе из блокнота, большая часть которого с началом письма и именем адресата отрезана ножницами. В том же конверте лежит точный перевод того же фрагмента текста на итальянский, написанный карандашом на таких же двух листах из блокнота, но беглым, мало разборчивым почерком. На обороте второго листа сохранились неразборчивые карандашные записи бытового характера: адреса, телефоны и список лекарств с подсчетом их суммарной стоимости. В частности, читается: presso Messoiedof 80448 via Lutezia 11. Здесь же указывается адрес римского проживания Ю. Данзас: via Napoleone III, 58 int.10.

«[…] Очень рада, что Вы все-таки взялись за перевод моей статьи [20] , и благодарю сердечно за добрые слова. Я всегда стараюсь писать примиряюще, но меня русские люди редко понимают в этом смысле, так как ищут не правды и беспристрастия, а пристрастия в их пользу: беспристрастие они считают для себя оскорбительным! В Париже, когда появилась эта моя статья о русских святых [21] , меня за нее сильно ругали в бердяевских кругах, уверяя, что я оскорбила ею Русскую Церковь [22] !!!

За перевод этой статьи по-итальянски обещано 100 лир. Позвольте мне внести за него половину вперед, так как у Вас могут быть расходы на бумагу и пр.

Пишу все это на случай, если Вас не застану. Но во всяком случае надеюсь Вас повидать в ближайшие дни. Сердечно Ваша Ю. Данзас».

20

По-видимому, речь идет о вышедшей по-итальянски в 1937 г. в Бреши (Ломбардия) книге J. N. Danzas. «La coscienza religiosa russa. Traduzione di Giovanni Vezzoli. Morcelliana MCMXXXVII-XV».

21

У Ю. Данзас есть статья о русских святых (Святые Русской Церкви // Russie et Chretiente, 1937. № 3 на фр. языке), но, возможно, речь идет о книге L’Itineraire religieux de la conscience russe (1935; рус. пер.: Религиозный путь русского сознания // Символ, 1997. № 37) и о рецензии Н. Бердяева, в которой он считал, что точка зрения Ю. Данзас «слишком провинциально русско-католическая» (Путь, 1936. № 51. С. 72).

22

В статье Les reminiscences gnostiques dans la philosophie religieuse russe moderne (1936, русский перевод в ж. Символ, 1998. № 39) Ю. Данзас критиковала русскую религиозную философию XIX–XX вв. (В. Соловьёв, о. П. Флоренский и о. С. Булгаков) за наличие в ней гностических элементов. В отношении перспектив соединения русского православия с Римом она видела несущественными догматические и политические причины разделения и полагала, что диалог о возможностях сближения должен происходить на психологической почве. Обозначив как реальность исторического развития нежелание русского сознания вернуться к единству Церкви, она не считала его чем-то незыблемым и полагала, что русский религиозный партикуляризм, в отличие от «филетизма» других Восточных церквей, изначально тяготел к христианскому универсализму и никогда не отвергал Запада полностью. Разрушить стену психологического непонимания, образовавшуюся исключительно между русским религиозным умонастроением и Римом, можно, явив первому мистическую жизнь Католической церкви и ее святых. В отношении перспектив развития католичества в России Ю. Н. Данзас была близка к взглядам митрополита А. Шептицкого и экзарха Л. Фёдорова и обосновывала «католическое будущее России» на следующих принципах «целостности обряда, отправляемого на протяжении десяти веков, сохранении канонических норм, а также традиционных особенностей русской духовности». (Юдин А. Данзас Юлия Николаевна // Католическая энциклопедия. T. I. Ст. 1532–1534).

Дружески принимая сестру Иустину-Екатерину (Данзас) в своем доме в Кламаре, под Парижем, Николай Бердяев высоко оценил ее богословскую эрудицию и дерзновение, но не протянул руку поддержки в ее проекте сближения православных и католиков в противостоянии марксистскому безбожию и гитлеровскому нацизму. Однако Бердяев верил в некую глубинную народную духовность, сконструированную членами религиозно-философских обществ, выразившуюся в московском православии, которое «тянется из века в век к какому-то странному, самозатменному величию, подстегивая, а то и конструируя себя невежеством, серостью, воспламеняясь в жутком промежутке между верой и психозом истинности» [23] .

23

Богатырёв М. Штрихи к портрету Юлии Николаевны Данзас:.

Бердяев усмотрел в книгах Юлии Николаевны «неприятный тон высокомерного презрения. Слишком часто в петровский период таково было отношение русских бар, приобщившихся к западной цивилизации, к русскому народу. Укорененная в католичестве, г-жа Данзас обладает большой самоуверенностью, успокоенностью и благополучием. Этого нет у самих западных католиков, которые, несмотря на оптимизм официальной томистской теологии, принуждены чувствовать трагизм положения и не могут уже пребывать в покое» [24] . Какое трагическое непонимание души женщины, «все существо которой до последнего вздоха было пронизано непримиримостью с тем, что творится в России. Она углубленно изучала церковную историю, стремясь в ней найти объяснение безумной податливости русской души насилию, ее поразительной подверженности автократии и непризнанию достоинства личности» [25] .

24

Бердяев Н. Рец. На кн.: J. N. Danzas. L’Itineraire religieux de la conscience russe // Путь, май-октябрь 1936. № 51.

25

Богатырёв М. Непримиримость… Там же.

Двух монахинь – Иустину-Екатерину Данзас и Марию Скобцову – по праву можно назвать совестью России.

Владимир Кейдан

II. ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА В РОССИИ

Русский религиозный национализм

Было ли русское православие изначально, по самой сути своей, религией, связанной с национальным чувством, или же это всего лишь проекция «современных теорий, ретроспективно приспособившихся к прошлому» – славянофильства XIX века, прогрессировавшего затем в сторону расового национализма? Юлия Данзас отвергает широко распространенное представление о «сущностной связи между Россией и ее Церковью» и о «существенной разнице между русским религиозным мировоззрением и религиозным мировоззрением латинского мира». Если принять во внимание, что в наше время такое противопоставление религиозного пути России Западу стало в самой России общепринятым дискурсом, статья Юлии Данзас окажется фундаментальной для понимания, что речь здесь, по ее мнению, идет всего лишь об интеллектуальной конструкции, возникшей на месте первоначального идеала христианского всемирного государства, в которой утрачено различие между нацией и государством: «В России, как и везде – и даже более, чем везде, – не нация создала государство, а государство породило национальное сознание», и лишь в той мере, в какой государство у истоков своих было христианским, и мог развиться религиозный патриотизм:“Ты русский, потому что ты христианин, став христианином, ты становишься русским“». Критика филетизма (организации Церкви на основании этнической принадлежности), как и славянофильства (частично ответственного «за смешение в русском самосознании идеи нации и идеи государства»), положения которого выльются затем в «бездуховный расизм», «показывает, к чему приводит ложная и оторвавшаяся от своих корней идеология», критика эта особенно актуальна сегодня и показывает, кроме всего прочего, насколько Юлия Данзас была восприимчива к истории идей, ускользавших от многих ее современников, несмотря на исторический контекст нацизма и национал-большевизма.

Статья Юлии Данзас помогает понять роль православия в современной России – «феномен ревнивой привязанности и нерушимой верности Русской Церкви, часто сопровождающийся почти полным равнодушием к ее богословскому вероучению – и особенно к ее заповедям нравственной дисциплины». Деконструкция мифов при помощи подлинной истории идей стала для Юлии Данзас способом вернуться к общему христианскому идеалу, тому, к которому так стремился Владимир Соловьёв, но также и Сергий Булгаков в тексте 1923 г. (опубликованном только в 1991 г.), который очень созвучен данной статье [1] . Точка зрения Юлии Данзас может сегодня показаться слишком «унионистской» и недостаточно экуменической, но в свое время именно она предприняла немало усилий для того, чтобы высвободить православие из множества католических предрассудков о нем. Приведем здесь заключительный фрагмент ее книги «Религиозный путь русского самосознания»:

1

Булгаков С., прот. У стен Херсониса // Символ. Париж, 1991. № 25. С. 167–342.

«Мы уже говорили об этом: между ним [русским менталитетом] и Римом возникла стена взаимонепонимания. И, чтобы пробить эту стену, нужно показать ему то, что всегда оставалось неузнанным: мистическую жизнь Церкви и ее святых. Нужно показать необоснованность этого обвинения в рационализме и в сухости, обвинения, которое ему повторяют, пока оно не начнет представляться неоспоримым утверждением. Нужно сделать понятным смысл таинств Церкви, чтобы он смог найти в этом учении то, что сам унаследовал от древней Церкви и что его заставили позабыть, заменив это учение темной метафизикой… [славянофильством]. Нет, единство Церкви не химера. Чтобы его достичь, нужно пройти долгий и трудный путь; вековые предрассудки не победить всего за несколько лет. […] Но однажды наступит примирение, а с ним возможность честного изучения подлинных традиций Восточной Церкви, которые будут освобождены от примеси неведения и произвольных наслоений. Только оживлением таких очищенных традиций русское самосознание вновь обретет путь к единой Церкви – через те порывы к вселенскости, которые всегда были живы в нем даже в худшие времена национального эгоизма – через мистическое учение, бережно хранимое русскими монастырями, которое оно научится узнавать и в западном мистицизме – через возрождение евхаристического культа, который в самом себе усилит смысл реальности и трезвенное созерцание тайны Церкви».

Статья «Русский религиозный национализм» опубликована на французском языке в «Russie et chretiente», 1938–1939, № 2, с. 163–183. Перев. Н. В. Ликвинцевой.

I

Изучая в наше время животрепещущую и болезненную проблему Единения [Церквей], мы упираемся, еще чаще, чем прежде, в независимые вроде бы от нее богословские вопросы, требующие обсуждения. В частности, в проблеме, которую ставит нам Русская Церковь, все время всплывает аргумент, который противники Единения считают неопровержимым. Им кажется, что в русском самосознании столь плотно спаяны национальное чувство и чувство религиозное, что просто невозможно одно отделить от другого и что поэтому теряется всякая надежда на возможность открыть русскому уму смысл кафоличности, без которого какое бы то ни было соглашение догматического характера просто невозможно. Поскольку ревнивая привязанность к Восточной Церкви в ее русской форме считается одним из аспектов русского патриотизма, любое ослабление этого чувства будет казаться предательством родины. Именно в таком ключе рассматривают этот вопрос большинство русских, которые не могут отдать себе отчета, что речь при этом идет не об ослаблении их религиозного самосознания, а о его расширении.

Что же касается тех католических мыслителей, которые размышляют над этой проблемой, то и они, как мы видим, не испытывают тут оптимизма и считают проблему неразрешимой. Более того, порой начинает даже казаться, что русский религиозный национализм укоренен в самом чувстве церковности, по сути своей отличающемся от того, что принято в латинском мире, и что поэтому сближение между двумя разошедшимися представлениями о Церкви сможет произойти лишь ценой огромных уступок со стороны Католической Церкви, уступок, которые подорвут ее экклезиологическую доктрину, а потому просто невозможны.

Прежде чем согласиться с такими пессимистическими выводами, нужно прояснить используемые нами термины. И прежде всего, что из себя представляет религиозный менталитет, неотделимый от определенной национальной психологии? В каком смысле можем мы говорить о национальном духе, пронизывающем жизнь души до самых ее глубин? Чтобы мы могли понимать друг друга в этой области, стоит сначала дать определения понятиям «нация» и «национализм», которые сегодня склоняют налево и направо; нужно различать, что именно в понятии нация относится к идее сродности расы и наследственных инстинктов, а что соотносится с идеей общности, связанной с определенной территорией и ее историческими судьбами. Иначе говоря, нужно научиться различать между понятием «нация» и понятием «государство». Различие, которого очень трудно в полной мере придерживаться в наши дни именно потому, что во всех областях царит как раз смещение этих двух понятий. Те, кто возмущается перегибами политического расизма – а это всего лишь reduction ad absurdum [2] такого смешения, – не грешат ли и сами хотя бы непроизвольным (и, возможно, неосознанным) «расизмом», когда говорят о психологических различиях, которые по сути своей связаны с определенным национальным менталитетом, даже если оставить в стороне всякую политическую основу.

2

Доведение до абсурда (лат.).

В наши дни можно говорить о национальном менталитете, основывающемся на расизме, формирующемся сейчас, с разной степенью успешности, во многих странах. Это новый факт, к которому не стоило бы прибегать для объяснения феноменов идеологического порядка из прошлого. Потому что религиозный вопрос напрямую связан с историческим прошлым, в котором «национального менталитета» еще просто не существовало в качестве проблемы. Все это отлично понимают, когда речь заходит о западных религиозных вопросах. Но тут же начинают себе придумывать, что такие различия не могут быть приложимы к России и к ее национальной Церкви. Здесь имеет место ошибочная историческая теория, которую и нужно сперва прояснить.