Юмористические рассказы
Шрифт:
– Принесла?
– Да, как же! Держи карман шире. Разве этот грабитель, Серый Волк, пропустит – все слопал!
Только облизнулась бедная старуха.
А в это время, как известно, жил-был у бабушки Серенький Козлик. Вздумалось козлику в лес погуляти.
– Отпусти ты его, буржуя, – советует Красная Шапочка. – Пусть идет в лес. Довольно ему, саботажнику, дома лодырничать. Как говорится: все на фронт.
Отпустила бабушка Серенького Козлика в сопровождении Красной Шапочки, а той только того и нужно. Едва вошли в лес – из-за куста давешний мальчик:
– А что, товарищ, не слопать
– А что я бабушке скажу?
Подмигнул мальчик, хихикнул.
– А Серый русский Волк на что? Вали на него – вывезет. Кстати, старуха-то сама фартовая? Клев есть?
– Да ежели потрясти – есть чего. Только на мокрое дело я не пойду. Чтобы без убийства.
– А Серый Волк на что? Свалим на эту скотину. Айда!
Пошли и «пришили» старушку.
Зажили в старухином доме припеваючи. Мальчик на старухиной кровати развалился, целый день валяется, а Красная Шапочка по хозяйству хлопочет, сундуки взламывает.
А в это время по всему лесу пошел нехороший и для добродушного Серого Волка позорный слух: что будто бы он не только людей провизии и продуктов лишает, не только буржуазного козленка зарезал, но и самое бабушку прикончил.
Обидно стало Серому. Пойду, думает, к старухе, лично все выясню.
Приходит – те-те-те! Полуштоф пустой на столе стоит, на стене козлиная шкура, а Красная Шапочка уже в бабушкиных нарядах щеголяет.
«Ловко сработано», – с горечью подумал Серый Волк.
Подошел к Троцкому, подсел на краешек кровати и спрашивает:
– Отчего у тебя такой язык длинный?
– Чтобы на митингах орать.
– Отчего у тебя такой носик большой?
– При чем тут национальность?
– Отчего у тебя большие ручки?
– Чтобы лучше сейфы вскрывать! Знаешь наш лозунг: грабь награбленное!
– Отчего у тебя такие ножки большие?
– Идиотский вопрос! А чем же я буду, когда засыплюсь, в Швейцарию убегать?!
– Ну, нет, брат! – вскричал Волк и в тот же миг – гам! – и съел заграничного мальчика, сбил лапой с головы глупой девчонки красную шапочку, и вообще навел Серый такой порядок, что снова в лесу стало жить хорошо и привольно.
Кстати, в прежнюю старую сказку, в самый конец, впутался какой-то охотник.
В новой сказке – к черту охотника.
Много вас тут, охотников, найдется к самому концу приходить…
Хлебушко
У главного подъезда монументального здания было большое скопление карет и автомобилей.
Мордастый швейцар то и дело покрикивал на нерасторопных кучеров и тут же низкими поклонами приветствовал господ во фраках и шитых золотом мундирах, солидно выходящих из экипажей и автомобилей.
Худая деревенская баба в стоптанных лаптях и белом платке, низко надвинутом на загорелый лоб, робко подошла к швейцару.
Переложила из одной руки в другую узелок и поклонилась в пояс…
– Тебе чего, убогая?
– Скажи-ка мне, кормилец, что это за господа такие?
– Междусоюзная
конференция дружественных держав по вопросам мировой политики!– Вишь ты, – вздохнула баба в стоптанных лапотках. – Сподобилась видеть.
– А ты кто будешь? – небрежно спросил швейцар.
– Россия я, благодетель, Расеюшка. Мне бы тут, за колонкой, постоять да хоть одним глазком поглядеть: каки таки бывают конференции. Может, и на меня, сироту, кто-нибудь глазком зиркнет да обратит свое такое внимание.
Швейцар подумал и хотя был иностранец, но тут же сказал целую строку из Некрасова:
– «Наш не любит оборванной черни»… А впрочем, стой – мне что.
По лестнице всходили разные: и толстые, и тонкие, и ощипанные, во фраках, и дородные, в сверкающих золотом сюртуках с орденами и лентами.
Деревенская баба всем низко кланялась и смотрела на всех с робким испугом и тоской ожидания в слезящихся глазах.
Одному – расшитому золотом с ног до головы и обвешанному целой тучей орденов – она поклонилась ниже других.
– Вишь ты, – тихо заметила она швейцару. – Это, верно, самый главный!
– Какое! – пренебрежительно махнул рукой швейцар. – Внимания не стоит. Румын.
– А какой важный. Помню, было время, когда у меня под окошком на скрипочке пиликал, а теперь – ишь ты! И где это он так в орденах вывалялся?…
И снова на лице ее застыло вековечное выражение тоски и терпеливого ожидания… Даже зависти не было в этом робком сердце.
Английский дипломат встал из-за зеленого стола, чтобы размяться, подошел к своему коллеге-французу и спросил его:
– Вы не знаете, что это там за оборванная баба около швейцара в вестибюле стоит?
– Разве не узнали? Россия это.
– Ох уж эти мне бедные родственники! И чего ходит, спрашивается? Сказано ведь: будет время – разберем и ее дело. Стоит с узелком в руке и всем кланяется… По-моему, это шокинг.
– Да… Воображаю, что у нее там в узле… Наверное, полкаравая деревенского хлеба, и больше ничего.
– Как вы говорите?… Хлеб?
– Да. А что ж еще?
– Вы… уверены, что там у нее хлеб?
– Я думаю.
– Гм… да. А впрочем, надо бы с ней поговорить, расспросить ее. Все-таки мы должны быть деликатными. Она нам в войну здорово помогла. Я – сейчас!
И англичанин поспешно зашагал к выходу.
Вернулся через пять минут, оживленный:
– Итак… На чем мы остановились?
– Коллега, у вас на подбородке крошки…
– Гм… Откуда бы это? А вот мы их платочком.
Увязывая свой похудевший узелок, баба тут же быстро и благодарно крестилась и шептала швейцару:
– Ну, слава Богу… Сам-то обещал спомочь. Теперь, поди, недолго и ждать.
И побрела восвояси, сгорбившись и тяжко ступая усталыми ногами в стоптанных лапотках.
Русский в европах
Летом 1921 года, когда все «это» уже кончилось, в курзале одного заграничного курорта собралась за послеобеденным кофе самая разношерстная компания: были тут и греки, и французы, и немцы, были и венгерцы, и англичане, один даже китаец был…