Юность Бабы-Яги

И предыдущая, простая танцовщица из малопопулярного народного ансамбля теперь работает арт-директором в ночном клубе, сама приглашает известнейших артистов, и они все лебезят перед нею, потому что она хорошо платит. И тоже живет в нехилой трехкомнатной квартире на Тверской, которую купил, оплатил евроремонт и обставил не кто-нибудь, а Гамлет. Эта хоть ведет себя потише. Не выступает. Сказала спасибо по крайней мере…

Больше Гамлет не женился и обходился короткими, не больше месяца, но эффектными и по возможности престижными связями с красивыми, яркими женщинами, которых не стыдно было показать друзьям и партнерам. И все они получали от него дорогие подарки, а в день расставания (легкого, не обремененного ни драмой, ни простой печалью) очень дорогие подарки: машину, например, или украшение тысяч на 10. И хватит! Квартир Гамлет больше не дарил, но все же и это, согласитесь, было приличной компенсацией, достойной оплатой за нежность дамы, взятую в аренду на 3–4 недели. Молодец был Гамлет, что и говорить…

Но в отличие от шекспировского, он никогда не терзался вопросом «быть или не быть?», а всегда твердо знал, чему быть и чему не быть, равно как и «кому быть, а кому не быть», в смысле не жить. И никогда не раскаивался в содеянном, так как знал, что живет среди упырей, и если не он, то его. К тому же среди знакомых упырей не было ни одного, кто бы хоть кому-нибудь по-настоящему помог, а уж женщин и девушек они считали просто обычным товаром, который можно купить: когда подороже, когда подешевле, а если представится случай, то взять даром. Поэтому Гамлет по сравнению с ними был рыцарь, благородный идальго, мушкетер, просто романтик какой-то. Можно пояснить на примере.

Вот был у него приятель, не приятель, а так, довольно близкий знакомый предприниматель Лева. У Левы на визитке так и значилось: предприниматель. Чтоб было понятно сразу, что он делает. Предпринимает! Что? Неважно! Разное. Предпринимает, и все. В начале своей деятельности Лева решил пробиться в шоу-бизнес. В прошлом спортсмен, футболист, он решил писать песни про футболистов, тем более что эта песенная нива была еще толком никем не освоена. Слушая образцы песенного творчества по радио и телевизору, Лева справедливо решил, что он может не хуже, а даже лучше. Надо только освоить музыкальные азы, азбуку, так сказать, а дальше пойдет само собой. Поэтому сначала нужно было обзавестись инструментом. Несколько позднее он понял, что этот классический путь вовсе необязателен, потому что безработные музыканты-профессионалы за небольшую плату готовы оформить любой его музыкальный выплеск – сначала как партитуру, а затем аранжировать и произвести звукозапись, которую в готовом виде можно отнести на радио. Но на заре своего песенного творчества Лева еще об этом не знал, поэтому решил приобрести рояль или в крайнем случае пианино. Жилка предпринимательства была основной в его характере, поэтому ему удалось добыть пианино, как говорится, малыми средствами. Узнав, что дальний родственник его жены, преподаватель музыки, как ни странно, в профтехучилище, находится в глухом запое и что дома у него стоит бесхозный в данный момент инструмент, Лева явился к нему с литром водки, то есть с двумя бутылками. Позже он с гордостью рассказывал друзьям, что в результате сторговался на одной, что парень пропил все, и в то утро был с такого бодуна, что отдал бы пианино и за стакан. А грузовик уже внизу стоял, и четыре грузчика курили на лестничной площадке. Словом, Лева очень удачно приобрел пианино, заплатив только за перевозку и за пузырь. Дома он расположил пианино между спортивными трофеями и тренажером, а над инструментом висели еще боксерские перчатки и подаренные хоккеистами клюшки с автографами. То есть пианино здесь смотрелось примерно так же беззащитно, как академик Сахаров посреди нашей боевитой Государственной думы.

Лева твердо решил учиться музыке, более того, объявил всем, что намерен вскоре вступить в Союз композиторов. Обнаружив вначале, что клавиатура состоит из клавишей белых и черных, и сообразив, что белым клавишам оставаться просто белыми неэкономно и непрактично и что на них можно что-нибудь написать, он и написал. Синим фломастером на каждой клавише было написано для полной ясности: до, ре, ми, фа, соль и т. д. Дальше этого учение не пошло, поэтому надписи, так и не стертые трудолюбивыми пальцами, так и остались на клавишах конкретным напоминанием о том, как каждая из них называется.

Музыка Левы нуждалась в денежных инвестициях, и они вскоре появились, потому что Лева наладил через шведских хоккеистов хорошие связи с производителями престижного автомобиля «Вольво». У него был прямой контакт с заводом-изготовителем. Поэтому в начале перестройки, когда никакого порядка не было совсем и бардак в стране достигал размеров апокалиптических, когда деньги предприимчивыми людьми делались буквально из ничего, а некоторые аферы представляли собой просто удивительнейшие произведения своеобразного искусства, вот в это смутное время Лева ухитрялся брать в Швеции машины по номинальной цене, перевозить их на пароме в Россию и, по-дружески договорившись с таможней, продавать их потом с недурной прибылью в 100, а то и в 200 %. «Вольво» были тогда еще если и не в диковинку, то во всяком случае редкостью, и столь баснословная прибыль достигалась колоссальным спросом на эти машины у аналогичных предпринимателей с юго-востока.

Стартовый капитал Левы за короткий период возрос в несколько десятков раз и был в состоянии теперь подкрепить собой любую, даже самую дурную песню. При желании Лева мог бы теперь из самой безголосой стриптизерки сделать эстрадную звезду, а из песенки «Чижик-пыжик» – симфонию. Но он был жаден и вкладывал деньги только в записи собственных сочинений. На раскрутку их он не тратился и телевизионный эфир не покупал, самонадеянно полагая, что его произведения сами собой зазвенят и полетят, пленяя умы и покоряя сердца простых сограждан, причем не только футболистов.

А вот на что Лева тратился, так это на благоустройство собственного быта и удовлетворение потребностей своего желудка. Тут он себе не отказывал ни в чем и с каждым годом становился все толще, быстро меняя автомобили (естественно «Вольво») на новые, с более вместительным салоном. На женщин он тоже тратился, так как они входили в реестр естественных потребностей организма, но, однако, если можно было сэкономить и попользоваться женщиной бесплатно, такого случая не упускал.

К примеру, он тормозил возле ждущей троллейбуса девушки, по виду явно какой-нибудь студентки; или ехал вдоль тротуара рядом с бредущей девушкой истощенного вида. Лева безошибочно вычислял студенток, которым не хватало стипендии, чтобы прокормиться, у которых дома была опять же голодная бабушка или родители оказались без работы и все жили только на стипендию и бабушкину пенсию, которую в то время регулярно задерживали. Еще лучше, если попадется сирота или та, у которой родители живут в другом городе, но так бедны, что ничего не присылают, поэтому ее жалкое существование поддерживает только стипендия, которой едва хватает на хлеб и молоко, а надо хорошо учиться, чтобы и ее не потерять. Голова от недоедания кружится, она поэтому и не идет, а бредет, еле волоча ноги. А тут Лева на «Вольво». Он нажимает кнопку, и окно с девушкиной стороны плавно ползет вниз. Лева перегибается, приветливо улыбается:

– Можно вам задать один вопрос? Только, пожалуйста, не обижайтесь.

Девушка останавливается, «Вольво» тоже.

«Ну чего тебе-то надо, толстяк?» – написано на лице девушки, но из всей фразы она произносит только выжидательное:

– Ну?..

И тогда Лева доброжелательно и застенчиво спрашивает:

– Скажите, только постарайтесь не обидеться, вопрос очень простой – как вы относитесь к любви за деньги?

Девушка ошарашена, но положение ее в жизни настолько отчаянно, что она не дает сразу отпор, даже не отворачивается и не уходит, а думает. В первый раз в жизни думает: «А почему бы и нет? Чего ради я так мучаюсь?..» К тому же толстый джентльмен смягчил грязное предложение словом «любовь» и, таким образом, сделал хотя бы попытку оросить русскую канализацию французскими духами. И хотя образованная девушка понимает, что «любовь» не имеет ничего общего с тем, чего хочет толстяк в «Вольво», тем не менее после 10-секундного раздумья соглашается. «В конце концов, – думает она, – не больше 30 минут позора, но зато и сама поест, и бабушку накормит».

Они отъезжали куда-нибудь подальше: за город или даже в глухой безлюдный переулок. Откидывающиеся сиденья и затемненные стекла машины превращают салон в дежурный будуар, а коньяк и мягкая музыка, льющаяся из колонок сзади, придают действию даже какой-то интимно-романтический флер. Через некоторое время коньяк начинал действовать, музыка расслабляла, было уже не так страшно, и девушка безропотно, и, как ни странно, без предполагаемого отвращения выполняла то, чего от нее хотел этот, по всему, богатый дядя. Потом она одевалась и даже не без интереса посматривала на него, и тут Лева говорил:

– Ну давай. Теперь плати.

– Как это? – надеясь на то, что неправильно поняла, спрашивала она.

– А так, – говорил Лева, – ты же сказала тогда, что нормально относишься к любви за деньги. Сказала, ведь так?

– Сказала, – отвечала несчастная студентка, – но я думала…

– А чего тут думать! – пресекал экономный Лева намечающиеся возражения. – Договорились же: «любовь за деньги». Я тебе дал любовь, теперь плати.

Оплеванная девушка, став еще несчастнее, но опытнее, выбиралась из машины и уходила, благодаря судьбу, что унесла ноги, что этот мерзавец хотя бы разрешил ей уйти, не заплатив, что не отнял остатки стипендии в сумочке, и долго потом не понимала, что же произошло, как это с ней случилось и как она вообще согласилась. А довольный Лева, весело насвистывая мелодию своей новой песни о настоящих мужчинах-спортсменах, уезжал в свой офис, чтобы рассказать приятелям о том, как он сегодня кинул очередную дурочку, снабжая рассказ подробнейшими описаниями того, что он с ней в машине вытворял.

Вот такой был Лева. И большинство знакомых из большого бизнеса были такими. Так что Гамлет по сравнению с ними представлял собой просто-таки образец рыцарства и доброты. А потому он никогда бы не повел Виолетту в «нумера», взимая таким образом с нее плату за свою помощь. Ни-ко-гда! Этого не позволила бы ему его рыцарская честь. Никогда бы не повел, если бы… она потом сама не попросила его об этом…

Он еще откажется, еще скажет:

– Ты с ума сошла! Зачем это? Мне от тебя не нужно ничего.