Юность Бабы-Яги

Но она, властно и вместе с тем нежно обняв его и приблизив лицо близко-близко, так что все поплывет у Гамлета перед глазами, прошепчет:

– Перестань, замолчи, ты же хочешь этого?

– Э-э! – попытается он вырваться. – Может, я и хочу, но…

– И я хочу, – перебьет его Виолетта, вкладывая в свой взволнованный голос максимум убедительности. – Не думай, что только из благодарности… Я правда хочу… быть с тобой. Я… очень хочу, поверь. Не думай ни о чем плохом. Я правду говорю, ты только верь мне, верь! – скажет она.

И он поверит… Так же, как и все другие…

Глава 17 Побег из дома

Идея смыться за границу была дерзкой и правильной, но преждевременной, а потому неплодотворной. Пусть Виолетта и чувствовала себя отнюдь не школьницей, а вполне созревшей женщиной, однако для паспортного стола и тем более для ОВИРа это обстоятельство роли не играло. Деньги, конечно, многое решают, да чего там – почти все решают, все зависит от суммы, и можно было бы и возраст прибавить, и фамилию сменить, и загранпаспорт сделать, но такого рода меры были бы скоропалительны и неразумны. Так решил Гамлет, которому не очень хотелось отпускать от себя Виолетту так быстро и, возможно, навсегда. Первая же их близость в гостинице (точно так же, как и его предшественнику Герасиму) с вопиющей правдивостью открыла Гамлету всю незатейливую простоту его прежней половой жизни, ее досадное и скучное однообразие, не подобающее его возрасту и положению. Ведь в самом деле, когда ты можешь купить себе любые наслаждения, но не знаешь – где, почем и кто продаст; если те, кто наслаждениями торгуют, уверяют в том, что их товар – самое-самое что ни на есть наслаждение, и ты им веришь и думаешь, что лучше не бывает, а потом оказывается, что бывает, да еще как! – то, разумеется, становится обидно: ведь столько лет минуло, а настоящее прошло мимо. И чувствуешь себя обворованным судьбой простаком, который всю жизнь блеф принимал за полный тузовый покер. Ну не попадались Гамлету никогда женщины высокого класса! Ну не везло ему! Одни только красивые ремесленницы, которым, как оказалось, до любовного искусства было так же далеко, как фотографии в уголовном деле (в фас и в профиль) – до портрета Модильяни, как хореографическому кружку трамвайного депо – до балета Мориса Бежара. Виолетта показала ему, чем он был несправедливо обделен все предыдущие годы. И естественно, Гамлет вот так запросто и скоро не мог расстаться с обретенным вдруг и недорого подлинником вместо прежних подделок. Словом, напрасно Виолетта приоткрыла ему свои возможности, свое незабываемое искусство. Если бы не приоткрыла, могла бы уехать и пораньше. Но, с другой стороны, разумнее и правильнее было все-таки закончить школу, тем более что ждать осталось недолго. И ей польза, и Гамлету хорошо.

А основную задачу – удрать из дома и спрятаться понадежнее – можно было решить и в Москве: город большой, тут и не такие прячутся. Поменять школу, уехать в другой район – не проблема. Можно, конечно, и аттестат зрелости купить, и фамилию поменять, тут в метро даже дипломами о высшем образовании в открытую торгуют, но все же лучше по-настоящему. А перевод в другую школу без лишних вопросов дирекции и учителей – совсем пустяк, стоит только вспомнить, сколько учителя и директора школ получают. Девочка приехала, допустим, из Краснодара, хочет освоиться в Москве перед поступлением в институт, живет у дальних родственников (Гамлет – он, мол, и есть ее двоюродный дядя), зарегистрирована в милиции уже не под фамилией Жмыхова, а, скажем, Сафронова, там, в милиции, тоже есть друзья и лишние деньги в подтверждение дружбы им не повредят, словом, какие вопросы! И чего тут грузить рассказ техническими подробностями о легализации Веты под новой фамилией и по другому адресу. Достаточно сказать одно слово – деньги, и тогда любой из нас подумает: а, ну все ясно, ну тогда, чего уж, тогда ну конечно, тогда а как же…

Вот так Вета и смылась из родного дома. Квартира была снята в Лосино-Островском районе, а школу надо было заканчивать экстерном. Так прошел год.

Нельзя сказать, что за этот год Гамлет был слишком навязчив, да у него и возможностей таких не было: дела его ширились и требовали периодического присутствия в разных странах ближнего и дальнего зарубежья. Иногда он появлялся в снятой квартире чуть ли не каждый день. Это означало, что он приехал в Москву на неделю-две из какого-нибудь региона. И тогда он был с Виолеттой в меру страстным. Почему «в меру»? Ему, конечно, хотелось оставаться сутками в объятиях своей новой – не хочется употреблять это грубое слово, но придется, так как оно отражает истинный смысл Ветиного положения, – содержанки (или наложницы). Но, несмотря на то что хотелось, он себя сдерживал, потому что, представьте, боялся ей надоесть. Как говорят в Одессе: вы будете смеяться, но Гамлет полюбил. В нашей истории он уже третий мужчина, который «подсел на иглу» Ветиных чар. Хотя относительно Гамлета выразиться «полюбил» было бы так же необычно, как заподозрить в аналогичном чувстве, предположим, компьютер или автомат Калашникова, но вот видите, что получилось. Фантастично, но факт: Гамлет действительно впервые в своей суровой биографии чувствовал что-то вроде влюбленности. И сам себе удивлялся.

Обстановка, подарки, одежда для Виолетты – это было само собой: любая ведь драгоценность нуждается в соответствующем обрамлении, а он чувствовал, что, пусть хотя бы временно, является обладателем именно драгоценности. Он чувствовал себя миллионером, заказавшим украсть из музея знаменитую картину, упомянутую во всех каталогах мира. Потом такому миллионеру, если все удается, картину доставляют, он ее прячет в какой-нибудь потайной комнате и один (!) на нее любуется. И не может ее никому показать, так как это означает – признаться в преступлении. Виолетта, спрятанная где-то в недрах Лосиноостровского района, и была для Гамлета вот такой картиной, он один ею обладал и никому не показывал.

Вету, сбежавшую из опасного колдовского гнезда, засвечивать в каком-нибудь ресторане или в Доме кино было нельзя, хотя и сильно хотелось похвастать ею перед друзьями. Это вам не «Мерседес», которым Гамлетовых друзей не удивишь, и не семь каратов на пальце, и не платиновый с бриллиантом зажим для денег.

Дело в том, что у богатых в последнее время большим шиком стало дарить друг другу зажимы для денег. Они все разные и оставляют за собой возможность импровизации, поле для фантазии дарителя, в котором можно разгуляться хоть на 5 тысяч зелени, хоть на 100. Если зажимы для денег, значит, ими зажимают деньги. А зачем их зажимать? Поясним. Некоторые пачки денег в бумажник не влезают. А надо, чтобы зелень не рассыпалась, а вела себя аккуратно. Вот тогда-то и нужен зажим. Причем он может зажать и 3 сантиметра денег, и 5. Это лишь один из признаков новорусского богатства. Это как при знакомстве тебе смотрят не в глаза, а на руку – какие часы. Когда не «Картье» по меньшей мере, с тобой и разговаривать-то не стоит. И еще туфли. Обувь должна быть престижной. А дальше можешь объясняться хоть мычанием – это неважно, ты уже пропуск в элитный круг получил.

А вот еще – очень модно иметь на своем дачном участке Эйфелеву башню. Ну, ясно, что не ее саму, точную копию в масштабе, допустим, один к пяти. Это и престижно и… почему-то – приятно. Скорее всего приятно, потому что престижно. Выйдешь, бывало, в своем ближнем Подмосковье из виллы на крыльцо в китайском халате, кинешь взгляд на башню, – все, опять в Париже! Каждое утро на Елисейских Полях.

Всеми перечисленными аксессуарами благополучия (а они – лишь ничтожная часть ассортимента) никак нельзя было удивить решительно никого из Гамлетовского окружения, а вот Виолеттой – можно было. Но нельзя было ее показать, и это было чрезвычайно обидно. Ну, казалось бы, что в ней, вчерашней девочке? Какие у нее преимущества перед группой фотомоделей, бесконечно мигрирующих из ночных клубов в закрытые клубы Гамлетовых друзей и партнеров – и наших, и иностранцев? Или манекенщиц, которые на профессиональном сленге именуются манепухами? Ну что? А то, что есть большая разница между стандартами, эталонами, между общепринятыми образцами из глянцевых журналов и тем, что действует на каком-то бессознательном уровне, не похоже ни на что, и притягивает внимание моментально. Внешность Виолетты не была классически безупречной, там могли быть и какие-то неправильности, но это не играло роли, потому что (пусть оно и сказочно, и чуть-чуть смешно), потому что действовали чары (впрочем, их можно назвать и обаянием). И не только как родовое наследие, но и талант, который Вета уже умела то запускать в действие, то выключать, чтобы никто особенно не привязывался. Но даже с выключенными чарами, если бы Гамлет появился с Ветой перед друзьями-миллионерами, это могло кончиться весьма неприятно: восхищение могло перерасти в зависть, а зависть – в желание отнять. Тем более у партнеров с Кавказа с их стандартными любовницами и утконогими женами. Что же до любовниц, то, безусловно, позавидовали бы. Модели, бесконечно сопутствующие большому бизнесу, представляли собою такой же стандарт, как зажимы для денег, – разные, более или менее дорогие, но все равно зажимы, и только.

Один раз в компании друзей, декорированной, разумеется, приглашенными моделями, было много смеха. Партнеры Гамлета, хорошо зная предмет, поспорили на крупные суммы, сколько раз среди щебечущих девушек будут произнесены определенные слова. Так вот 15 раз было произнесено слово «тусоваться», 18 раз – «скинуть на пейджер» и 20 раз – «прикольно». Поэтому, что тут говорить, конечно, позавидовали бы. Вета была явно другая. Тут бы все их Эйфелевы башни и другие понты были бы перебиты одним махом, но нельзя ведь, нельзя, черт возьми! И неизбывная страсть к форсу юго-восточного человека побеждалась желанием беречь Виолетту от внешнего врага. Она для него стала единственной, и в том было его коренное отличие от любого другого юго-восточного пижона, например, от султана Брунея, который, по слухам, содержит постоянно обновляющийся гарем из 40 девушек. Девушку на очередную ночь он выбирает с помощью видеокамеры, которая снимает девушек за завтраком, обедом или ужином. Новеньких в гарем либо соблазняют очень серьезным месячным содержанием и подарками, либо просто похищают. Похищенные некоторое время дичатся и сопротивляются, но роскошь, подарки, внимание в конце концов делают свое дело, и они сдаются.

Через месяц-другой девушка получает прощальный, самый дорогой подарок и возвращается домой, обеспеченная на всю оставшуюся жизнь. Недовольных нет, никто на султана в суд не подает, все в результате благодарны. А если у девушки в период несения гаремной службы еще случается и день рождения, то она получает совсем уж потрясающий подарок. В результате никто не отказывается, тем более что дома никто никогда не узнает, где они были и почему так разбогатели. Многие, говорят, известные красавицы побывали у него в наложницах. Он ими гордился и, вероятно, показывал на видео своим друзьям – другим султанам и шейхам, а их султанский корпоративный сговор предписывал молчание. У них ведь тоже гарем не пустовал. Словом, делал человек предложение, отказываться от которого бесполезно: могут и похитить. Но во всем этом чувствуется все-таки этакая царственная пошлость. По странной для русского слуха иронии его зовут – вы не поверите – Муда Хассанал Болкиах, и это – единственное, что примиряет нас с его образом жизни.

Глава 18 Мелкий гангстер Дима-Таксист

Этот год для Виолетты состоял не только из учебы и нерегулярных встреч с Гамлетом. У нее была и своя личная жизнь, о которой Гамлету было знать вовсе необязательно. Она быстро и радикально из гадкого утенка превратилась в лебедя, из полуфабриката – в готовый деликатес, из ребенка – в юную, красивую женщину, вслед которой похотливо глядели мужчины разных возрастов. Ну на улице ладно, пусть, это все же определенный тип мужчин, тех, кого чрезвычайно волнует силуэт, фигура, ноги, талия и та округлая часть тела, которой женщина покачивает при ходьбе. Это такой, знаете, латиноамериканский взгляд на женщину. Умение правильно двигать попкой в танце или даже по дороге в магазин может свести с ума уже не только мексиканца или там бразильца, но и среднестатистического россиянина. Однако мы-то с вами знаем, что Виолетта могла привлечь не только физическими достоинствами. Они имели значение, разумеется, но решающей роли все же не играли.

Но именно внешность Виолетты вызывала зависть одноклассниц, большинство которых по-прежнему так пока и оставалось гадкими утятами. А также вызывала и бешенство учителей женского пола любого возраста: у старых – потому что, как поется в одном эстрадном шлягере, «нельзя быть красивой такой», а тем более в школе; ну, а молодых бесила, потому что не только «нельзя быть красивой такой», но и подло. Да еще так одеваться при них, да еще так сидеть (в классе!) и ходить (по школе!) в облаке дорогих духов, будто насмехаясь над их учительской зарплатой. Ну, конечно, подло, а как еще сказать…