Юность Бессоновки

Да, конечно же, занятия искусством помогают развитию, соглашалась я, и, может, даже взрыву духовных, эстетических потребностей. Но и запросы какие рождаются при этом! Как быть с ними?

Вновь возвращаюсь к диалогу в «Литгазете». Педагог ратовал за «игру возможностей и способностей», литературовед возвращал его на грешную землю: не лучше ли в деревне думать о том, чтобы дать людям больше хлеба, молока и мяса?! Педагог говорил о всестороннем развитии личности — критик остерегался, что сельские парнишки и девчонки кинутся к мольбертам и роялям, возомнят себя Рафаэлями, Моцартами. Критик волновался: где мы сможем тогда «подхарчиться»?

Как по-разному смотрятся одни и те же явления извне и изнутри! В Бессоновке расхолаживающего влияния искусства никто не боялся.

Лазарева сразу согласилась со мной лишь в одном — программы нынешних музыкальных школ нацелены на тех, кто после восьми лет пойдет в училище, а то и в консерваторию. Учреждениям культуры, по ее мнению, надо как-то дифференцировать занимающихся в музыкальных восьмилетках и иметь какой-то массовый вариант программы. Для общего развития. А в остальном... Нет, педагогам все эти занятия не только не внушают тревоги, но кажутся вполне естественными.

В беседе с Гориным я тоже задела эту проблему — видно, затем, чтобы окончательно убедиться: не стоит бояться «переразвить» сельских ребятишек.

— Вот, Василий Яковлевич, видите, ваши выпускники все больше к искусству тянутся, — не без «подковырки» говорила, вызывая на спор. — Трое поступили в последние годы в музыкальные заведения, четверо подались в хореографию, двое стали художниками-профессионалами.

Председатель отвечал:

— Не трагедия. Во-первых, работники культуры свои нам тоже нужны. Во-вторых, уж коли перерастут наши, сельские, возможности, сочтем по-государственному: талант — дело редкое и, значит, всенародное. Из наших мест еще граф Шереметев певчих, актеров набирал и в столицы увозил. Насильно мил не будешь.

Не силой и не путем сужения возможностей человека собирается двигать вперед родной колхоз умный председатель. Пусть разовьется личность, да в полную силу, в полную меру. А после из всего прекрасного на свете выберет свою землю — тогда и жди работы, жди отдачи!

И посоветовал:

— А вы посмотрите, как живут люди. Те, что с запросами. У нас ведь много таких, окончивших все эти школы — художественные и музыкальные. Чувствуют ли себя неудовлетворенными, несчастными?

Так я и решила: кое с кем из них, вчерашних школьников, познакомиться и поговорить. Кое с кем из их родителей. Чтобы понять, как отозвалось в современном селе массовое приобщение к искусству.

ШЕСТОЙ ДЕНЬ

Без «комплексов»

Пожалуй, больше, чем все теоретические рассуждения о «пользе прекрасного», меня убедил случайный разговор с одним из колхозных специалистов, отцом двух детей. Разговор доверительный — «не для печати», поэтому фамилию своего собеседника назвать не имею права.

— Вы знаете, какую отцовскую задачу я ставил перед собой, когда родился первенец? Вырастить сына человеком... уверенным в себе. До сих пор не могу забыть свою юность. Попав в институт, не мог преодолеть какого-то странного чувства второсортности. Нравится девушка, а подойти не могу — она «городская». Приду в парикмахерскую — стесняюсь сам себя, чем-то неуловимо отличаюсь от харьковчан. И костюм, и обувь — «те», а скованность выдает, напряженное выражение лица, робость. Впрочем, все это описали замечательные «деревенские» писатели Василий Белов, Валентин Распутин.

Мой собеседник вел речь о том «сельском комплексе», который родился не сейчас — в те времена, когда за работу с колхозниками расплачивались палочками в ведомости, когда в шестнадцать лет деревенским ребятам не давали паспортов, чтобы не подались из села в город.

Рос мой мальчишка. Ждал я той поры, когда наступит время «внушать» ему чувство достоинства. Пригляделся... А необходимости нет.

И как ни странно, отношу это в основном на счет... самодеятельности. Сын мой в танцевальном ансамбле занимался. То здесь выступает, то в область едет. Все время на людях, все время среди людей. И красота вокруг, и почет окружает.

Свободный внутренне вырос парень. Ему что город, что село — везде такому хорошо.

Отложил я свои «нотации». Колхоз мою работу выполнил, разделался с «комплексом сельской неполноценности».

«Что-то красивое...»

Утром я познакомилась с оператором машинного доения Любой Бовди. Я выделила ее из других тружениц МТФ еще раньше, в тот первый раз, когда была здесь с классом, с девятиклассницами.

Какая-то удивительная праздничность отличала молодую женщину. Она не натягивала на себя резинового фартука, дойку провела в светло-бежевом льняном халатике, и после работы он остался таким же чистым, как был. На воротничке халата были вышиты цветочки — не то гвоздички, не то фиалочки, вышиты вручную, с явным желанием украсить и без того красивую одежду.

Когда за доярками приехал автобус — отвезти всех на обед, я снова залюбовалась Любой. Худенькая, стройная, она вышла к машине словно бы не с фермы, не после трех-четырехчасовой дойки, а из парикмахерского салона или из ателье. Подкрашены губы и ресницы, на голове меховая шапка, пальто с пушистым меховым воротником, на ногах сапожки на каблуке.

Что я узнала о Любе? Что работает она хорошо и вообще «очень перспективная» в своем деле. Что кончила она местную школу лет пять назад. В ту пору вся система эстетического и художественного воспитания, конечно, еще не обрела нынешней своей завершенности, но уже и живописью Люба интересовалась, и музыкой занималась.

— И что, — спрашиваю я, — захотелось прийти именно сюда, на ферму?

— Нет, — смеется Люба. — Я и думать никогда не думала, что буду доить коров. Тянуло... к чему-то красивому.

Люба поехала в Белгород, окончила училище декораторов-цветоводов. И работала по специальности, украшала цветами областной центр.

Но жизнь вносит свои коррективы в жизненные планы. И подчас приходится выбирать не из того, что хочется, а из того, что она, эта самая жизнь, предлагает.

Люба вышла замуж. В областном центре нужно было бы годы перебиваться в общежитиях, а здесь их с мужем ждал родительский дом.

— Правда, недостроенный, достраиваем мы сами. Деньги сами зарабатываем. Муж тоже пошел на ферму работать. Здесь в конце года мы сразу получаем крупную сумму.

Рассказывая о своем доме, Люба загорается:

— И шторы купили красивые. И мебель уже кой-какая есть, обои подберем, покрасим. Так приятно все для себя делать самим и своими руками.

Я пытаюсь выяснить, на что еще уходит тот запас, что получен в школе. Спрашиваю, не считает ли, что зря в юности приобщалась к музыке, живописи?

Люба удивляется: как же, мол, без этого? Они с мужем в колхозном хоре, и это все очень важно. Без этого было бы жить просто скучно.

Вечер у Чурсиных

А вечером организатор внеклассной работы Ирина Николаевна Коротченко обещала меня повести в «обычную молодую семью». «К моим друзьям зайдем на часок», — сказала молодая учительница.

Мы идем с ней к одному из тех первых домов городского типа, которые здесь почему-то именуют общежитием (не коттедж, конечно, но и не общежитие — каждая семья имеет полноценную отдельную квартиру).