Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
– Дяденька! У вас кошка сдохла! Любимая!
– прокричал Остап, пятясь.
– Две кошки!
– Федор!!!
– Подавись, жадюга!
– Остап швырнул в калитку медяком и решительно зашагал прочь, позванивая скудной добычей.
Я еле догнал его на спуске.
– Низкий сорт, - Остап сплюнул в пыль.
– Нечистая работа...
Глава 3
НА ПАЛУБУ ВЫШЕЛ
"Это что такое? Бунт
на корабле?"
О.Б.
Прошел почти год.
От наших попыток нищенствовать на богатых дачах осталась лишь фраза,
"И ключ от квартиры, где деньги лежат"
Остап заметно окреп, начитался романтических пьянящих книжек, преуспел в арифметике, щелкая задачки сугубо на меркантильные темы: ты - мне, я - тебе. Смилостивившийся янычар поощрял энтузиазм приготовишки энными сумами. Но, как говорится, - аппетит приходит во время еды.
Росли мы, росла и первая, но увы не последняя русская революция.
Кто-то митинговал, а кто-то разгонял митинги.
Кто-то бастовал, а кто-то клеймил бастовавших последними словами.
Нам же с Остапом не хотелось ни свободы, ни равенства, ни братства.
По весне мы с ним шибко загрустили, узрев финансовую пропасть, неумолимо развергающуюся перед нами. Надо было во чтобы то ни стало удержаться хотя бы на краю.
Тогда, отчаявшись, мы решили принять участие - в еврейском погроме, конечно, не на главных ролях, и даже не статистами, а с расчетом культурно и аккуратненько поживиться в панике, суматохе и оре.
Долго ждать не пришлось. Вскоре православные крестовым ходом отправились бомбить соседнюю с нашей улицу.
Впереди чинно шествовали ряхи с хоругвями, за ними выступали дюжие мордовороты с кувалдами и ломами на крутых плечах, за мордоворотами семенили улыбальники приказчиков, а далеее тянулись обывательские физии.
Мы с Остапом пристроились в самый конец возбужденной от близости цели процессии. Но Остапу было скучно и невыносимо на галерке, и его понесло в партер за волнующими подробностями. Я же из врожденной робости и такта, данного мне строгим воспитанием, побоялся втискиваться в мат, рев и гомон. И тут Остап, заметив, что я замялся, вдруг заорал по привычке:"Эй, ты Остен-Бакен! Давай сюда!"
Мат мгновенно смолк.
– Не дождешься!
– крикнул я опрометчиво ему в ответ.
Процессия судорожно замерла, а потом медленно и неумолимо, громыхая подкованными сапогами, начала разворачивать в мою сторону недоуменные физии, ощерившиеся улыбальники, счастливые мордовороты и помрачневшие ряхи.
Я оцепенел, как откормленный розовый поросеночек перед изголодавшимся волком.
Но тут Остап, опережая всех, схватил меня за руку и потащил на буксире в бешеном темпе к ближайшим с открытой калиткой воротам.
– Держи жидовских выблядков!
– Бей пархатых!
– Ату-ату!
Неслось нам в спины.
Я успел оглянуться.
Процессия, превратившись в озверелую толпу, отдалась упоению погони.
О, родимые проходные дворы, заборы, брандмауэры, крыши, чердаки, лестницы, спасшие заблудшие
души, которые, быть может, ненароком сами спасли кого-то от погрома, взяв удар на себя.Путая следы и балансируя по карнизам, распугивая голубей и кошек, мы благополучно добрались до тайного грота, где могли отсидеться.
На удивление, я довольно быстро очухался от дикого гона.
Остап же погрузился в мыслительные дебри, напрягая извилины.
В этот знаменательный момент он напоминал худосочного ангелочка, помявшего свои нежные крылышки в переполненном трамвае третьего кольцевого маршрута.
– М-да, - я попытался вместить свою широкую, не по годам, веснушчатую харю в осколок зеркала.
– М-да, командор, но, как это не прискорбно, погромщиков из нас не получились... Полная Цусима и маленький Мукден!
– Что ты там проворковал?
Ну, тут я и выдал отчетливо, но с воинствующим самурайским акцентом:
– Бан-зай!
– Метил в воробья, попал в гуся!
Из задумчивого ангелочка Остап мгновенно превратился в юркого бесенка, предвкушающего апокалипсис.
– Не щипайся, больно!
– Бланманже, эклеры, содовая! И тридцать три удовольствия впридачу! Коля ты мой, Остен-Бакен!
– Тронулся?
– Обижаешь, - Остап прокашлялся и затянул.
– Цу-у-у-у-сима! Во имя отца и сына и духа святого!
На всякий случай я спрятал зеркальце в тайник между камнями. Вдруг начнет вены резать - себе или мне - какая разница - все равно будет море крови, а у меня от нее - даже в минимальных количествах - мгновенно полуобморочное состояние и дурнота. Спрятал - и приготовился к самому худшему.
Остап набирал обороты.
– Вы, Остен-Бакен, кажись, завзятый любитель ребусов?
– Ну да, балуемся изредка.
– Так вот, скажите, как родному, что остается от утонувшего матроса?
Опасаясь подвоха, я состроил глупую физию:
– Жена и детки.
– Бабушка, теща и троюродная племянница... Остен-Бакен и есть Остен-Бакен!
– Ну, тогда память... Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает!...
– А может и следы на воде? Кумекай... От тебя, утопленника, остались бы только круги и ни фига больше, а от героического матроса - бескозырка!
– По мне - хоть ботинки.
– Ботинки тяжелые, а ты, Остен-Бакен, глуп, пробка пробкой... Чуешь, как можно загнать бескозырочку погибшего во славу Царя и Отечества!
– Кто на нее позарится?
– Увидишь. Вопрос - где взять.
– У флотских.
– Ясно, не у дворников... Попробуем-ка махнуть шило на мыло.
– Хочешь, я стибрю дома пачку папирос.
– Дешевка... Надо что-нибудь позабористей.
– Вишневая наливка?
– А помнишь, ваш студент трепался.
– Это который во флигеле?
– Анархист, помнишь?
– Про нелегальные писульки?
– Как он там завинчивал про народ? А матросы что, хуже народа? Книжки-то - за жисть.