Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям

– Хочешь заделаться медвежатником?

– Для дебюта освою карьеру домушника, а там поглядим.

– Тюрьма, каторга, ссылка - полный ассортимент?

– Ну, во-первых, каждый мало-мальский порядочный человек должен попробовать кандального звона, а во-вторых, ты же прекрасно знаешь, я не создан для изнурительного ежедневного труда... Часок риска и полгода упоительного прозябания. Игра стоит свеч.

– Могу постоять на стреме.

– Остен-Бакен ты мой, Остен-Бакен... Маман и папан будут весьма недовольны в случае провала дерзкой операции по выемке излишних ценностей у буржуазии.

– Чтобы иметь гарантию успеха, надо правильно выбрать объект.

– Входишь во вкус уголовщины... Я тоже предпочитаю отсутствие злых собак, индивидуумов мужского полу и огнестрельного оружия.

– Есть весьма соблазнительный вариант. Мой родитель недавно обзавелся золотой коронкой высокой пробы...

– Милый, добрый Остен-Бакен, - Остап, нагнувшись через чемодан, обнял меня за плечи.
– Я отказываюсь принять твою жертву.

– Не об том речь.

– Ах, извините, милорд, - Остап выпустил меня из крепких объятий и вынул из чемодана молоток.
– Я думал, здесь намечается предательская комбинация - мне зуб, тебе наследство, достаточное для скромного безбедного сущестования.

– Чем обвинять меня в изуверстве, лучше послушай, где обзавелся коронкой родитель.

– В белом особняке с готической крышей.

– Значит, и ты подумывал о вдове Гольцевича?

– Зубной техник - женщина. Романтично и волнительно. А как вспомнишь, что кроме практики своего знаменитого мужа, ей досталось немало золота для клиентов и камешков для себя, так хочется сразу проникнуть в ее альковы.

– Зловредная скелетоообразная мымра. Полгорода ее ненавидит, полгорода ей завидует. Безжалостно и принципиально одинока. Такую и ограбить не грешно.

– Федор Михайлович Достоевский, - Остап взмахнул молотком.
– Собрание сочинений, том третий, страница сто сорок пятая.

– Но ты же не собираешься разможить ей голову?

– Да я еще недостаточно нахлебался морцовки... А вот, скажи мне, Коля Остен-Бакен, почему ее, такую одинокую и такую богатую, до сих пор никто не прищучил?

– Наверное, откупается от кого положено?

– Или у нее мощные тайные покровители, которых опасаются даже заядлые профессионалы ночных дел... В любом случае это дает нам большие шансы... Не ждет она дерзкого предутреннего визита без приглашения.

– А вдруг ее ангелы-хранители отоспятся на нас?

– Я не намерен оставлять даже словесный портрет и приблизительный адрес. Сработаем под гастролеров. Темная ночь, плащ, маска... Эх, не мог студент оставить в чемодане пару револьверов... Впрочем, сгодится и чугунный утюг... Да, Коля Остен-Бакен, я не буду потеть и дрожать от страха, вскрывая сейф, я не буду вслепую шарить в поисках драгоценностей... Войду в спальню, взмахну для острастки утюгом - и получу...

– На блюдечке с голубой каемочкой!

– Знатная фраза.

– Да, тут на днях родственничек по материнской линии к нам нагрянул. Стюардом работает на пароходе. Манеры - тихий ужас...

– Не судите и судимы не будете... Утюг - оружие павших и обездоленных... На блюдечке, говоришь?

– С голубой каемочкой...

Наша подготовка к дебютному грабежу прошла успешно.

Я старательно, на два слоя, выкрасил в ужасающий черный цвет утюг, а на гладящей поверхности вдобавок изобразил белый отвратный череп и вывел под ним славянской вязью алый девиз: "Анархия - мать порядка!"

Бендер усиленно питался, доводя нашу смирную кухарку до кипения.

– Что я, готовлю почтенному семейству али солдатской роте?

– Сирота переживает кризис, - успокаивал ее мой психоаналитический родитель, зачитывающийся Фрейдом.
– С помощью пищи он компенсирует потерю отца и преодолевает комплекс отверженного.

Бендер усиленно тренировался в беге, лазанью по заборам и прыжкам с крыши на дрова, будоража соседей.

Особо нервные грозились сжечь флигель.

Мой родитель не пытался их урезонить, а запасся противопожарным инвентарем.

Я же не мог до самого выхода на дело налюбоваться шедевром рук своих - анархо-синдикалистским утюгом.

Стояла тихая безлунная ночь.

Вручив Остапу "фигуру устрашения", я перекрестил сначала утюг, потом дерзкого отважного юношу и засел в одуряюще пахнущих кустах, покрытых свежей листвой.

Во мраке у крыльца слабо прозвенели четки отмычек, скрипнула податливо дверь.

А минут через пять, прорвавшись сквозь кусты, я удирал, как обезумевший заяц, - от крика, света и провала самонадеянного Бендера, возомнившего себя Робин Гудом, Стенькой Разиным и Емельяном Пугачевым в одном лице.

Глава 7.

В ПЛЕНУ ВДОВЫ

"Ближе к телу, как

говорит Мопассан".

О.Б.

Эта сука вся в розовом.

Давай-давай!

А перед - обедом обязательная порция Мопассана а ля франсе.

Клянется, что любит.

Тварь ненасытная.

Утю-тю-тю.

Мой маленький.

Еще, еще!

А после - холодная телятина, красное вино и Мопассан.

Корова худосочная.

Так! Так!

Мопассан.

Шлюха оручая.

А-А-А-А!!!

О-О-О-О!!!

Ты не будешь, котик, скучать без своей киски?

Брысь!

А теперь- сюда, сюда!

И Мопассан.

Надо же было этому сифилитику Ги Де столько томов напакостить.

Библия дебелых самок.

Ну! Ну! Ну!

Гнида неуемная.

Так - или примерно так(за лексический подбор не ручаюсь, но правильность эмоции гарантирую) отзывался о достойной мадам Гольцевич ( как-никак - зубной техник высшей квалификации с работой по золоту и платине), Остап Бендер появившийся у нас через месяц после того - излишне самонадеянного акта грабежа, одетый с иголочки, по последнему крику местной бульварной моды, с золотыми рифлеными запонками на безжалостно накрахмаленных манжетах и с рубиновой заколкой на контрабандном парижском галстуке. Выглядел он на три, с натяжкой на четыре года старше своих безусых лет и уже по-мужски басил и держался вальяжно и раскованно, как преуспевающий маклер или фортунистый бильярдист.

Я встретил его опережающе виноватой фразой:

– А ты разве не в тюряге паришься на нижних нарах у параши?

Меня подучил наш дальний родственник этими словами встречать нежданных гостей.

Была заготовлена еще одна многоэтажная отшивающая тирада, но я не рискнул воспользоваться ею против ухоженного красавца, правда, с несколько усталым лицом, на котором выделялись припухшие искусанные губы и невыспанные глаза.

– Не бойся, бить не буду.

– За что?

– За утюг проклятый, с анархистской символикой. Я из-за него влип, как муха в мед. Нажрался до приторности.