Юный техник, 2008 № 11

Лучше бы я эту ракушку вообще никогда не видел. И зачем ее папа привез с этого Севера? Лежала бы она в своем лесу…

Нет, все-таки есть во мне что-то такое… Шестое чувство, что ли, или, как ее там… интуиция? Слово «лес», которое я произнес мысленно, заставило эти мои мысли сначала свернуться, затем распрямиться, а потом и сложиться в вопросительное предложение: «А не тот ли это лес?» И что-то внутри меня подсказывало: «Тот!»

Вот тогда я и осмотрелся внимательно. И что березки невысокие и кривые — заметил, и белый мох под собой разглядел, и солнце… Да! Я ведь ночью сюда попал, а солнце, хоть и у самого горизонта, хоть и не ослепительно-ярко, но все же светило. Лес-то редкий был, да еще и на склоне небольшого холма рос, так что солнышком среди ночи я полюбоваться сумел. И тут я вспомнил, как папа рассказывал, что на Крайнем Севере, за Полярным кругом, солнце летом не садится круглые сутки. Так что я больше почти не сомневался, что оказался именно там, где папа нашел злосчастную ракушку. А когда увидел, что под холмом, между деревьев, поблескивает вода, а макушки у деревьев срезаны, словно ножом, окончательно это понял.

Стоило залезть на вершину холма и оглядеться. Но я от всех переживаний сильно устал и ноги мои отказывались совершать какие бы то ни было восхождения.

Оставалось одно: устроиться где-нибудь и постараться уснуть, чтобы утром все же забраться на эту гору. Нижние ветви одной старой елки раскидистым шатром опускались до самой земли. Я залез в этот шатер, как в палатку. Оказалось довольно уютно, лишь кололись иголки, обильно рассыпанные по земле. А вот дальше… До сих пор не уверен: приснилось мне то, что произошло дальше, или это все-таки был не сон?

В общем, только-только я уснул, как меня сразу и разбудили. Тоненький такой голосок, девчоночий. Что-то он пел негромко, слов я не смог разобрать, только была эта песня такая грустная, как плач какой-то, а не песня! Я еще сквозь сон успел подумать: «Ну вот, девчонка тоже заблудилась!..» А потом разом очнулся, будто и не спал. Надо, думаю, вылезти, успокоить ее. Но вылезать почему-то не хотелось. Да что там «не хотелось» — страшно мне стало!

Странные все-таки мы, люди, существа! Вот страшно тебе, так и сиди под своей елкой и дыши через раз. Нет, надо вылезти, чтобы еще страшнее стало. Мне и стало.

Как только вылез — сразу же. Потому что девчонка оказалась никакой не девчонкой, а голубоватой тенью. Не такой «тенью», о которых я уже рассказывал, — те были все же людьми, только быстрыми очень, а эта тень к человеку ну никакого отношения не имела, факт!

Руки у нее, были, ноги и даже голова, но все такое хрупкое, полупрозрачное… На лице — два темно-лиловых глаза. Вот они-то как раз были огромными — в половину крохотного личика. Ротик на личике — узкая щелочка. Волос нет, ушей тоже нет. И все это, вместе взятое, — ростом мне по горло.

Я собрался уже было заорать, даже воздуха набрал, но голубинка мне и говорит вдруг… Да, это уж потом я стал называть ее «голубинкой», тогда-то, сразу, я ее никак не называл, но ведь назвать как-то надо, «тень», как я уже сказал, здесь не очень подходит. Я рот раскрыл, чтобы заорать, а голубинка и говорит:

— Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю!

Я хотел ей ответить, что не боюсь, а у самого губы трясутся, и ничего ими сказать не могу. Зато у голубинки как раз губы совсем не шевелятся, похоже, говорит она со мной мысленно. Да и нет у нее никаких губ — говорю же, вместо рта щелочка…

— Успокойся, сядь. — А ведь и впрямь, мысленно она со мной разговаривает! Слова-то прямо в голове у меня звучат. Мне бы еще больше испугаться, а я, наоборот, успокоился. Может, голубинка в моих мозгах покопалась и страх выключила?

Я опустился прямо на землю, в белый мох, и сказал наконец:

— Кто вы?

Голубинка тоже на мох села — он даже почти не примялся под ней, — отвечает:

— У меня нет имени в том смысле, что вы ему придаете.

— А почему вы здесь? — Я мог бы, наверное, спросить и что-нибудь поумнее, но тогда не сумел.

— Мне нужно забрать то, что оставили мои друзья.

Я почему-то сразу догадался, что она говорит о ракушке. Все же есть во мне шестое чувство, что ни говорите! Сунул я руку под еловые ветки, пошарил там и вытащил ракушку.

— Это? — спрашиваю.

— Да! — обрадовалась голубинка. — Дай ее мне.

Я протянул ракушку, а сам испугался, что вот коснутся меня сейчас холодные пальцы, схватят… Но пальцы оказались не холодными, а наоборот — теплыми и мягкими. Только их было всего четыре. Голубинка бережно приняла ракушку и грустно сказала:

— Ты сломал ее… Разве так можно?

— Я нечаянно, — ответил я и почувствовал, что краснею. На самом-то деле нечаянно сломался только первый отросток…

Голубинка совсем по-человечески покачала головой, сунула куда-то ракушку, словно за пазуху, а оттуда достала точно такую же, только целую. Растопырила все свои четыре пальца на правой руке, положила ракушку на ладонь, и та будто срослась с нею, только пятый отросток остался торчать чуть в сторону.

— А что это вообще такое? — спросил я, набравшись храбрости.

— Это такой… — в мозгу моем будто что-то зашипело, защелкало, подбирая подходящее слово по-русски, — прибор, устройство, манипулятор. Он есть у каждого исследователя. Похожее устройство имелось и в капсуле, только больше и мощнее.

— Какие исследователи? Какая капсула?! — Я даже вскочил на ноги. — Вы с другой планеты?!

— Не просто с другой планеты, мы — из иного мира. Пространство, материя, само время имеют у нас отличную от вашей природу.

— Так значит, это ваша капсула упала весной в озеро? — в очередной раз догадался я.

— Да, произошла катастрофа. В момент выхода капсулы из подпространства в той же точке оказался ваш летательный аппарат. Человек остался жив, наши исследователи успели выбрать для него оптимальную вероятность, но сами погибли.

«Так, значит, военные говорили правду насчет самолета, — подумал я. — Интересно, знали они про чужих?» Вслух же сказал другое:

— Жалко исследователей! — Мне и правда жаль было чужаков, пожертвовавших ради землянина жизнью. Не знаю, смог бы я когда-нибудь поступить так же… — А вы тоже были в капсуле?

— Нет, иначе бы погибла и я. Меня прислали, чтобы спасти исследователей той экспедиции…

— Спасти?! — я решил, что «переводчик» у меня в мозгу сломался. — Но они же погибли!

Вот тогда-то голубинка и рассказала мне подробно о «ракушке». Понял я, конечно, не все — это надо небось в одиннадцатом классе учиться, чтобы все понять! А может, и самый умный профессор во всем бы не разобрался… Но как уж понял, так и расскажу.

(Окончание следует)