Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

«Дубчек, раздетый до пояса, был вялый, видимо под действием успокоительного, — таким увидел его Млынарж. — С небольшой закле­енной пластырем ранкой на лбу он производил впечатление отрешенно­го, одурманенного наркотиками человека.

Но когда я вошел, Дубчек как бы пришел в себя, приоткрыл глаза и улыбнулся. В это мгновение я мысленно представил себе свя­того Себастьяна, улыбающегося под пытками. У Дубчека было такое же мученическое выражение лица...»

Советские руководители вели себя крайне агрессивно. По сло­вам Дубчека, особенно отличился Косыгин, не скрывавший своей нена­висти к евреям Шику и Кригелю. Досталось и секретарю пражского горкома Богумилу Шимону, которого советские руководители тоже при­няли за еврея. Дубчек был потрясен их откровенно антисемитскими заявлениями. Он пытался отстаивать свои позиции, но чехословацкие руководители, от которых страна ждала твердости, все же уступили.

Чехословацкая делегация не была единой. В ее состав входили и те, кто требовал ввода советских войск, и те, кто считал, что Советский Союз всегда прав, и те, кто увидел в новой политической ситуации возможность продвинуться. Генерал Людвик Свобода вообще не знал сомнений. Для него лозунг «С Советским Союзом — на вечные времена» был принципом жизни. Свобода в Москве просто кричал на членов президиума ЦК КПЧ, требуя, чтобы они подписали все докумен­ты, составленные советскими товарищами, а потом ушли в отставку, раз они довели страну до такого позора.

Дубчек с изумлением смотрел на генерала — до ввода войск Свобода, сам настрадавшийся в сталинские времена, поддерживал все политические реформы. Новый руководитель Словакии Густав Гусак сразу понял, что смена руководства страны неминуема. И реформисты, отцы Пражской весны, и промосковские ставленники не могут рассчи­тывать па первые места. Значит, руководителем партии вполне может стать именно он.

Советские политики больше всего и рассчитывали на Свободу и Гусака.

Косыгин сказал:

– Товарищ Гусак — такой способный политик, замечательный комму­нист. Мы его раньше не знали, но он произвел на нас очень хорошее впечатление.

В августе 1944 года Густав Гусак активно участвовал в подго­товке словацкого национального восстания. После войны он предложил присоединить Словакию к Советскому Союзу, но руководство Чехосло­вакии его не поддержало.

Еще в сентябре 1948 года руководитель Венгрии Матьяш Ракоши доносил Сталину, что компартия Словакии распалась на фракции: «Одну из фракций возглавляет председатель Словацкого Совета упол­номоченных Г. Гусак. В эту фракцию входят Клементис, Новомеский и вообще словацкая интеллигенция и студенчество. Фракция имеет резко националистический, антисемитский, антивенгерский характер».

Владо Клементис был министром иностранных дел Чехословакии, известный словацкий поэт Лацо Новомеский был с 1945 года министром просвещения и культуры Словакии. Словацккми «буржуазными национа­листами» заинтересовались советники из Министерства госбезопасно­сти СССР.

В марте 1950 года советские чекисты докладывали Праги: «В ре­зультате тщательно организованного при нашем участии следствия по делам арестованных получены важные показания об активной вражеской работе ряда лиц, занимающих ответственное положение в чехословац­ком государственном аппарате».

В списке значился и Гусак, и Клементис, и Новомеский. Разуме­ется, сыграли свою роль и внутренние склоки и противоречия в руко­водстве республики. Профессиональный юрист, Гусак своими манерами и образованностью отличался от малограмотных аппаратчиков. Они презрительно именовали его «барином».

Густав Гусак боролся за власть с другим выходцем из Слова­кии — Вилемом Широким, который стал главой правительства. В этой борьбе Гусак потерпел поражение. Поначалу глава Чехословакии Кле­мент Готвальд защищал Гусака и Владо Клементиса. Но советские че­кисты представили фальсифицированные материалы, из которых следо­вало, что Клементис и Гусак готовили покушение на Готвальда.

По спискам, составленным с помощью советских чекистов, в 1951 году в Словакии арестовали несколько десятков человек, в том числе Гусака. В апреле 1954 года он был приговорен к пожизненному заключению на процессе по делу «словацких буржуазных национали­стов».

Пересмотр кампании репрессий в Чехословакии начался значи­тельно позже, чем в Советском Союзе. Только в мае 1960 года Гусака амнистировали и освободили. Но в политику дорога ему была закрыта.

«В каком-то разговоре, — вспоминал Хрущев, — Новотный упо­минал его фамилию, рассказывая о том, что в Словакии многие люди настроены националистически, что словаки вообще большие национали­сты и с ними очень трудно договариваться. Дескать, Гусак тоже вел упорную и активную националистическую пропаганду и организационную работу против руководства тогдашней Чехословакии. Так ли это? Впрочем, словацкий национализм не мешал любви к СССР».

Дубчек добился реабилитации Гусака. В 1964 году его восста­новили в партии, В Словакии он был популярен, потому что отстаивал интересы своего народа. Новотный велел предложить ему пост заме­стителя министра юстиции. Дубчек пригласил Гусака. Тот чувствовал себя очень уверенно и от должности отказался. Для него пост замми­нистра был слишком мал. Он решил подождать.

Когда Дубчек стал руководителем страны, Гусак прислал ему письмо с поздравлениями, в котором писал, что готов вернуться в политическую жизнь. Дубчек попросил Биляка спросить Гусака, кем он хотел бы быть. Тот ответил, что готов занять любую должность, в том числе и переехать в Прагу. В апреле Гусак получил должность заместителя главы правительства.

21 августа, когда в Братиславе уже грохотали советские танки, он уверенно сказал одному из коллег:

— Я выведу народ из этой катастрофы.

Сразу после встречи в Москве Гусака избрали вместо Билика ру­ководителем компартии Словакии, хотя многие советские дипломаты и советники считали его словацким националистом. Словаки голосовали за него как за сторонника Пражской весны. Он автоматически вошел в президиума ЦК КПЧ. Андропов распорядился установить Гусаку аппарат ВЧ-связи. В Братиславу отправили полевую ВЧ-станцию.

Мы были обескуражены тем, что советское политбюро вело себя как банда гангстеров», — вспоминал секретарь ЦК компартии Чехосло­вакии Зденек Млынарж. Но все лидеры Пражской весны, включая Дубче­ка, продолжали верить в = коммунизм и не могли порвать с Советским Союзом. Они уговаривали себя, что еще не все потеряно. Компромисс с Москвой позволит продолжить реформы в Чехословакии. Надеялись, добавим, что и сами смогут сохранить свои должности.

Один только Франтишек Кригель, с редким безразличием отно­сясь к собственной судьбе, вел себя мужественно. Он отказался идти против своей совести и подписывать документы, которые считал по­зорными. Все старались его преубедить. Кригель, прошедший две вой­ны, оборвал президента Свободу, рассуждавшего о политических ком­промиссах:

Что они могут со мной сделать? Сослать в Сибирь? Расстре­лять? Я к этому готов.

Чекисты его изолировали. Потом его все же пришлось отпра­вить в Прагу вместе с другими руководителями страны.

Допустим, что Дубчек, Черник, Гусак и другие повели бы себя как Кригель? Что случилось бы тогда? — задавался вопросом Фалин. И констатировал: — Поражение Пражской весны остановило десталиниза­цию в Советском Союзе, во всем сообществе, именовавшем себя социа­листическим и продлило на два десятилетия существование сталинского по устройству, по разрыву слова и дела, человека и власти режима»