Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Неподалеку от дачи Кеворкова обитал еще один его друг — Ва­лерий Леднев со своей женой, которая играла в Театре сатиры и в знаменитом телевизионном «Кабачке 13 стульев». Валерий Леднев был редактором международного отдела газеты «Советская культура». Эта газета не принадлежала к числу ведущих, международный отдел не был в газете главным, и коллеги удивлялись, как Ледневу удается посто­янно ездить в Германию, что было по тем временам большой редко­стью. Леднев и Кеворков ездили в Германию по дедам разведки.

По словам генерала Кеворкова, председатель КГБ Юрий Андро­пов сразу же после прихода Вилли Брандта к власти приказал своим чекистам установить с Бонном тайный канал связи. С немецкой сторо­ны партнером стал ближайший сотрудник Вилли Брандта, статс-секре­тарь в ведомстве федерального канцлера Эгон Бар. С московской сто­роны связными были Вячеслав Кеворков и Валерий Леднев.

В принципе ничего особенного в этом нет. Иногда политикам не нравится протокольное общение через чопорных и медлительных ди­пломатов, они хотят ускорить дело, и напрямую свзаться друг с дру­гом и тогда обращаются за помощью к разведчикам. По словам генера­ла Кеворкова, всю работу по сближению Советского Союза и Западной Германии выполнил КГБ. Министерство иностранных дел и главный со­ветский дипломат Громыко только мешали разведчикам.

Советские дипломаты, которые ведали отношениями Западной Гер­манией, иронически воспринимают сенсационные признания бывших раз­ведчиков. Дипломаты говорят, что вся работа по установлению отно­шений с Вили Брандтом по подготовке договора с ФРГ была проделана все-таки не разведчиками, а сотрудниками Министерства иностранных дел. Громыко сам пятнадцать раз встречался с внешнеполитическим советником Брандта Эгоном Баром и столько же раз с министром ино­странных дел Вальтером Шеелем.

Самое забавное состояло в том, что разговоры Эгона Бара с со­ветскими разведчиками тщательно записывались. Занималась этим раз­ведка ГДР.

Я был полностью в курсе переговоров, — вспоминал начальник главного управления разведки МГБ ГДР генерал-полковник Маркус Вольф. — Подчас даже раньше федерального канцлера я узнавал, с ка­ким искусством переговорщики продвигали свое дело по конспиратив­ным каналам.

Вдруг микрофоны в доме Эгона Бара разом замолкли. Генерал Вольф не сомневался в том, что «наши советские друзья что-то заме­тили и предупредили Эгона Бара, так как Москву не устраивало, что­бы руководители ГДР узнали слишком много о сближении между СССР и Бонном».

Вилли Брандт поставил на карту свою политическую карьеру ради того, чтобы установить новые отношения между немцами и рус­скими, между немцами и славянами, между немцами и Восточной Евро­пой. Несмотря на проклятия многих своих соотечественников, он прие­хал в Москву, чтобы в письменной форме подтвердить: итоги вой­ны неизменны, и немцы не будут претендовать на территории, которых они лишились в 1945 году. 12 августа 1970 года Вилли Брандт подпи­сал с Косыгиным Московский договор. ФРГ и Советский Союз признали нерушимость послевоенных границ и договорились решать спорные во­просы только мирным путем.

Послевоенная Европа жила в страхе перед советскими танками. Московский договор, подписанный Брандтом, успокоил европейцев. И Москва несколько успокоилась, убедившись в том, что Федеративная республика не готовится к военному реваншу. Восточная политика Брандта сделала жизнь в Европе более спокойной и разумной.

А в Западной Германии сплотились силы, которые пытались тор­педирировать договор.

Весной 1972 года Москва замерла в ожидании: удастся ли Брандту добиться в бундестаге ратификации Московского договора — у социал-демократов не хватало голосов.

Генерал Кеворков пишет, что получил в резидентуре советской разведки чемоданчик с большой суммой в немецких марках с заданием передать деньги Эгону Бару — для подкупа депутатов от оппозиции. Кеворков пишет, что передать деньги ему не удалось, и он отвез че­моданчик н в резидентуру. Но один депутат от оппозиции все-таки и голосовал за Московский договор. Утверждают, что он дествительно был подкуплен. От исхода голосования в Бонне многое зависело. Оно происходило накануне пленума ЦК КПСС по международным делам. В Москве нервничали. Брежнев понимал, что если немцы отвергнут дого­вор, то кто-то на пленуме скажет: зачем нам нужна эта разрядка, если империалисты обманывают нас на каждом шагу? И все усилия Брежнева и Громыко пойдут насмарку...

По страшной иронии судьбы политическую карьеру Вилли Бранд­та сломали те, кто был ему столь многим обязан. Он вынужден был уйти в отставку с поста канцлера, когда выяснилось, что его личный референт Гюнтер Гийом работал на разведку ГДР.

Разведчики любят рассказывать о всемогуществе своей органи­зации и о тех благих делах, которые совершает разведка. Как пока­зывает мировой опыт, разведка может быть лишь вспомогательным средством дипломатии, и не более того. А иногда, как в случае с Брандтом, самые большие успехи разведки наносят ущерб государству.

Когда Вилли Брандт зачитывал в бундестаге заявление об ухо­де в отставку — из-за истории со шпионом Гийомом, — Эгон Бар заплакал. Он плакал, не стесняясь окружающих и фотокорреспонден­тов. Он сожалел не о том, что и ему придется покинуть правитель­ство. Он сожалел о том, что из активной политики уходит Вилли Брандт, человек, рожденный для того, чтобы находиться на посту канцлера.

Восточные немцы неофициально извинились перед Брандтом – это не мы, а русские заставляли держать возле вас агента. Москва тоже нашла способ принести извинения - мы бы никогда такого не сделали, это все восточные немцы.

В аппарате КГБ не раз предпринимали попытки самостоятельно, в обход Министерства иностранных дел, играть в политику. Георгий Маркович Корниенко, который многие годы был первым заместителем министра иностранных дел, хорошо знал Андропова. Корниенко счита­ет, что одно важное положительное качество Юрия Владимировича ча­сто оборачивалось против него. Он доверял своим подчиненным. Но иногда, идя на поводу у своего аппарата, принимал ошибочные реше­ния.

Мне известны десятки случаев, — вспоминал Корниенко, когда его собственные подчиненные просто-таки нагло обманывали Юрия Вла­димировича».

Однажды посол в Соединенных Штатах Анатолий Федорович До­брынин прислал личную шифровку министру Громыко. Советник амери­канского президента по национальной безопасности Генри Киссинджер сказал Добрынину, что в Вашингтон из Москвы прилетает некий пред­ставитель советского руководства, которому поручено установить с ним, Киссинджером, особый канал.

Советский посол был весьма раздражен чьим-то вмешательством в его дела. Сама возможность появления новой фигуры подрывала его позиции в сложной дипломатической игре с американцами. Но вопрос министру Добрынин задавал не от себя, а от имени Киссинджера, ко­торый ехидно интересовался, зачем Москве еще один конфиденциальный канал связи. Такой канал, по предложению американского президента Ричарда Никсона, давно был установлен мгжду Киссинджером и Добры­ниным — для предварительного обсуждения самых важных вопросов и обмена срочной информацией.