Юрий Долгорукий

На пользу сие князю?

Ещё как на пользу!

Невеликое, казалось бы, дело — поступить наперекор дядьке-воспитателю. Но Юрий тем самым словно невидимый порог переступил, другим стал. Что с того, что Георгий Симонович умён и многоопытен? У князя своя голова на плечах. Советы выслушай, но поступи, как сам разумеешь. Отныне так будет. Ни к чему князю с боярами в разговоры пускаться. Спросишь — ответят, но решать-то будет князь!

Перемену в Юрии даже ближние люди не сразу заметили, а когда заметили - призадумались. Радоваться или тревожиться? Выходило надвое. Точно бы и хорошо, что на княжении не смиренный отрок, но властный муж. Однако предостерегающим холодком потянуло от князя, как-то неуютно стало рядом с ним. Скользит князь безразличным взглядом поверх людских голов, а глянет в упор - словно оттолкнёт. Отстранился князь Юрий даже от ближних людей, и недоумевали мужи. Откуда такая напасть? Тысяцкий Георгий Симонович подучил? Своим умом дошёл - никого к себе не подпускать?

Было о чём беспокоиться боярам. Если князь в отрочестве столь недоступен, то в пору мужской зрелости каким будет? Не самовластца ли накликали на свои головы?

А голос князя Юрия звучал всё увереннее и жёстче.

Владетель!

Много было опасливых шептаний среди ростовской старой чади, когда Юрий прямо с княжеского совета выгонял боярина Сватко Свексишина и, великую опалу на него положивши, велел безвыездно жить в дальней мещёрской вотчине. Был уважаемый боярин — и нет его!

Мужи невольно примеряли к себе несчастливую судьбу опального боярина. Не потрафишь чем молодому князю, и доживай век в глухомани, в безвестности. А могло и похуже обернуться. Подземная тюрьма-поруб на княжеском дворе пока что пустует, но она есть, и сторожа-меря- не с секирами стоят над ней безотлучно.

Господи, прости и помилуй!

Где искать управу на князя-своевольника?

Ещё со времён князя-первокрестителя святого Владимира Святославича на Руси привыкли, что княжеские гневные грозы утишаются святыми отцами - митрополитом и епископом. Такое было у них предназначение - миротворствовать.

Однако в Ростове епископа не было.

Переяславский епископ Ефрем пообещал дать ростовцам духовного пастыря, но не успел, по возвращении в Переяславль преставился. Митрополичий двор, что загодя срубили ростовцы между княжеским дворцом и соборной Успенской церковью, так и остался без хозяина. Местные церковные власти смирненько сидели на подворье Печорского монастыря, занимались мелкими хозяйственными делишками, заметных и влиятельных чернецов среди них не было. Жили ещё старцы в местном Рождественском монастыре, но на миру они показывались редко, отшельничали по примеру основателя обители святого Авраамия. Княжеский духовник отец Иона оказался мужем робким и стеснительным, больше молчал, опустив очи долу. Какой из него духовный пастырь при своевольном князе, кто его слушать-то станет?

Вот рукоположит митрополит граду Ростову властного епископа, тогда...

Ждали ростовцы епископа, да так и не дождались. Не сподобил Господь своей милостью, а из заповедей своих главную оставил людям: «Богу - Богово, кесарю - кесарево!» Аминь!

Но и обижаться на князя Юрия духовенству не приходилось. Христианских установлений юный князь не нарушал. Крестился, как положено христианину. Трапезу начинал со святой молитвы. Службу в храме отстаивал прилежно. Имя Господне поминал с пристойным уважением. Не богохульствовал, не сквернословил. Церковную десятину на содержание приходов выделял прилежно. Столы для иереев велел ставить на почётном месте, неподалёку от своего стола. Чего ещё требовать от князя-мирянина?

Церковные дела Юрия интересовали мало, предоставлял решать их самим иерархам. А чтобы самому позвать их для совета, так такого и вовсе не случалось. Не пересекалось духовное и княжеское в жизни Юрия, не примерял он на себя нимб святого князя.

Характер Юрия — скрытный и самовластный — лепился в круговерти княжеских дел, каждодневно добавляя что-то новое в становлении правителя. Кирпичик к кирпичику, как при кладке крепостной башни, которую сами градодельцы способны увидеть воочию лишь тогда, когда уберут строительные леса.

Сами того не ведая, многие ростовские мужи приложили руки к воспитанию юного князя. Советовали в меру разума своего, но противоречивые советы как бы поглощали друг друга, оставляя князю полную свободу выбирать то, что ему казалось полезным. Постоянно окружённый мужами, толкующими о своём, отдельном, Юрий как бы отдалялся от всех.

–  Промысел Божий!
– вздыхали мужи, не в силах осознать первопричины того или иного решения князя. И уж совсем немногие догадывались о причинах подчёркнутой отчуждённости и суровости юного князя. Между тем именно это легко было по-человечески объяснить и понять: Юрий был очень одинок.

С раннего детства лишённый родительского тепла и поддержки, выброшенный в жёсткую взрослую жизнь и тяготившийся своей преждевременной взрослостью, мальчик замкнулся в себе, прятал душевную тоску за горделивой отчуждённостью. Каждый прожитый день был для него самоутверждением в дружине взрослых и уверенных в себе мужей. Юрий смотрел на себя как бы со стороны, придирчиво оценивал, не вызывают ли слова его и поступки насмешливого покровительства взрослых мужей, и это было нестерпимо тяжело.

–  Пожить бы тебе пяток лет в родительском тепле! — вздыхала матушка, княгиня Гита.

Но судьба распорядилась по-иному.

4

Князь Владимир Всеволодович Мономах наезжал в Ростовскую землю нечасто и ненадолго. Редкие встречи с отцом были заполнены не родственным общением, но круговертью державных забот. Мономах метался по княжеству, окружённый свитой переяславских и ростовских мужей, и хоть Юрий постоянно был рядом, он чувствовал себя лишним, растворившимся в величественной тени отца. Только вечером, в покойной и тёплой ложнице, они оставались вдвоём.

Мономах был ласков и заботлив, спрашивал:

–  Может, сын, в чём не так я распорядился? Подскажи, назавтра же перерешу, ведь князь здесь - ты...

Не всё нравилось Юрию в искромётных Мономаховых решениях, но перечить он не решался, даже виду не показывал, что недоволен:

–  Всё так, батюшка.

Холопы поспешно стягивали с прославленного князя сапоги, кафтан, порты. Мономах валился спиной на широкое ложе, раскидывал в стороны руки:

–  Дел-то сколько впереди, дел! Поспешай, сын, обгоняй время, обогнав же — остановись и оглядись, может, что не так вышло? Тогда и поправить можно. А если время впереди тебя бежит, только и остаётся что следовать за ним, как заводной конь на привязи.

Не всё понимал Юрий в мудреных умствованиях отца, но главное уяснил: если задумал что, сделай быстрее всех, к делу причастных, пусть в дремучих затылках скребут, а ты присмотрись и снова быстрее сделай!

Кланялся Юрий, благодарил батюшку за науку. А Мономах уже веки смежил - засыпает. Умаялся князь за день, не до ласковой ему беседы с сыном, добрый совет дал - и то хорошо...

А наутро - снова круговерть.

Мало что изменялось, когда Мономах приезжал в Ростов вместе с княгиней Гитой. Было это в лето, когда первый месяц июнь по лугам с косой прошёл.

Грозный переяславский воитель по обычаю посидел на почётном пиру, поговорил с большими ростовскими боярами (многих знал по именам). Был Мономах весел и доброжелателен, обласкал словом и старейшего Жирослава Иванковича, и воеводу Непейца, и иных заметных людей. Однако побыл Мономах на пиру недолго, оставил в место своё сына Юрия, а сам удалился с тысяцким Георгием Симоновичем в потайную горницу, где прошептались они до позднего вечера. А на рассвете вся княжеская семья отъехала из Ростова.