Юрий Долгорукий

«Половцы, видя такое настроение, наипаче радуются и, нападая всюду, земли наши разоряют, людей побивают и в полон отводят, отчего уже многие места запустели. Соединим же, братия, дружины наши для побития поганых!» (это Владимир Мономах страстно возгласил, и одобрили его князья).

«Сознаемся, братия, что, не имея прежних доходов из-за земельного запустения, хотим отнятием у своей же братии имение себе присовокупить, но почасту и своё теряем в усобице. Разумно ли сие?»

«Дед наш, великий князь Ярослав Мудрый, уже всех вотчинами наделил, по городам расставил. Много ли корысти мы приобрели от переделов? Только урон себе и братии своей...»

«Порешим так, братия: кто взял неправдой против Ярославова раздела, тот возвратить должен, чтобы каждый доволен был и жил по правде...»

«Против общего неприятеля должны мы согласными быть, пределы каждого оборонять совокупным войском, чтобы разорения Русской земли не допустить...»

«Коли все согласны, братия, тако приговорим: каждому отческим своим владеть, как уложил великий князь Ярослав Мудрый, а в чужие владения не вступаться...»

«В отчине своей каждый может по хотенью своему разделы учинять с младшей братией, сыновьями и сыновцами, а другим князьям до тех разделов дела нет...»

«А кто на кого из князей восстанет неправдой, на того подняться всем единодушно, чтобы обиженный был оборонён, а обидитель усмирён...»

Последнее слово, конечно же, за великим князем:

–  На том всем Крест целовать нам, братия!

Согласившись в главном, без споров положили так:

Святополку с сыновьями, яко сыну и внукам Изяславовым — Туров, Слуцк, Пинск и все города по оной стороне Припяти, а яко великому князю - Киев со всей областию; Новгород Великий к Киеву же; Святославлевым сынам - Олегу, Давиду и Ярославу - волости отца своего: Чернигов с Северою, Муром, Рязань и Тмутаракань; Владимиру Мономаху с сыновьями все волости отца его Всеволода: Переяславль, Смоленск, Ростов, Суздаль...

Определили отчины и другим князьям, сыновьям и внукам князей Владимира и Юрия, которые тоже были Ярославичами, но в больших князьях не хаживали. Тут и вовсе спорить было не о чем — что дадут, тому и рады.

Не всё понравилось Мономаху в совокупном княжеском разделе Руси. Слишком много волостей и городов осталось за Гориславичами. Новгород Великий, где сидел князем старший сын Мономаха, Мстислав, притянули к Киеву, хотя о том, чтобы свести Мстислава Владимировича с Новгорода, речи пока не было. Но это - пока...

Своего неудовольствия Мономах не посчитал нужным скрывать - чувствовал свою силу. Нахмурился, кулаки перед собой на столешнице сжал.

Гориславичи покосились на него с опаской.

Великий князь Святополк Изяславич заметил неладное, спросил:

–  Аль не так что, брат мой любимый?

–  Точно бы всё так...
– с сомнением в голосе ответствовал Мономах и добавил: - Другое меня заботит. Младший сын мой Юрий в Ростове на княженье сел. Младень ещё, а Ростов далеко, за великими лесами. Опасливо ему там. Подкрепить бы Юрия, приговорить на съезде отдельно, что Ростовская земля - родовая отчина его, чтоб иной кто _в Ростов не вступался.

Гориславичи согласно закивали головами. А кроме них - кто бы стал спорить? Единодушно приговорили: навечно владеть князю Юрию и потомству его Ростовской землёй как отчиной.

Не поняли гордые южнорусские князья, что приговором своим заложили законную основу будущей Руси Великой, которая начала подниматься мощно и стремительно, затмевая Русь Киевскую.

Но это уже будет повествование не о княжиче Юрии, а о князе Юрии Владимировиче, два прозвища которого остались в народной памяти: Долгорукий и Градостроитель.

Глава первая «ДА НУ ВАС ВСЕХ!»

1

рошло десять лет.

Если бы князя Юрия спросили, какими были эти годы, он бы затруднился ответом. Для кого-то годы были добрыми, а для кого и худыми, страдательными. Всё предопределено Промыслом Божьим и людским несовершенным разумом.

Для великого киевского князя Святополка Изяславича годы были беспокойными и стыдными. Не приведи Господи такие годы переживать!

Но беды князь Святополк сам на себя накликал.

Казалось бы, после славного Любечского докончания утишилась Русь, княжеская братия с общего согласия расселась по своим отчинам и дединам, и не было больше причины для усобицы: каждый держал вотчину свою. Многие поверили в наступивший мир. Многие, но не великий князь Святополк.

Святополк подозрительно приглядывался к братии, держал уши открытыми для любого зла. От любого ждал худа — и дождался. Тихим бесом подкрался к великому князю Давид Игоревич, алчный и лукавый владетель Владимира-Волынского. Нашептал, будто Владимир Мономах и Василько Теребовльский злоумышляют против великого князя.

Навету на Мономаха великий князь то ли поверил, то ли нет - неведомо. Может, и поверил, но побоялся тронуть сильного князя. А вот Василька решил выдать головой Давиду Игоревичу. Не сообразил Святополк, что не о великокняжеской пользе радеет Давид, но токмо о приобретении новых вотчин. Град Васильков - Теребовль - лакомый кусок, давно зарились на него Волынские князья.

Давно подозрителен был Святополку теребовльский князь: больно уж дерзкий! То в единачестве с половцами воюет Василько Польшу, то самочинно зовёт к себе давних киевских служебников, чёрных клобуков, - для польского похода же, то замышляет идти ратью за Дунай-реку, чтобы вывести дунайских болгар в свои владения и тем самым возвыситься над другими князьями, то объявит вдруг громогласно, что займёт большими полками землю Половецкую, и либо великую славу себе найдёт, либо сложит голову за Веру Православную и Святую Русь. И всё в обход великого князя, в обход. Одно беспокойство от такого неистового воителя. Беспокойства же Святополк старался избегать. Давно замышлял, как укротить дерзкого теребовльского князишку. Тут же представился случай избавиться от Василька чужими руками: Давид Игоревич злобой исходит, зубами скрипит от ненависти. Пусть злодейничает, а он, великий князь, в стороне...

Василька вызвали в Киев, как бы с миром, и прямо с великокняжеского двора выдали головой Давиду Игоревичу. Люди Давида увезли Василька в близлежащий Белгород и ослепили.

В одном ошибся Святополк - в стороне ему остаться не удалось. Хитрый Давид повязал великого князя соучастием в злодействе. Василька держали, придавливая к полу, конюхи Давида и Святополка, а очи выимал ножом великокняжеский овчар Бередня, родом торчин.

Ослеплённого Василька тайно увезли во Владимир-Волынский и держали в крепком заточении. Стерегли его, как опасного татя, тридцать воев с двумя отроками княжескими. Исчез Василько с людских глаз, будто и не было его.

Однако всё тайное рано или поздно становится явным.

Возмутились князья: как так? После Любечского-то полюбовного съезда? Такого лютого зла ещё не бывало на Руси! Ни при отцах наших не бывало, ни при дедах!

Пуще других князей негодовал Владимир Мономах. Строил, строил здание общерусского единства, закрепил на съезде порядок бескровного наследования отчинных княжений, и всё прахом?

Нет, такого нельзя допустить!

Мономаха поддержали черниговские Святославичи, князья Олег и Давид. А за Святославичами, считай, добрая половина Руси. Остальные князья, помельче, - кто промолчал, осторожничая, кто поторопился заверить Мономаха и Святославичей в дружбе и союзе. Однако в защиту великого князя Святополка не выступил никто. Злодейство было явным, и каждый князь невольно примерял на себя участь несчастного Василька. Худо будет, если подобное зло приживётся на Руси.