Юрий Долгорукий

Вылилась эта победа князьям в великую честь.

На Руси же повелели князья по церквам воздавать благодарение Господу за милость к чадам своим. И бысть радость всем людям, славившим Величие Божие.

Юрий ждал встречи с отцом с тревогой. А ну как упрекнёт, что не последовал за ним в сечу? Но Мономах о том разговора не заводил. Может, и не заметил в сумятице битвы, что не было Юрия рядом, а может, рассказал ему Ярополк, что просто отстал Юрий от дружины, и Мономах тоже согласился, что вины его нет.

Воевода Пётр Тихмень даже одобрил своего князя, сказав по случаю нечто очень важное:

–  Сызнова великим воителем явил себя Владимир Всеволодович Мономах. В самое время ударил конными дружинами! Но вот что сам в сечу ввязался, будто простой ратник, двояко оценить можно. Тех, кто рядом с ним рубился, княжеский пример воодушевлял. Честь и слава отважному витязю! Но остальные-то вой? Потеряли они князя в сумятице, и некому было приказать, если бы случилась нужда поворачивать полки. Вот и получается, что сравнял себя полководец с простым дружинником, один токмо свой меч прибавил к общему делу...

Закончил воевода твёрдо и строго:

–  Не место князю самому быть на первом сступе!

Слова опытного воеводы Юрий запомнил накрепко.

Возвращался Юрий в Залесскую Русь налегке, только с ближней дружиной. От торжественной встречи уклонился. Скромно объявил, что победу добыли великий князь Святополк Изяславич и батюшка Владимир Всеволодович, а он с братьями, как и прочие князья, был в подручных. Так говорить посоветовал боярин Василий: Святополк злопамятен и честолюбив, доброе слово Юрия о себе при случае вспомнит. Недалеко то время, когда Ростов с Суздалем на общерусскую дорогу выйдут...

Недельку пробыл Юрий в Суздале, разобрался с неотложными делами и уединился в милой сердцу Кидекше. Бояре и княжии мужи не осмеливались нарушать уединения своего господина, а сам он в Кидекшу никого не звал.

Да и зачем было звать?

Жизнь княжества катилась выверенно и одномерно, как телега по накатанной колее. Любой наместник, воевода и тиун знали, что и как надлежит делать и без его княжеской подсказки, и в этой выверенности и одномерности для Земли было благо. Не тот правитель мудр, который сам во всё вникает и всё норовит переиначить, но тот, при котором всё делается как бы само собой, без лишних слов и понуканий.

Так наставлял юного князя тысяцкий Георгий Симонович, и Юрий ему верил.

Тихо и благостно было в Ростовской земле. Да и в других русских Землях в то лето не происходило ничего значительного, хотя и без печальных событий, конечно, не обошлось.

Преставилась княгиня Анна, мачеха Владимира Мономаха.

Умер Иоанн, епископ черниговский.

Были большие пожары на Подоле в Киеве, в Чернигове, Смоленске, Новгороде. То ли сушь великая была тому виной, то ли Господь наказывал за грехи наши...

И следующий, от Сотворения Мира шесть тысяч шестьсот двадцатый год [71] ничем особенным не был отмечен. Всего несколько кратких записей осталось от этого года в летописях.

Месяца января в двенадцатый день был поставлен в епископы Чернигову Феоктист, печерский игумен. Князь Давид Святославич и черниговцы приняли его с радостью, потому что прежний епископ Иоанн, двадцать пять лет кряду болезнуя, уже давно не мог служить и церковью управлять.

Сын великого князя Ярославец ходил войной на ятвягов - и успешно. Возвратившись с богатой добычей, послал в Новгород к князю Изяславу Владимировичу, просил у него дщерь себе в супружество, и великий князь Святополк просил за сына. Невесту привезли в Киев июня в двадцать девятый день, и бысть свадьба со многим веселием.

71

1112 г.

Того же лета Владимир Всеволодович Мономах отдал дочь свою Софию в супружество за венгерского королевича.

Месяца ноября в шестой день преставилась Анна, сестра Мономахова, и положена была в церкви Святого Андрея, которую сама же и создала, в которой приняла иноческий чин и проживала в благочестии и воздержании. Юрий свою тётку не помнил, хотя, по словам Георгия Симоновича, она в младенчестве много его нянчила и любила.

А о Залесской Руси летописцы молчали.

Слава Богу, не нужны ростовцам и суздальцам заметные события, тем паче походы и неожиданные кончины!

И на будущий год люди ждали мирной жизни: ни дурных знамений не было, ни пророчеств. Тишина.

Однако шесть тысяч шестьсот двадцать первый год от Сотворения Мира [72] выдался на Руси мятежным и ратоборным. Не дай Бог такое пережить!

3

Месяца марта в шестнадцатый день бысть гибель солнцу. Помрачилося солнце мало не всё, токмо осталось как луна новая, рогами книзу, однако не истаяло вконец, сызнова зажглось на радость христианам, и поняли люди, что назначена от Господа не конечная погибель, но предостережение.

72

1113 г.

Но не все Божественному предостережению вняли. Случилась в стольном Киеве большая смута, кровь пролилась - праведная и неправедная.

Апреля в шестнадцатый день преставился великий князь Святополк Изяславич, жив был пятьдесят четыре года, а на великом княжении просидел двадцать лет.

Не больно любили его киевляне за сребролюбие и скупость, однако за столь долгое княжение притерпелись, и жизнь в городе текла бестревожно и мирно. Правда, гневлив был Святополк, но отходчив, как скоро осердится, так скоро и запамятствует. Ждёшь княжеской грозы, а он уже отошёл.

Можно было жить при таком великом князе.

И вдруг - неожиданная смерть.

На Пасху Святополк был здоров и весел, шумно пировал в своём Вышгороде, но вскоре по празднике заболел и скоро преставился. Когда покойного великого князя, возложа на сани, привезли к Киеву, весь народ встречал скорбный обоз за градом с великим плачем и жалостию, словно близкого человека. Народ так теснился к гробу, что едва проехали сквозь людскую толщу.

Овдовевшая великая княгиня, тотчас выгнав со двора жёнку-наложницу, многое имение раздала нищим и по церквам. Такой великой милостыни никто в Киеве не помнил. Восславили её щедрость и народ, и духовенство.

Похороны прошли пристойно, торжественно.

Потом киевляне, сошедшись к собору Святой Софии, учинили совет об избрании на великое княжение. На совете без спора назвали единственно достойного — Владимира Всеволодовича Мономаха. Тут же приговорили послать в Переяславль знатнейших мужей, чтобы просили Мономаха принять престол отца своего и деда. Казалось, согласие было общим. Ничто не предвещало мятежа.

Однако не всё было так просто.

Ещё живы князья Давид и Олег Святославичи, дети старшего сына Ярослава Мудрого (Всеволод, отец Мономаха, был третьим). По закону великокняжеский стол принадлежал им. Не обидятся ли Святославичи на возвышение Мономаха? Не развяжут ли усобную войну?