Юрий Долгорукий
Шрифт:
Одно было желание - повалиться на постель и спать, спать...
Дедевша прослезился, растроганно прижал Юрия к груди. И Юрий обнял старика по-родственному. Дороден был когда-то наместник Любеча, а ныне будто усох, потерялся в толстой, на меху, накидке.
– Зрелым и мудрым мужем стал, княже. Издали за деяниями твоими слежу - властвуешь достойно. А про меня, видно, Господь забыл, не зовёт к себе и не зовёт. Зажился я на этом свете. Порой жизнь не в радость, в тягость, но живу...
За скромным, наскоро накрытым столом Дедевша пожаловался:
– Раньше было кому служить.
Не жаловал, видно, наместник нынешнего великого князя Ярополка, а князей Мстиславичей - и того меньше.
Долго за столом не засиделись, хотя чувствовал Юрий, что хочется старику поговорить, отвести душу. Слипались у Юрия глаза, устало клонилась голова. Понял Дедевша, что не до разговоров сейчас князю, сам предложил:
– Ступай, княже, в ложницу. Мы с боярином Василием и без тебя сообразим, как дружину встретить и где воинский стан разбить. Думаю, что на этом берегу, выше по реке. Есть там в лесу малый градец, мой тиун в нём сидит, а посторонних людей нет. О больших ладьях и плотах, чтобы твою дружину и коней через Днепр переправить, уже распорядился, хлопочут люди. Почивай спокойно, княже...
Но всласть отоспаться Юрию не пришлось.
Едва предрассветно засерело за оконцем, явился тиун Дедевши, осторожно потеребил Юрия за плечо:
– Обудись, княже. Чужие люди у града. Дедевша Иванович передаёт, что лучше б ты на стену к нему поднялся...
Разом отхлынула сладкая сонная одурь.
Подскочил Илька - помогать своему господину одеваться. И старший над гриднями, боярский сын Фёдор Опухта, уже здесь стоит, ждёт княжеского приказа.
– Боярин Василий где?
– поинтересовался у тиуна Юрий.
– С ночи, княже, как поехал встречать твою дружину, так и не возвращался.
Плохо сейчас без Василия, плохо...
Юрий торопливо зашагал через Красный двор к лазу на стену: гридни за ним — в кольчугах и шеломах, со щитами. Успели оборужиться!
Взбежал Юрий на стену, а наместник Дедевша к стрельнице прильнул, что выходит в сторону Днепра, напряжённо высматривает что-то.
Посторонился, уступая место Юрию:
– Окружили град - ни войти, ни выйти свободно. Сам посмотри, княже.
Под стеной, едва различимые в рассветной мути, проскальзывали незнакомые всадники. Порой останавливались, смотрели, задирая головы, на стрельницы, ехали дальше.
– И с другой стороны тако же ездят, - подсказал Дедевша.
– Чьи люди?
– Доподлинно не знаю. Но догадаться можно. Мыслю - от Мстиславичей. Кто ещё осмелился бы гнаться за тобой, княже?
Так оно и есть, наверное...
А тут ещё Дедевша держится непонятно, таким Юрий его ещё не видел. Тяжело вздыхает, переминается с ноги на ногу, посматривает на Юрия виновато - будто сказать собирается нечто, для Юрия огорчительное, но не решается...
Наконец решился:
– Чужих-то воев я в град не пущу. Но если великокняжеский боярин с грамотой или кто из Мстиславичей самолично явится, ворота придётся открыть. Любеч - вотчина Мономаха и потомков его, а я лишь сторож при вотчине, человек подневольный. Не осуди, княже...
Ловушка,
значит, для Юрия...Медленно тянулись часы. Кружился вокруг Любеча зловещий хоровод чужих всадников.
Близко к полудню в любечский затон вбежали воинские ладьи, вонзились острыми носами в песчаный берег.
С ладей ссыпались воины в доспехах, и было их много; по доскам свели на берег белого коня.
Полком - впереди всадник на белом коне под княжеским стягом, за ним воины плотными пятками, - двинулись прямо к граду.
– Беда, княже, - приглядевшись, вымолвил Дедевша.
– Сам Изяслав пожаловал.
А суздальская дружина неизвестно где...
А Василий ещё не возвратился...
А выхода из града для Юрия нет...
Получалось, что после виноватого Дедевшина признания оказался Юрий беззащитным!
– Друг мой любезный, Дедевша Иванович, неужто выдашь меня Мстиславичу?
– горько усмехнулся Юрий.
Сплетались в голове старого наместника мысли, мучительные своей противоречивостью. Нельзя было держать Изяслава перед запертыми воротами. Но и отдавать ему в руки князя Юрия, природного Мономаховича, тоже было нельзя. Ни по сердцу, ни по совести, ни по клятве верности - служить всему княжескому роду Мономаховичей - нельзя. Злодейство могло произойти, ведь распалён Изяслав погоней и от природы жесток. А кто виноват будет, если недоброе случится? Он, Дедевша...
Юрий обречённо ждал.
Нашёл всё-таки старый мудрец выход, посветлел лицом. Сказал Юрию, указывая рукой на тиуна:
– Сей муж, княже, безопасно выведет тебя из града. Но чтоб забыли твои гридни, как из Любеча выходили. Крестоцелованием скрепи молчание их!
Юрий пообещал, ещё не представляя, как Дедевша исполнит обещанное. На крыльях, что ли, перенесёт через враждебное кольцо?
Уже вдогонку наместник посоветовал:
– Вели гридням щиты здесь оставить. В пути, которым ты пойдёшь, щиты только помеха.
Тиун повёл суздальцев к церковке под свинцовой кровлей.
Юрий догадался: к земляной дыре, к лазу за стены!
Четыре десятка лет прошло с того памятного пированья в Любече, когда наместник принимал мальчика-князя, а Юрий ничего не забыл. Даже вспомнил, из какого притвора церкви начинается потайной лаз.
Суздальцы спустились по длинной осклизлой лестнице под землю. Впереди — тиун с факелом, остальные следом, тесно, дыша друг другу в затылок. Земляная дыра оказалась узкой, едва одному Мужу пройти, а у кого плечи пошире - по стенам скреблись. Не напрасно советовал Дедевша щиты оставить, со щитами дружинники и вовсе бы не протиснулись.
Бесконечно длинным показалось Юрию это подземное шествие. Со сводов капала вода. Влажная стынь пробирала до костей. Дышалось тяжело, факел потрескивал и чадил, вот-вот погаснет.
Но это был путь к спасению!
Лазом вышли в глубокий овраг, заросший кустарником; ветви сплелись ещё одним сводом, пригибаться пришлось, пробираясь под ними.
А вот и лес — безмолвный, успокоительный.
Тиун уверенно повёл князя и его спутников по едва заметной тропинке; по всему было видно, что люди здесь давно не ходили.