Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля
Шрифт:
Я ушел разочарованный: и звезды мелковаты, и душа спокойна.
Юра, знаю, тоже несколько раз бегал туда по ночам – и один (представляю, скольких страхов ему это стоило!), и с товарищами».
Речь в этом фрагменте идет об одной из множества импровизированных лекций, которые Павел Иванович Гагарин, брат отца космонавта, прочитал для своих юных племянников еще до войны. Бросается в глаза откровенная литературность текста: хотя Валентин Гагарин был к описываемому периоду (весна 1941 года) вполне зрелым пятнадцатилетним подростком, вряд ли он запомнил всё настолько детально, вплоть до того, как менялся голос дяди. Конечно, в подобном подходе к биографии нет ничего плохого, но, как мы видим, с его помощью создается и фиксируется определенный образ, в угоду которому Валентин Алексеевич даже приносит в жертву собственную репутацию. Подобных тихих жертв будет еще много.
Третий вариант «легенды» сформулировали советские прозаики 1970-х годов, взявшиеся романтизировать образ космонавта с учетом воспоминаний его родственников и современников. Поскольку никаких особенно новых фактов они не приводили, покровы не срывали, а особенно сильно фантазировать им не дозволялось, то в ход пошел очередной литературно-публицистический прием – поэтизация детского
Наиболее полно используемый прием проявился в работах вышеупомянутой Лидии Обуховой: «Звёздный сын Земли» (журнал «Пионер», 1972, № 3–7), «Любимец века» (1972, 1977, 1979, 1983), «Вначале была Земля…» (1973), «Звёздный сын Земли» (1974) и «Как мальчик стал космонавтом» (1984, 1987). В предисловии к первой работе Обухова глубокомысленно сообщает: «Космос, конечно, – вещь великая, но еще важнее для нас что-то узнать о человеческой душе. О самом Юрии Гагарине. О том, каким он остался в памяти людей. Попробуем, не теряя ощущения достоверности, закинуть лбы и увидеть высокое». Намерение в целом правильное, однако получалось, что образ Гагарина в этих текстах с закинутыми лбами терял индивидуальность, становясь своего рода воплощением «духа родной земли», практически – персонажем русского языческого эпоса, которых так любили изображать советские «почвенники». При чтении возникает даже некоторая неловкость, что отметил Ярослав Голованов в предисловии к «Любимцу века», вроде бы и не осуждая автора: «О жизни Юрия Алексеевича Гагарина написано немало. Тем труднее было Лидии Обуховой найти не только новые, неизвестные читателям факты его жизни, но определить сам тон этого документального повествования. Путь выбран единственно правильный: полный отказ от исключительности образа героя. Обаяние этого образа уходит корнями своими в неподдельную народность его, в его демократизм в самом высоком смысле этого слова. И потому уместны в этой книге рядом с фактами – молва, рядом с документом – легенда. Правда и вымысел здесь одинаково красноречивы».
Помимо Лидии Обуховой, стоит упомянуть и других прозаиков, занимавшихся поэтизацией юности Гагарина. Нечто похожее можно найти в книгах Марии Ефимовны Залюбовской «Знаете, каким он парнем был» (1977), «Сын Земли и звезд» (1980, 1984); в детских книгах Виктора Владимировича Синицына «Первый космонавт» (1979, 1981) и Юрия Марковича Нагибина «Рассказы о Гагарине» (1971, 1974, 1978, 1979, 1986, 1988, 2010, 2011, 2014), «Маленькие рассказы о большой судьбе» (1976,1989). Кстати, именно Нагибин был автором сценария фильма «Так начиналась легенда».
В новейшее время о клушинском периоде жизни космонавта пишут сжато и поверхностно, как будто там не было ничего интересного. Лев Александрович Данилкин в увесистой книге «Юрий Гагарин» (2011), выпущенной в престижной серии «Жизнь замечательных людей» к 50-летию первого космического полета, замечает: «Гагарина-ребенка – то есть в совсем нежном возрасте – не так уж легко себе представить. Во время войны Клушино было фактически стерто с лица земли, так что про первые семь, довоенных, лет гагаринского детства мало что известно: посторонних свидетелей не осталось, а сами Гагарины в своих книгах не сумели выстроить живую – как в гайдаровских повестях – картину детства Юрия. Соответствующая иконография тоже практически отсутствует; вообще, почему-то советская пропаганда не сочла нужным разыграть тему „маленького Гагарина“ и позаботиться о составлении сборника нравоучительных историй о детстве космонавта с расчетом задать эталон поведения для юных граждан». Здесь Данилкин глубоко не прав, ведь перечисленные выше работы, включая кинофильм, вполне отвечали задачам создания «картины детства» и «соответствующей иконографии». Однако проблема совсем в другом: жизнеописания маленьких детей до тех пор, пока они сами не начнут писать и тем самым проявляться как формирующиеся личности, не отличаются разнообразием, а потому не имеют особого смысла. Куда продуктивнее говорить о времени, которое дети не выбирают, появляясь на свет, но которое прямо или опосредованно влияет на их дальнейший выбор. В отношении Гагарина такая работа не была проделана, словно его село находилось не на отшибе даже, а в межпланетном вакууме. И это легко объяснимо: время действительно было неоднозначное, и в 1970-е годы советские публицисты о нем предпочитали не вспоминать. Но мы-то с вами живем в другую эпоху, посему попытаемся здесь и в следующих главах вчерне заполнить пробел, вернув биографию первого космонавта в исторический контекст.
Начнем с общеизвестных фактов. Юрий Алексеевич Гагарин родился 9 марта 1934 года. Иногда можно встретить утверждение, будто бы на самом деле дату его рождения следует отмечать на сутки раньше, но Алексей Иванович записал сына на более позднее время, поскольку не хотел, чтобы тот мучился, всю жизнь совмещая свой личный праздник с Международным женским днем. Версия ничем не подтверждена, поэтому остается на совести ее распространителей.
Вопреки сложившимся представлениям, родился Гагарин не в селе Клушино, а в районном центре Гжатске. За подробностями тут имеет смысл обратиться к воспоминаниям матери Анны Тимофеевны:
«В начале марта 1934 года отвез меня Алексей Иванович в родильный дом в Гжатск. Акушерка пошутила:
– Ну, раз к женскому дню ждем, значит, будет девочка.
Но прошел день восьмого марта, наступила ночь. Я-то ждала сыночка, даже имя ему заранее определили – Юрочка. Вот он и родился. Привез меня Алексей Иванович домой, развернули мы мальчишечку. Он лежал такой складненький, крепенький, аж пеленать его не хотелось».
В семье, как мы помним, уже было двое детей: сын Валентин Алексеевич, родившийся в 1925 году, и дочь Зоя, появившаяся на свет в 1927-м. То есть к рождению Юры старшие дети успели обрести относительную самостоятельность, поэтому могли помогать в уходе за младенцем. Сначала,
впрочем, Гагарины, занятые на работах в колхозе, пригласили нянчиться соседскую старушку по имени Татьяна, но та оказалась настолько дряхлой, что не могла адекватно следить за ребенком: уронила трехмесячного Юру с колен, зимой напоила ледяной водой. Поэтому само собой получилось, что нянькой стала Зоя. Много позже она вспоминала: «Каждый день мне нужно было носить его на кормление маме в колхоз. А он в детстве толстенный был, и почему-то мне удобнее было тащить его ногами кверху. Готовила его уже тогда к космосу». Кстати, практически эталонный образец мемуарной селекции!Чем же был знаменателен 1934 год? В книге «Юрий Гагарин» (1987), подготовленной в серии «Жизнь замечательных людей» к 25-летнему юбилею первого космического полета, ее автор Виктор Александрович Степанов пытается описать тот год, но делает это в духе советской пропаганды, то есть отмечает явные народные достижения, игнорируя проблемы и глубинные, прямо-таки тектонические, изменения в государственной политике. Степанов пишет: «Но что же это была за весна 1934 года? Ее по праву можно назвать весной героев». Далее он перечисляет «героические» события: XVII съезд ВКП(б); планы по строительству Уральского и Краматорского заводов тяжелого машиностроения, Уральского вагоностроительного и Челябинского тракторного заводов, «Азовстали» и «Запорожстали», Беломорско-Балтийского канала; предпосылки к возникновению «стахановского» движения; публикация письма клушинских колхозников в гжатской газете «За коллективизацию»: «К весеннему севу мы готовы…» Непосредственно 9 марта, в день когда родился Гагарин, напоминает Степанов, весь советский народ напряженно следил за полярной эпопеей спасения участников экспедиции на ледокольном пароходе «Челюскин». И среди спасателей был Николай Петрович Каманин, назначенный командиром смешанного летного отряда. Он лично совершит девять посадок на льдину, вывезет тридцать четыре челюскинца, за что в апреле станет одним из первых Героев Советского Союза. Отвечая на вопросы корреспондента «Правды», Каманин скажет: «Ничего особенного мы не сделали. Мы только выполнили приказ партии и правительства. И легче нам было его выполнить потому, что за собою мы всё время чувствовали вас, тысячи советских людей, всю нашу огромную страну». Знакомый стиль, не так ли? Через двадцать пять лет Каманин будет руководить отбором и подготовкой отряда летчиков-космонавтов.
Не меньшее внимание Степанов уделил положению ракетостроения и теоретической космонавтики. В журнале «Вокруг света» опубликована статья «За атмосферу», написанная основоположником Константином Эдуардовичем Циолковским и посвященная аспектам межпланетного полета на «реактивном приборе». В это же время молодой авиаконструктор, планерист и ракетчик-энтузиаст Сергей Павлович Королёв готовится к 1-й Всесоюзной конференции по изучению стратосферы, назначенной в Ленинграде на начало апреля. Его доклад отличался от многих аналогичных деловым подходом и критикой изобретательских прожектов, которых в связи с растущей популярностью темы развелось невиданное количество.
Таким незамысловатым способом биограф Гагарина давал понять читателю, что тот родился в героическое время среди героического народа, что его подвиг по факту готовился заранее, а судьба некоторым образом была предопределена. Ну и, конечно, про съезд – куда ж без него? В действительности, как водится, жизнь и триумф Юрия Алексеевича предопределили (рассуждая в категориях советского фатализма) совсем другие события.
Если говорить о 1934 годе, то прежде всего стоило бы упомянуть, что это был год торжества гитлеровцев: после смерти рейхспрезидента Пауля фон Гинденбурга Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (NSDAP) захватила всю полноту власти в Германии, а Адольф Гитлер получил диктаторские полномочия. После этого новая мировая война стала практически неизбежной, ведь пересмотр условий Версальского мирного договора, заключенного в 1919 году, был одним из стратегических приоритетов нацистов. Установив тотальный политический контроль, гитлеровцы бодро взялись и за реформирование армии. Одним из экзотических направлений, которыми занимался в то время вермахт, были ракеты, и на артиллерийском полигоне Куммерсдорф, в пригороде Берлина, над их разработкой трудилась группа, которую возглавлял талантливый конструктор Вернер фон Браун, мечтавший о межпланетных перелетах. Кстати, в июне 1934 года он защитил диссертацию, став самым молодым доктором наук в Германии, а в декабре его группа успешно запустила две баллистические ракеты «А-2», что стало по-настоящему серьезным шагом к созданию летательных аппаратов, способных развить космическую скорость. С позиций анализа реальной истории космонавтики запуск этих двух ракет имел куда большее значение для судьбы Юрия Гагарина, чем статья Циолковского и доклад Королёва, но, конечно, советские биографы не могли проводить подобные сравнения.
В Советском Союзе тоже начала укрепляться диктатура. В сельском хозяйстве завершилась коллективизация, были окончательно ликвидированы капиталистические формы хозяйства. Взят курс на быструю индустриализацию. В июле для борьбы с «вредителями» образован Народный комиссариат внутренних дел СССР (НКВД). Созданное тем же постановлением Особое совещание при НКВД получило право на внесудебное вынесение приговоров – вплоть до пяти лет лагерей. Заметно ужесточилось наказание за «государственные» преступления: за шпионаж, выдачу военной тайны и бегство за границу обвиняемый мог быть приговорен к расстрелу или к десяти годам с конфискацией имущества. Причем под наказание попадали и члены семьи: от пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Кроме того, в 1934 году высшее руководство страны запустило процесс «зачистки» идеологического поля: в августе состоялся 1-й Всесоюзный съезд советских писателей, на котором была четко расписана роль творческой интеллигенции в грядущем противостоянии с капиталистическим миром и европейским фашизмом. 1 декабря произошло еще одно знаковое событие: в здании Ленинградского обкома ВКП(б) был застрелен член Политбюро ЦК ВКП(б) Сергей Миронович Киров, что стало поводом для принятия постановления «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик», в котором прямо говорилось: «Следствие по этим делам [о террористических организациях и террористических актах] заканчивать в срок не более десяти дней. ‹…› Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора». С этого момента принято вести отсчет волны политических репрессий, получившей в историографии название «Большой террор». Через четыре без малого года под нее подпадет и Сергей Королёв, которого обвинят во «вредительстве» и приговорят к высшей мере наказания – по воле счастливого случая расстрел будет заменен на десять лет лишения свободы.