Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем "Список благодеяний "
Шрифт:
Ремизова как села — плачет.
Кизеветтер страшно нервозен. Он нахал. Он выкрикивает фразы. Смех у него дерзкий. Это хулиган, снимающий шляпу и показывающий, что он — блондин-красавец. То он хулиган, алкоголик-шофер, не спавший три ночи, то вдруг — хоть на французской сцене играть любовников. Одновременно видно, что он из кадетского корпуса, ловкач.
Я нарочно рассадил всех на далеком расстоянии, чтобы вся сцена была на крикливости.
«Распалась связь времен» — Татаров подходит к столу, запихивает по карманам те книги, кот/орые/ он принес.
«В кого мне
«/В себя!/» — только сейчас Ремизова увидела, что он в пальто и шляпе, до этого она ничего не видела, она была в таком трансе. Теперь она увидела, что он собирается уходить.
«Это то, о чем запрещено думать в России» — машет перчатками.
Татаров говорит, все время жестикулируя шляпой. На стуле лежит, выпрямился, закрывается шляпой, переходит к креслу, поворачивает кресло, садится.
9 апреля 1931 года.
«Я ушел ни с чем» — говорит, вынося фразу, а то вы задумываетесь, и получается раздумье какое-то.
Татаров ходит тяжело, резко, более громко.
Перед словами: «Ответьте мне, может быть, эта актриса ваша дочь?» — Трегубова не сводит глаз с него.
«Может быть» — вы (Мартинсон) внутри раздражены, но это на поверхности не видно. В интонации же видно, что вы над ней издеваетесь. Он возит текст издевательским тоном.
После нагромождения образуется пауза, постепенный подход к ней, и только тогда: «Что тут не понимать?» Тут впадение в серьезный, искренний тон. Там дурака валял, а теперь набрел на тему, о кот/орой/ будет говорить серьезно. «Чего тут не понимать!» — с раздражением. Какая дура!
«Я жалкий изгнанник» — больше горечи, желчи.
Ремизова ходит, лорнирует. Когда вы будете ходить, видно, что вы и материей заняты, и слушаете о том, что он говорит.
«Дайте ей платье в кредит» — новая мысль. Это инспирация. Это есть мысль, кот/орую/ он ей внушает. Он как бы подсказывает ей преступную мысль. Жестко говорит — как начальник штаба говорит: «Отпустите столько-то фуражу». Это как бы распоряжение по телефону. А потом сладострастно: «В платье, кот/орое/ обшито кредитом, можно очень легко запутаться».
«А это второй козырь» — мысль пронзила мозг, поэтому на это вы отпускаете новую краску.
Ремизова, когда подходит к нему, складывает лорнет и играет /им/ или рукой, нервно перебирает руками какой-то предмет, если же сложите руки, то вы испуганно идете.
«Красавица из страны нищих!» — любуется метафорой, но не надо декламировать.
Выход Кизеветтера.
Татаров услышал шаги, стоит спиной к публике, смотрит на Кизеветтера, провожает его глазами.
Когда Ремизова
вышла и плачет, Мартинсон выражает: «опять начинает обычную историю, как ужасно в этом доме».При словах: «Она боится меня, почему?» — Мартинсон встал, отошел к манекену, ушел за него.
Кизеветтер бросит фразу и не смотрит ни на кого.
«Она боится меня» — утверждение.
«Чего она боится?» — вопрос.
Мартинсон направляется к Кизеветтеру, напарывается на фразу: «Она боится меня», — раздраженно уходит в глубину.
«Разве вы не видите, что он безумный?» — порыв к Мартинсону, но не доходит, он выходит и говорит: «Глупости».
Когда она направляется к Кизеветтеру и говорит. «Оставьте меня», — Мартинсон выпроваживает ее. Смотрит на Кизеветтера с укором: скандалист пришел и все испортил — вот смысл взгляда.
«В советского посла!» — страстность ужасающая.
Татаров в общем ненавидит женщин, берет, но они дорого стоят.
«/В советского посла!/» — эффектно брошенная вами фраза повисла в воздухе, вы ею любуетесь, это есть призыв фашиста. Вы в упоении от этой фразы.
«Вы безработный» — говорит немножко как педагог, успокаивает. После этого спокойный тон прерывается. «В советского посла!» — выкрикивает.
«Отнеситесь к Диме ласково» — жест.
«Вы же безработный!» — жест.
«В советского посла!» — выше. Как крышку на кипящую кастрюлю бросают — раз, и готово!
«В советского посла!» — любуется эффектом своей гениальной выдумки, стоит, он ослеплен своей эффектной выдумкой.
Абсолютно серьезный вид — это инспирация на убийство посла. Здесь дискредитация фашизма происходит. Это в политическом смысле острый момент в пьесе.
«Большевизм вторгается» — самое большое раздражение, и «большевизм» — это самое ненавистное для него слово.
«Дайте мне трибуну» — пауза. Окончание фразы. «Римский папа» — новая мысль.
«У тебя никогда не будет невесты!» — раздражение.
Стук. Но не сразу входит Леля. Она там, на лестнице, с адресом запуталась. Одна из портних, кот/орая/ у вас шьет, ее провожает. Вот сначала портниха и скажет, что к вам кто-то пришел. Мартинсон через голову увидел Лелю и узнал ее, и тогда идет его сцена.
Садится в кресло.
Кизеветтер (Кириллов): «Чудно, чудно…» — встает, держится левой рукой за стул и произносит монолог. В позах крикливая неприязненность, какое-то извращение позы, так не садятся на стул.
«Я его боюсь!» — выносит фразу к нему, но без слез.
«Я никогда не видел звездного неба» — с озлоблением. Вздерг, стоит, опирается на стул.
«Делайте войну!» — ход, показывает спину.
«Это сказка о Золушке» — Татаров аккомпанирует шляпой.
У Татарова сосредоточенная ходьба сумрачно настроенного человека.
11 апреля 1931 года.