Юрий Звенигородский

Юрию показалось ко времени спросить в сотый раз о своей бывшей мамке. Боярин опустил голову.

— О Домникее больше не спрашивай! Не могу!

Такой ответ взорвал княжича, не помня себя, он осыпал любимца укорами. В конце концов тот ушел. Юрий же истерзался раскаянием. С тех пор прикусывал язык, когда мысль возникала о Домникее.

Ангелом с небес явилась перед ним матунькина девка Анютка. Первый новый человек! Распахнула окно, впустила освежающую теплоту лета. Громогласно поздравила:

— С выздоровленьицем!

Княжич, выразив благодарность, как бы между прочим спросил:

— Почему не Домникея, а ты?

Челядинка словно водой окатила:

— А ее нету.

— Юрий опешил:

— Как… нету?

Анюткин лик построжал в испуге. Руки затеребили передник.

— Домникеица заразилась от твоей милости, господин. Поболела и померла. Забудь о ней.

Этакая скороговорка! И — дверь захлопнулась.

Выздоровление сменилось худшим состоянием, чем болезнь. Когда наконец навестила матунька, не смог встретить с подобающей радостью. Едва улыбаясь, поднялся с лавки, припал к дорогой руке. Знал: великая княгиня едва оправилась после рождения новой сестрицы, которую окрестили Анной. От Морозова слышал: роды были тяжелые.

Сейчас мать выглядела, как прежде, величественно-красивой.

Увлеченно стала поведывать о своей мечте заложить каменную церковь Вознесения вместо деревянной в основанном ею монастыре недалеко от Фроловских ворот. Завтра же обязательно посетит обитель, посоветуется с монахинями.

— Чтой-то ты, Георгий, будто меня не слушаешь? — вдруг заметила Евдокия Дмитриевна.

— Переживаю смерть бывшей мамушки, — откровенно признался сын.

Великая княгиня напряглась, сжала губы, как бы не давая вырваться первым навернувшимся словам. Сказала успокоительно:

— Не скорби. Недостойно скорби, если грешником принят образ ангельский.

Юрий понял: надобно обуздать печаль. Ведь душа Домникеина сменила низменную земную юдоль на горнюю, райскую. Одно только не утерпел возразить:

— Она здесь была не грешница.

Мать, не ответив, свела речь на иное. Сообщила, что вчера прилетел вестник с востока. В дальней жаркой азиатской земле ничем завершилась битва Тохтамыша с Тимуром. Бывший разоритель Москвы вынужден был отступить в степи, к северу, дабы привести войско в порядок.

— Дядю моего, Бориса Нижегородского, и дорогого нашего Васеньку он, — хвала Богу! — отпустил домой. Оба уже в пути! — радовалась великая княгиня.

И Юрий порадовался от души вместе с ней.

Дни потекли в ожидании старшего брата. Осей должен прибыть вместе с ним. Вновь придет время занятий боевыми искусствами. Пока же продолжались поучительные беседы с Морозовым. Юрий прочитал повесть «Александрия» о подвигах древнего македонского царя, заимствованную из текста болгарского. Познакомился с восточными притчами о царе-льве, боярине его быке и придворных шакалах. Одолел книгу «Соломон и Китоврас» о вынужденном участии мифического демона-зверя в построении Соломонова храма.

Посещал княжича и Симоновский игумен Феодор с божественными книгами. Однажды, когда великокняжеский духовник выказал похвалу великой княгине за строительство обители Вознесения, Юрий дал пылкое обещание:

— Вот войду в лета, построю и я, как матунька, монастырь. Только не женский, а мужской.

Состояние выздоровевшего было приподнятое, легкое, как у парящей птицы. Вот он уже трапезничает со всеми в Столовой палате, перемолвливается словами с отцом, получает приглашение от дядюшки Владимира Храброго посетить Серпухов. Жизнь вошла в обычную колею.

Ясным солнечным днем, в послеполуденный час, Юрий впервые вышел из терема, спустился на огород, застал у качелей сестрицу Марью с сенными девушками.

— А, братец? — спрыгнула она наземь. — Как живешь-здравствуешь?

Юрий улыбнулся широко, во весь лик:

— Слава-те, Господи!

Сестрица похвасталась:

— А я намедни ездила с матунькой в монастырь Вознесения. Знаешь, кого там видела?

И умолкла таинственно.

Юрию оставалось спросить:

— Кого?

Сестрица тихо шепнула на ухо:

— Твою бывшую мамушку Домникею. Постриженную.

8

После утренней трапезы, когда все встали из-за стола, Юрий подошел к отцу. Лик великого князя показался сумрачнее обычного, но сын не придал этому значения, ибо последнее время из-за частых недомоганий Дмитрий Иванович редко пребывал в добром расположении духа. Княжич предвидел всего-то и разговору, — сообщить о своей поездке в Серпухов. Давно князь Владимир и княгиня Елена звали его к себе. Сейчас крыша лета, самое время для гостин. Осталось уведомить родителя, как обычно: «Я еду». И услышать доброжелательное: «Поезжай, сынок». Однако этого не случилось. Татунька стал хмур, хуже некуда, и промолвил строго:

— Не едешь!

— Как так, не еду? — не понял сын.

Отец круто повернулся и пошел из палаты.

Они были не одни. У великого князя трапезовали воевода Боброк со своей женой теткой Анной, дядья с материнской стороны Василий Нижегородский и Семен Суздальский, окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов, брат последнего тысяцкого, явившийся в златоверхий терем ни свет ни заря.

В груди второго по старшинству великокняжеского сына заклокотала обида. Прежде, когда не стало надежд на возвращение старшего брата из Литвы, родитель был с ним в любви и совете, теперь же, когда Василий возвращается по-здорову с азиатской войны, можно с младшим сыном не объясняться: «Не поедешь, и все тут».

В теремном переходе матунька взяла под руку:

— Успокойся, Георгий. Государь-батюшка серчает не на тебя, а на двоюродного брата Владимира.

— Ой ли? — не поверил Юрий. — Татунька с дядей всегда были — один человек.

Евдокия Дмитриевна тяжело вздохнула:

— И один человек раздваивается! У кого-то из старых бояр Владимира сорвалось с языка, что великокняжеский стол должен наследовать не твой брат Василий, а ваш стрый, князь Серпуховской [20] . Иначе будет не по отчине, не по дедине. Татуньке стали известны сии слова. Он велел болтуна с единомышленниками взять под стражу, заточить, разослать по разным городам.

20

Владимир Андреевич Серпуховской приходился двоюродным братом великому князю Дмитрию Ивановичу. Стрый — по старинному дядя.

— Чужих бояр? — от неожиданности остановился Юрий. — И почему «болтуна»? — не мог он взять в толк. — Ведь в харатейном списке твоего батюшки, а моего деда, ясно сказано об отчинности и дединности: в наследовании великокняжеского стола брат имел преимущество перед сыном…

— Ш-ш! — прервала великая княгиня.

В свете высоких окон Юрий ясно увидел гнев на материнском лице.

— Плохо учит тебя Морозов, — присовокупила Евдокия Дмитриевна.

Вот-вот и разойдутся, искренней беседы не получилось. Сын искал веских слов, чтобы защитить учителя. Недоставало еще разлуки и с любимым Семеном Федоровичем! Губы его дрожали. Вырвалось вовсе не то, что хотел сказать: