Юрка Гусь

— Чего стоите? — сказал дядя Вася. — Полезайте в машину.

Ребята вскарабкались в кузов. Дик побегал внизу, а когда машина тронулась, махнул через борт. Сел рядом с Юркой и стал колотить его длинным хвостом по ногам. Глаза у Дика были злые. «Агрономы» сидели рядом и угрюмо молчали. Льняная толстовка у высокого лопнула на плече. Мосин весь обмяк, низко опустил лысую голову. При каждом толчке зубы его клацали. «Вот они какие, шпионы! — во все глаза смотрел на них Юрка. — Сразу и не отличишь…»

ДИК, КОЛБАСА И ЮРКА

В доме нет ни крошки хлеба. До конца месяца еще четыре дня, а на Юркиной хлебной карточке не осталось ни одного талона. Вот уже два дня втроем держались на скудном бабкином пайке. Каждое утро Юрка с ребятами бегал в лес за грибами. Белых еще не было, зато сморчков — прорва. Эти сочные коричневые грибы с синим отливом были очень неказисты на вид. Они росли большими семьями. Черви в сморчках не водились. В них водилось кое-что похуже: ядовитые паутинки. С тех пор как в лесу нашли первый сморчок, в селе уже четверо насмерть отравились.

Бабка говорила, что они сами виноваты. Прежде чем жарить сморчки, их нужно в кипятке отварить. Ядовитая паутинка погибнет, и ешь себе на здоровье. Юрка ел и еще ни разу себя плохо не почувствовал. Бабка говорила, что вообще-то сморчки — самые вкусные грибы. Нужно только уметь с ними обращаться. Когда отравился путевой обходчик с четырнадцатого километра, бабка пошла по соседям и стала учить их правильно обращаться со сморчками. Год был голодный, а сморчков росло много, и люди каждый день таскали их из лесу корзинками.

Юрке-то что, он и без хлеба жить будет, а вот каково Дику? Грибы он не ест, а хлеба нет. Скучный стал Дик. Брюхо втянулось, ребра выперли, вроде бы и морда стала длиннее. Глаза голодные. И не поймешь — злые они или печальные. Правду говорил Вася-Василек — не прокормить Юрке собаку. Но и расстаться нет сил…

Юрка и Стасик как-то настреляли из рогаток воробьев и сами сварили Дику в солдатском котелке воробьиный суп. Остудили и дали. Дик съел, а ночью его вырвало. Видно, воробьи пришлись ему не по нутру.

По утрам Дик будил Юрку. Подходил к кровати и совался холодным носом в лицо. Дескать, кончай валяться, соня! Юрка переворачивался на другой бок, натягивал на голову одеяло. Но от Дика не так-то просто избавиться: он брал край одеяла в зубы и стягивал. Юрка толкал Дика ногой, но пес чувствительно прихватывал за ступню и Юрка окончательно пробуждался. Дик смотрел, как он одевается, чистит зубы. Зубы Юрка чистил так: мокрым пальцем проводил по белой печке — и в рот. Вместо щетки — палец, а вместо порошка — мел.

Бабка уже истопила печку. Это она делала каждое утро по привычке. Варить нечего было. Они пили жиденький чай с каким-то крепким привкусом. Чай пили без сахара.

— От воды может пузо лопнуть, — сказал Юрка. — Ну какая от этой бурды польза?

— Пей, сынок.

— Пью, а что толку?

— Чай согревает в середке.

— Хлеба бы…

Бабка лезла в буфет и отрезала Юрке малюсенький кусочек хлеба.

— Это на обед, — говорила она, пряча остатки на место.

Дик сидел у порога и голодными глазами косился на Юрку и бабку. Но есть не просил. Знал, что в доме ничего нет. А чай Дику не нравился.

Лучше всех жила Белка. Она совсем не отощала. Шерсть ее лоснилась. Хитрая желтоглазая морда была довольной. Белка, вытянув ноги, лежала на половике и щурилась. Она была сыта по горло. Ночью на чердаке она отлично поужинала. Поймала три мыши. Могла бы поймать крысу, но связываться не захотела. Она, Белка, в любое время может забраться на чердак и плотно закусить. А Дик пускай завидует и зубами щелкает.

После чая бабка принесла из сеней горшок с молоком, налила Юрке полстакана, немного себе и Белке в блюдечко. Кошка решила покапризничать. Она даже не посмотрела на молоко. Наоборот, взяла и глаза зажмурила. И тогда Дик не выдержал: встал и решительно направился к блюдечку. Белка сначала открыла один глаз, потом второй. Белка вознегодовала: как он смеет! Вскочила и — хвост трубой — пошла на Дика. Но уже было поздно: Дик два раза высунул язык, и молоко с блюдечка исчезло. Глаза у Белки округлились. Она подскочила к Дику и лапой стукнула его по морде. Но пес сделал вид, что ничего особенного не случилось. Белка обнюхала порожнее блюдце, фыркнула и, оскорбленная, гордо удалилась, задрав к потолку пушистый хвост.

— Подохнет животина, — сказала бабка, видевшая всю эту картину. — И зачем она тебе, Юрушка? Гляжу я, нет никакого проку от нее. Одни блохи.

— Чистый он, — сказал Юрка. — Нет блох. Мы со Стаськой с час искали — ни одной.

— Отдай ты его от греха подальше… Этакий волчище. Чего доброго, нас сожрет с голодухи-то.

— Человеков собаки не едят.

— Белку.

— И кошек не едят.

— Отдай солдатам на кухню. Ишь брюхо-то подтянуло.

— Нельзя солдатам… — загорячился Юрка. — Летчики подарили. Понимаешь?!

— Не отдавай, — сказала бабка. — Мне что… Сдохнет псина. Кожа да кости. Я бы отдала.

Не понимал Юрка, за что бабка Дика не любит. А Дик, дурак, так и ходит в избе за ней по пятам. Куда бабка, туда и Дик. Но как-то раз все прояснилось. Юрка прибежал откуда-то и видит — сидит бабка перед Диком на корточках и подает по одной мозговой косточке. А кости лежат у нее в переднике. Дик деликатно берет из рук кость и в два счета расправляется с ней. А бабка подает следующую и приговаривает да так ласково:

— Ешь, дурашка… Гляди не подавись. А зубищи-то, бог мой!

Юрка стоял у нее за спиной, и ему хотелось расцеловать бабку. Так вот почему Дик ходит за ней. Подкармливает потихоньку. Наверное, полдеревни обежала, а костей раздобыла где-то. Ай да бабка Василиса!

— У Ширихи достала? — спросил он.

Бабка вывалила из передника кости, кряхтя поднялась.

— Не твоя забота, — ворчливо сказала она. — За водой бы сходил. Носит тебя где-то.

Вечером к бабке на постой пришли два солдата и старшина. Лица у них круглые, сытые. Форма новенькая, сапоги с блеском. Они развязали вещевой мешок, достали из него буханку хлеба, круг колбасы, банку тушенки.

— Бабуся, — обратился к хозяйке старшина, — будь добра, вздуй нам самоварчик.

— Гляжу я, идут, едут по дороге туда служивые — все в пыли, почерневшие, а вы белые, чистые… — сказала бабка. — Иль у вас должность иная?

Бойцы рассмеялись. Старшина с сухим треском разломил колбасу на три части и ответил:

— Мы, бабуся, по продовольственной части… Из интендантского взвода.

— Не воюете, значит… При кухне?

Бойцы опять рассмеялись.

— Чтобы солдат мог воевать, — сказал старшина, — он должен быть сытым. А если брюхо пустое — у солдата из рук винтовка валится. Вот и соображай, бабуся, при чем мы: при кухне или при фронте…