Ювенилия Дюбуа
Шрифт:
«Да, знаю. Но что поделать?»
«Я горжусь тобой, Костя». — Искренне сказал Андрей, сжав руку парня.
«Спасибо. Правда, спасибо вам двоим. Вы мне стали очень близкими людьми. Я думаю, без вас у меня ничего бы не вышло. А так вы стали моим стартом и моим тёплым домом».
Андрей горделиво улыбнулся. До конца ужина больше никто не проронил ни слова.
Ночь. Андрей и Оля лежат в своей постели и тихо разговаривают:
«Как быстро бежит время. Не правда ли, дорогая?»
«Да, очень…»
«Я горжусь Костей. Хоть и не родной сын, а чувство будто… будто свой, чего душой кривить? Не знаю, как выразить.
«Я тоже надеюсь…»
«Оль…»
«Да».
«Как думаешь, вот скажи мне…»
«?»
«Может нам ещё раз попробовать? Я про ребёночка. Я очень хочу ребёночка, Оль…»
«Ох, Андрюш… я не знаю. Я тоже много думала об этом».
«Правда?»
«Не кричи… правда».
«И что ты! Прости… и что ты надумала? Только честно, без загадок». — Оживился Андрей.
«Я думаю, что хотела бы попробовать ещё раз…»
«Так это замечательно!»
«Да знаю, знаю. Тише, не горлань, Костю разбудишь».
«Хорошо… Добрых снов, Оль».
«Добрых снов».
«Я люблю тебя».
«Я тебя тоже» — Ответила Оля.
«Я хочу ребёночка, но не от тебя» — Произнесла она уже про себя, а затем, сделав вид, что спит, погрузилась в свои мысли, которые пугали, раздирая сердце на куски.
8
День. Оля проснулась поздно. Сколько сейчас? Полвторого. Пора позавтракать, а затем серьезно поговорить с обезумевшим Костей. Тяжело поверить, что так спокойно он может взять и уехать.
Она вышла из комнаты. Большая спортивная сумка стояла в коридоре. Одетый Костя сидел за столом и ел оливки прямо с банки, цепляя их пальцами.
«Доброе утро… день». — Поприветствовал он Олю и снова уставился на банку.
«Костя, какого чёрта?!»
«В смысле?»
«Вот всё то, что ты вчера сказал».
«Я сказал правду».
«А как же я?»
«?..»
«Ты бросаешь меня. Зачем говорить, что любишь, а затем бежать?»
«А сама ты не догадываешься?»
«Нет, объяснись»
Костя резко поднялся с места, вдарив кулаком о стол.
«А разве так тяжело догадаться? Мне мучительно слышать, как он тебя трахает! Для тебя моя любовь — явление временное, параллельное. А я понял, что хочу тебя всю навсегда, либо никак не хочу, ясно?!»
«Ясно. Ведь нет никакой студии, да?»
«Нету, но это неважно, мне просто нужно раствориться».
«Костя, пожалуйста». — Оля сделала два шага в его сторону.
«Слушай, не надо меня мучить. Моё самое большое желание: взять тебя с собой, но ты ни за что не поедешь! Ты слишком привыкла к этому дому, привыкла к Андрею. Ну а что ты хочешь от меня? Я не собираюсь всю жизнь любить тебя отрывками».
«Ты даже не спросил меня…»
«Вот сейчас спрашиваю: ты со мной?»
«Костя…»
«Ты со мной?!»
«Я… я не знаю, послушай…»
«Значит так. Знай, ты самое дорогое, что у меня было. Я люблю тебя в независимости от твоего решения».
«Костя…»
«НО! Остаться я никак не могу. Давай поступим так. Я буду ждать тебя в машине двадцать минут. Если ты решишься, то бери, что успеешь, и мы уедем с тобой далеко и навсегда. Если нет, то будь просто счастлива. Хотя бы попытайся».
«Я не могу, вот так…»
«Я всё сказал»
На этом Костя обулся, взял свою сумку и исчез за дверью.
9
Вечер. Андрей вернулся с работы. Позвал Костю, позвал Олю. Никого. Неужели спят или вышли прогуляться? На обеденном столе белый квадратик. Похоже записка, но зачем? Можно
было и смс-кой.Андрей берёт записку. Читает. Ещё раз читает. И ещё, и ещё, и ещё. Он перечитывает её, оглядываясь по сторонам, затем снова перечитывает.
Дрожащими руками он набирает Олин номер, но в ответ незнакомый голос вторит: «абонент недоступен, оставьте сообщение после длинного гудка или перезвоните позднее…»
Голова Андрея повисает. В груди горит. Мышцы сокращаются от безутешных всхлипов. В красивой квартире стонет мужчина, и нет покоя ему. Ну как так?
Записка
Меня скоро не станет. Нехорошо, наверное, начинать с конца, но, когда найдут моё безжизненное тело — всем и так будет известен финал.
Сразу стоит сказать, что совершенное мною преступление против жизни никак не связано с какими-либо отклонениями психического здоровья (по большей части). Я ничем не болею и не стеснён финансово, денег мне хватает не только на еду. Я никакой-то депрессивный нытик, что не смог справиться с душевными проблемами, хотя…
У меня хорошая работа и квартира неподалёку от центра. Внешность моя достаточно привлекательна по нынешним меркам. Я молод и силён. Проще говоря: абсолютно всё в моём внешнем и социальном виде не выдаёт предпосылок к намерениям столь радикального действия.
Искать виновных не стоит. Не нужно плакать над пустотой, что когда-то была мною (и пока всё ещё принадлежит мне). На этой бумаге мои последние (спокойно написанные) слова и мысли, поэтому в последний раз позволю себе такую роскошь, как высказать своё (никому ненужное) мнение перед тем, как подарить кишки асфальту. Я хочу выплеснуть духовные внутренности на бумагу, которая, скорее всего, не избежит участи быть запачканной.
Те люди, что станут случайными свидетелями и те, до которых дойдёт новость о моём [ЦЕНЗУРА] — не станут удивляться. У многих эта новость не вызовет никаких эмоций. Только удивление у тех, кто живёт по соседству и знает дом, с которого выпала маска. И разве еще что у матерей старой (совестливой) закалки, которым свойственна близость к своему отроку, ёкнет сердце, когда воображение интерпретирует случай на свою родную кровь.
[ЦЕНЗУРА] ни для кого не новость. Люди пресытились плохими новостями. Мерзость распласталась по всему земному шару. Каждый знающий будет строить свои догадки о случившемся, но, сколько из них подберётся к истинной причине? Да и насколько эта причина вообще может нести в себе истины? В ней правды ровно на одного человека, которому опротивело слово «человек» или, возможно, что этому человеку страшно пребывать в такой форме бытия, где жизнь приравнивается к хрустальной ножке тяжёлой чаши.
Слишком хрупкое положение у наших жизней. Сколь крепок физически не был человек, его внутренний комбинат всегда будет находиться в риске постоянных нелепостей.
Смерть, безусловно, пугает меня. Её образ и факт постоянного присутствия сводит с ума. Она становится личной тенью каждого сущего, выжидая случай блеснуть своим обезличенным нутром.
Говорят, что для заключенного, приговорённого к казни, нет ничего хуже, чем ожидание, но на плахе разум его теряется, тем самым защищая от ужаса приговорённый мозг. Чувства схожи. Только у приговорённых есть свой плюс: они знают дату (число, месяц, время) своего небытия. Тем самым, страх постоянного преследования пропадает, давая возможность завершить незаконченные (хотя в таких случаях единственные дела могут быть только с самим собой) дела.