Южный Крест

Стоя в глубокой темноте, вдыхая густые запахи распаленной земли и трав, Света вспомнила Вадима на пикнике, их разговоры, встречу в кафе; с тех пор она не забывала ни те минуты, ни его. Она чувствовала его рядом, и ее заполнили неразъясненные слова, взгляды, недоговоренность и время, занятое им и только им.

Она разволновалась, ощущая его присутствие, его близость, краем глаза видя плечо, длинную руку, волосы и тонкий профиль. Его глаза смотрели мимо нее. Она нервничала, боясь, что кто-нибудь войдет и разрушит эти минуты. Ей было хорошо, и она уже знала почему. Она тепло говорила ему о питерских знакомых и жалела, что не жила в этом городе. Вадим стал рассеян. Она ненастойчиво расспрашивала его о прошлой жизни. Он отвечал ей, разглядывая силуэты этой ночи, так непохожие на родные и знакомые ему. Его взгляд был глубок и непонятен, как непонятен весь этот спокойный, словно отстраненный от нее человек, слишком редко останавливающий на ней свой взгляд. Когда это случалось, она вся подтягивалась, устремляясь к его лицу, как если бы он невидимо ослаблял или подтягивал ее чувства. Они стояли очень близко к друг к другу. Она чувствовала неодолимое желание подойти ближе, еще ближе, дотронуться до него. Ее глаза сияли, а рука, дрожа, лежала рядом с его рукой. Ближе, еще немного... она подождала с минуту колеблясь. Закрыла глаза. Еще мгновение, и она бы прижалась к нему.

– Вы часто влюбляетесь в мужчин, которые не хотят вас?
– спросил Вадим спокойно, взглянув ей в глаза.

Света окаменела. Она стояла, вцепившись в свой бокал, пока он осторожно обойдя ее, не вошел в дом.

Такого не бывало в ее жизни. Такого нельзя было даже предположить. Ненависть пронзила ее мгновенно и люто, от злобы закружилась голова, и он, и эта ненависть завладели неистово всем ее существом. Онемевшая стояла она в темноте, затем протащившись несколько шагов, упала в кресло и будто провалилась в пустоту. Мало-помалу из этого черного провала одной мучительной волной вырвались позор и стыд оскорбления, ослепительное, как горячий ключ, отчаяние и мрачная страстность нашедшего и узнавшего себя чувства. Она болезненно, немузыкально застонала, оглядываясь вокруг, беспорядочно и бессмысленно поправляя что-то на себе. Немало времени пробыла она в темноте веранды - стыдясь и терзаясь, вдыхая, не чувствуя, сладкую теплынь южной ночи и, разглядывая, не видя, желтые россыпи ночных огней.

Вдруг стукнула дверь и рядом с ней выросла фигура хозяина дома. Сверху затарахтел добродушный голос:

– Я вас ищу по всему дому, красавица моя!

– Николай Николаевич, хорошо что вы пришли!
– встрепенулась Света с нетерпением.
– Посидите со мной!
– воскликнула она и вздрогнула от своего зазвеневшего голоса.

– Что вы тут спрятались?
– спросил он изумляясь.

– Здесь, с холма - так красиво. Я люблю иногда... помечтать, - мрачно заметила она.

– Да, это место красивое. Но я не много люблю в окошки смотреть, лучше на вас буду любоваться!

Она темно взглянула на него, хотела что-то сказать, но промолчала. Взгляд ее стал мягче и, с усилием справившись с собой, она хохотнула, но резко, неузнаваемым голосом:

– Что вам на меня смотреть... Вы живете обалденно. Такой дом!

Николай Николаевич насторожился, удивляясь все больше, но смысл слов был так привлекателен, что он не удержался:

– Да, оно удовлетворительно. Я как раз все, считай, закончил. Только хочу в саду прудик сделать. Но уже вижу, что делать почти нечего...
– В голосе Николая Николаевича зазвучала такая печаль, что Света спросила удивленно:

– Что ж расстраиваться? Дом готов, живи да радуйся!

Тот замычал что-то нечленораздельное, а потом тягостно проговорил:

– Я вот, понимаете, всю жизнь строил. И первый мой дом, и второй. У-у-у-ух, сколько лет! Ничего больше не делал. Потом начал этот, хе-хе. Все хотел дворец иметь...
– почти шепотом докончил он и повесил голову.

– Чудак-человек! Такой дом отгрохал и горююет. Теперь и пожить!

– Вот-вот!
– обрадовался Николай Николаевич найденному пониманию, - я как раз и говорил жене: "Вот дострою - тогда и поживем!" А теперь все закончил, а жизни-то и нет!
– в смятении воскликнул он.

– Никак я вас не пойму!
– Света с любопытством развернулась к нему, стараясь отодвинуться, защититься от собственных мыслей, чувствуя, что ее сердце понемногу отмякает.

Глуповатое лицо Николая Николаевича как всегда искренне отражало перемены чувств своего владельца, и сейчас на нем по-детски чистосердечно сияла вся его душевная работа.

– Делать-то мне, вишь, нечего стало. Дом-то я кончил!
– жалобно пискнул он и отвел глаза.

Как маленькие актеры старинного провинциального театра, освобождающие сцену для главного действия, от Луны красиво и легко разбежались серебрянные облачка, и мир залил воздушный дрожащий свет ночи. Взволнованная нежными лучами, сине-бархатная глубина подалась, раздвинулась, засияла, наполнившись воздухом, словно огромная раковина.

Николай Николаевич долго смотрел на легкие звездочки в этом сияющем озере света, покоряясь его поднебесной красе и невинности, растворяясь в ней и в беспомощной немоте склоняя перед ней голову. Взгляд его становился все добрей и печальней. Потом он сказал:

– Мне одиноко... Вы знаете, что это такое?..

Она тягостно вдохнула, отведя взгляд.

Они помолчали, не мешая друг другу. В глубокой задумчивости он заговорил:

– Такая тоска и некуда податься. И дома сидеть плохо, и идти куда-то... не нужно. Только время провести... Вот жил я и вдруг увидел, что я совсем один, что я - стар. Знаете, что чувствует старый человек, как одинок он и заброшен, как не нужен никому... и даже своим детям...
– сказал он тихим и глубоким голосом. Сердце его задрожало. Он взял ее руку и поднес к своему лицу, и прижал к нему. Она не убрала ее. Глаза его медленно наполнились кроткими слезами.

Долго они сидели так, в темноте, печалясь, - в бездонной и несбыточной минуте понимания. И как все самое глубокое в жизни человека, эта минута прошла сквозь сердце и...

Он поднял голову и прошептал:

– Вот если бы вы...

– Что, я?

– Я имею в виду, вот если бы такая красавица, как вы...
– замирая повторил он и осторожно, тихо поцеловал ее ладонь.

– Да что?
– она ласково взглянула на него.

Николай Николаевич вздохнул:

– Мне бы такую подругу... Сколь бы я рад был!

...Минута прошла, и от нее остался дым.

"Старый хрыч!" - подумала она, а вслух сказала по-детски:

– Мы с вами друзья, ведь правда?
– помолчала, мечтательно взглянула в иссине- темное небо и протянула: - Максик тоже хороший друг... Я решила зажить самостоятельной жизнью, так он помог мне с квартирой, а теперь и с машиной!
– она захлопала в ладошки и звонко рассмеялась: - Я сама на машине буду кататься!

– Я давно Шустера знаю, очень культурный человек. А что он вам в помощь вошел, я не знал.
– Глаза Николая Николаевича стали тверже, и он новым взглядом посмотрел на собеседницу. "Никак ты обоих за нос водишь!" мелькнуло у него в голове. Удивительно, ведь ничего казалось бы доброго такие новости для него лично сулить не могли, однако же Николай Николаевич не то, чтобы обрадовался, но почему- то воодушевился.

Света как будто почувствовала его мысль, помолчала минутку и, переложив ногу на ногу, легко заметила:

– Лучше Максика друга нет, правда?

– Конечно это так...
– Николай Николаевич заерзал в кресле, - вам оно виднее, как говорится. Только я думаю, лучше иметь солидного друга. Может такой друг и не красавец, но зато в хорошем возрасте и на других заглядываться не будет.

– А что, Максик не очень надежный?
– Света наслаждалась ситуацией.

Николай Николаевич весь подобрался.

"Будешь топить или нет?" - с интересом подумала она.

В принципе, он ничего против Шустера не имел. Пожалуй, ему нравилась хватка и особая юркость приятеля. Иногда ему даже льстило поговорить с ним о чем-нибудь этаком, о чем-нибудь умном в окружении своих знакомых. Но сейчас случай шел в руки. Николай Николаевич унял дрожь и зачем-то вгляделся в темное пространство веранды.

– Я, конечно, ничего не говорю, - не глядя на нее, начал он, - только был тут случай. Одна женщина из России приехала погостить, а потом захотела остаться. Туда-сюда, что делать? Никто ничего придумать не мог, как тут поможешь? А вот Шустер умно придумал: взяли они и поженились.